Седое Баренцево море грозно бугрилось. Оно бурлило, вспениваясь, вскидывало маленькие суденышки на тупые гребни громадных волн и неумолимо бросало их вниз. Североморцы упрямо рвались на запад. Там, на другой стороне залива, берег врага. Там—заветная тропа к вершине Гранитного.

— Разнесет, как скорлупки! — крепко вцепившись в борт катера, кричит Углов,— Ишь, что делается!

— Катера-то выдержат, а вот люди? — всматриваясь вперед, бросает командир отряда катеров.

— Выдержим!.. Главное, на берег высадиться!

— На этом берегу мы с тобой не раз уже бывали, знакомый!

— В бухточке у Черной скалы, не доходя до берега, где небольшая глубина, с ходу, на развороте прыгать будем! Помнишь, как тогда, у мыса Смерти?

— Тогда такого шторма не было...

— А иного выхода нет!

— Высадим!—Чуприн упрямо смахнул кулаком с огрубевшего в походах лица назойливые льдинки.— Полный вперед!

— Высадите нас, немедленно поворачивайте обратно!

Шторм усиливался. Катера бросало из стороны в сторону. В кубрике матросы, стиснув зубы, жались друг к другу.

— Уже вся печенка наружу! — ругается, стараясь перекричать шторм, Амас.

— Брр, брр, продрог!..— слышится из темноты голос Камушко.

— В плащ-палатку завертывайся!

— А вдруг фашисты узнают? — встревожился кто-то.

— Не узнают, не впервой так! — успокаивал товарищей Сибиряк.— Наш капитан хитрее ихнего Шредера!

— Но и тот, говорят, умная лиса!

Карпов шел с группой катеров, за ними следовал катер номер пять.

Накинутая на плечи плащ-палатка майора покоробилась, ресницы обледенели.

— Скорей бы на место! — он смотрел то вперед, то на посиневших от холода матросов.— На земле жарко будет!

Густо седели гребни невиданных волн. Ширилась, росла морская зыбь. Мчались вперед катера. Как и люди, они покрылись льдом. Рев моторов сливался с рокотом моря.

Ведущий катер вдруг стремительно бросило вниз. Стоявший рядом с Карповым лейтенант Юрушкин подался вперед, судорожно ухватился за майора.

— Полундра! — крикнул кто-то.

На секунду на катере все замерло. Сбоку мелькнул оголенный подводный камень... Суденышко чуть дрогнуло, очевидно слегка коснулось днищем гранита, и пошло дальше.

— Пятый!—тревожно оглянулся назад Карпов.

Было уже поздно: задний катер с ходу ударился о подводный камень. Огромный, вздыбившийся веер брызг медленно осел. Мимо один за другим промчались катера.

— Там люди! — Карпов до боли сжал руку командира катера. Тот развернул катер к месту катастрофы.

Вот за бортом мелькнул человек, второй, третий... К ним полетели спасательные круги и концы тросов.

Троих удалось спасти, но последний, видимо, был тяжело ранен и не мог ухватиться за брошенный ему спасательный круг. Голова матроса то появлялась над поверхностью воды, то снова исчезала.

— Спасем и этого! — Карпов решительно сбросил с себя верхнюю одежду.— А ну, ближе к нему!

— Что вы хотите д-делать, товарищ майор?—встревожился Юрушкин.— Р-р-разрешите лучше мне! Я моложе и здоровее!

Карпов только сердито отмахнулся от Юрушкина: он напряженно смотрел за борт. Там совсем близко мелькнула голова матроса. Майор приготовился к прыжку.

— Куда вы? — тревожно крикнул один из матросов.

Но Карпов уже бросился в море. Нестерпимый холод охватил тело. «Только бы не закоченеть!» Он энергично заработал ногами и руками. Тонущий матрос был недалеко. Еще усилие, и Карпов около матроса. Он уже хотел схватить его, но обрушилась огромная волна и скрыла обоих. Когда Карпов вынырнул, матроса не было видно. Холод, будто стальным обручем, сковал мышцы.

