Юль Ночной человек был в панике, услышав о пожелании смерти.
— Они хотят убить меня! Я знаю, что они хотят лишить меня жизни, только потому, что я случайно сказа…
— Случайно сказал что? — спросил судья.
— Нет, ничего.
— Говори! — сказал Андреас.
— Ну, ну, здесь я распоряжаюсь, — с важностью заметил судья. — Так что же ты сказал, Юль Ночной человек?
— Нет, ничего особенного, — ответил тот уже более покладисто. — Я сказал только про карету, которая стояла весной там, внизу. И больше ничего.
— Это было ночью? — спросил Бранд.
— Да. Поздно вечером, — ответил он более уверенно. — Ночной человек выходит из дому только в темноте.
— Ты видел, кто был там?
— Нет, в карете никого не было. Она просто стояла там. На следующий день я ее уже не видел.
Во время этой беседы Хильда стояла чуть поодаль, отвернувшись от Андреаса. Он казался ей таким неотразимым, что ей чуть не стало дурно! Но все были настолько захвачены тем, что говорил ее отец, что не обращали на нее внимания.
— Как выглядела карета? — спросил Андреас.
— Как выглядела? Как карета, разумеется. К тому же было темно.
— А лошадь?
— Что?
— Как выглядела лошадь? — нетерпеливо спросил Андреас.
— Этого я не знаю. Возможно, конь был гнедой масти.
— Ура… — пробормотал Калеб.
— Ты слышал тогда что-нибудь?
— Ни звука.
— Но я совсем недавно что-то слышала, — тихо произнесла Хильда и тут же испугалась своей нескромности. Все повернулись к ней, и она снова закрыла передником лицо.
— Они разговаривают не с тобой! — бесцеремонно оборвал ее отец.
— Что же ты слышала, Хильда? — спросил Маттиас.
Не зная, кому повиноваться, она сказала «извините» отцу, а потом повернулась к Маттиасу.
— Когда я выходила из хлева, я слышала что-то в лесу…
— Шаги человека?
— Нет, — неуверенно произнесла она, — мне показалось, что кто-то ползет, удирает на всех четырех. Какое-то большое животное.
Все переглянулись.
— А потом я увидела вас. Вы шли с другой стороны.
После некоторого молчания судья как бы невзначай заметил:
— Значит, оборотни нынче ездят на конях и в каретах! Неплохо.
— Оборотни? — с изумлением произнесла Хильда.
— Не пора ли вам кончать с этими небылицами? — вспылил Бранд.
— И что же с этим оборотнем? — спросил со своей постели палач.
— Наш уважаемый судья рассказывает всем сказки о ведьмовстве и колдовстве только лишь потому, что знает, что Люди Льда на протяжении многих поколений обладали такими способностями. Он утверждает, что женщины были загрызены заживо. Это вздор!
— Не вам об этом рассуждать! — судья тяжело дышал из-за ущемленного самолюбия. — Зарубите себе это на носу, а то как бы вас не вздернули!
— Так я ему и поверил! — ответил Бранд, демонстративно поворачиваясь к судье спиной. — Человек, который настолько глуп, что сжигает мертвецов, чтобы те не могли после смерти заниматься ведьмовским искусством, не должен вершить суд над другими! Но, к счастью, здесь находится Калеб, так что у нас есть к кому обратиться.
Прерывисто дыша, как рыба на песке, судья произнес с угрозой:
— Подождите у меня, я всажу вам нож в глотку!
— Я в этом не сомневаюсь. Если вы что-то вбили в свою деревянную башку, то спасенья нет!
— Оставьте меня в покое! — заныл Юль Ночной человек. — Я болен, мне нужен покой.
Они могли это понять. Уходя, Маттиас произнес к величайшему облегчению Хильды:
— Мы придем завтра утром, как и договорились.
— И не выходи из дому вечером, — предупредил Андреас, — запирай дверь покрепче!
— Хорошо, спасибо, — прошептала она, приседая, сама не желая этого, в реверансе. — Могу я… попросить вас покрепче запереть хлев? Если сюда явятся ведьмы, они доберутся и до коровы.
— Разумеется, — серьезно ответил Бранд. — Хочешь, кто-нибудь из нас переночует здесь?
Щеки ее залились румянцем.
— О, нет, в этом нет нужды, — выдохнула она, думая как раз противное.
Когда они ушли, Хильда придвинула к двери шкаф. Потом снова развесила белье и легла спать. В вечерней молитве она попросила защитить ее от злых сил тьмы, потом свернулась в клубок и начала рассуждать: «Ты дочь палача, ты стоишь на самой низкой общественной ступени. Никто не хочет тебя. Как же ты можешь мечтать о мужчине из Линде-аллее?.. О, дай мне помечтать! В моей жизни было так мало грез! И они никому не причинят вреда — ведь это всего лишь грезы…»
На следующее утро она встала рано, чтобы приготовить все к их приходу. Она вся трепетала, замешивая тесто и раскладывая его на большие, разогретые противни. Чтобы не разбудить отца и не нарваться на расспросы, она делала все тайком. Потом пошла в хлев.
На дворе было еще темно, и она с силой надавила на дверь хлева, думая, что мужчины ее забаррикадировали. Она с опаской посматривала на дверь, успокаивая себя тем, что призраки едва ли могут появиться на рассвете — да и вообще, зачем им было здесь появляться? Прошло много времени с тех пор, как мертвые были зарыты на пустыре. Последний из них пролежал около недели, как считает Маттиас Мейден, этот приветливый доктор.
Наступило ли уже полнолуние?
Хильда возилась с замком. Наконец дверь открылась. Она вошла и заперлась изнутри на задвижку, зажгла висящий на стене фонарь. В полутемном хлеве было так спокойно! Корова приветливо смотрела на нее, кот терся о колени. Вокруг радостно сновали куры. Ее друзья! До сегодняшнего дня ее единственные друзья.
Она делала все быстро, но утренняя дойка занимала немало времени. Ее не беспокоило то, что жизнь ее изменили именно эти зловещие события. Вырвавшись из бесконечной пелены серых, безрадостных дней, она теперь впитывала в себя жизнь всеми фибрами своего существа. Эти приветливые, понятливые люди… Андреас и Бранд из рода Людей Льда. Доктор Мейден. И этот высокий белокурый Калеб. Жизнь Хильды стала такой богатой, такой насыщенной! Она не была знакома с теми четырьмя женщинами, ничего не знала о них — знала только, что они мертвы и что конец их трагичен. Должна ли она была испытывать угрызения совести только потому, что ощущала теперь радость? Отец был болен, это так, но ведь не опасно. Так что она могла, наконец, почувствовать себя живым существом, частью общества.
Никто из них не оскорбил ее. «Господи, благодарю тебя за то, что ты не оставляешь в нужде ничтожнейшее создание!»
Стало уже совсем светло, когда она, наконец, закончила свои дела в хлеву. Хлеб уже должен был испечься. Только бы успеть сделать все до их прихода! Она так нервничала, что у нее дрожали руки, и она никак не могла запереть хлев.
Когда она вошла в дом, отец все еще спал. Так оно было лучше, у нее оставалось время для себя.
Хлеб получился превосходным! Да, печь она умела, этому ее научила мать.
«Ах, мама, посмотрела бы ты теперь на свою Хильду! У меня есть друзья, понимаешь, мама? Ты, конечно же, самое лучшее, что у меня есть, но так хорошо, когда тебя понимают, когда с тобой обходительны! Ведь жители деревни только и знали, что бранили меня. Раньше я не понимала, что это несправедливо. Он такой видный, мама. Но я, конечно, ни на что не надеюсь, просто мне приятно мечтать о нем. Так хорошо, когда есть о ком помечтать! Понравится ли ему хлеб? У меня есть свежее масло, это очень кстати. И сливки…»
Закончив приготовления и видя, что отец все еще спит, она крикнула:
— Вставай, отец! Доктор сказал, что тебе сегодня можно подниматься!
Никакого ответа. Что-то страшное было в том, что он все еще спал!
Приготовив завтрак, она снова крикнула:
— Ты проснулся, отец?
В ответ не было слышно ни звука.
Хильда приоткрыла дверь спальни.
Сначала она ничего не поняла. Но когда до нее дошло, что отец повесился на потолочной балке, она попятилась назад и выскочила из дома. Спустившись на скотный двор, она опомнилась. А что, если он жив? Нет, он был мертв. Во-первых, все время, пока она была в доме, там было тихо. Во-вторых, вид у него был как у мертвеца.