Где-то совсем близко проревел катер. Кто-то неистово закричал. «А может, это ветер?..— В сознании росла тревога.— Человека не могу спасти!..» И опять слышны крики. Вот пролетело и упало рядом что-то круглое — спасательный круг!

Вершина высоты Гранитный линкор. На восточном ее скате прячется между железобетонных дотов, дзотов, острых голых скал извилистая полузакрытая траншея с проломами от снарядов и тяжелых мин.

Впереди, в четырех — пяти метрах от траншеи, ощетинились широкие ряды колючей проволоки. А за проволокой, под покровом снега — противопехотные мины. На проволоке висят пустые консервные банки, продырявленные пулями металлические тарелки, миски, между ними висячие мины, еще не разгаданные русскими матросами, и сигнальные ракеты. Всюду кажется безлюдно, мертво. Но нет! В траншеях пошевеливаются сугробики — под ними греются егеря.

У широких амбразур приплясывают закоченевшие наблюдатели. Они завидуют тем, которые греются под сугробами снега. Но наблюдение прерывать нельзя... «А вдруг опять «черные дьяволы»?..» От этих мыслей тощему изогнувшемуся вопросительным знаком ефрейтору делается еще холоднее, «Их даже смерть не останавливает! Вот сам видел! Кажется уже мертв, а гранату бросает! «За Родину!» — кричит. И зачем далась им эта родина: камни да пурга! — Он нахмурился.— Ну, а для чего эти камни мне, сыну продавца голландских кур, ефрейтору Эрне? Да пропади они пропадом! То ли дело на Западе... Лучшие рестораны, вино, женщины! Все было к нашим услугам! А эти за каждый свой камень готовы жизни лишиться! Глупые!» Эрне прислушался: как-то особенно тревожно, со свистом гремели на проволоке пустые банки. «Может быть, русские? Нет, пожалуй, ураган! — успокаивал он себя. Ему показалось, что впереди за камнем мелькнула чья-то тень.— Крадутся!.. Или показалось? О, господи, господи! Как тяжело!.. Хоть ты помоги мне избавиться от страха перед этой нечистой силой! За что я только страдаю здесь?.. Ну, у полковника Шредера, говорят, капиталы вложены в финский никель, у майора Таубе — какие-то денежные интересы в Северной Норвегии, генерал Фугель хочет быть хозяином русского Севера. Фюрер мечтает стать владыкой мира! Я же, простой продавец кур, хочу только жить!» Сильный порыв урагана закружил, завьюжил в траншее мелкий снег. Страшно задребезжали на проволоке банки. И вдруг мелькнула тень. Послышались глухие разрывы, за ними молочным фонтаном взвились сигнальные ракеты.

— Русские!

— «Черные дьяволы»!

— Матросы! — закричали с перепугу наблюдатели.

Зашевелились в траншее сугробики. Вылезли из-под них нагревшиеся солдаты, припали к амбразурам. Жмут дрожащие их пальцы на спусковые крючки автоматов, винтовок, пулеметов. Рвутся где-то внизу наспех брошенные гранаты. Задышали в темноте пулеметным огнем доты и дзоты. Глухо закрякали кругом разрывы тяжелых снарядов и мин. Гранитный настороженно ощетинился. Но через несколько минут все снова омертвело. Только еще больше кружила метель и тревожнее гремели на проволоке пустые жестянки. «Не одному мне, и другим показалось,— оправдывал свой страх Эрне.— Думали, матросы, а это ветер взорвал мину на проволоке и дал сигнал! — от сильного нервного напряжения Эрне стал одолевать сон.— Пятая тревога за сегодняшнюю ночь. И все напрасно... Ух тяжело!..»

Несмотря на позднее время, полковнику Шредеру не спалось. Он ворочался с боку на бок на походном жестком матраце. В печи жарко горят дрова. В добротной землянке тепло и душно. В соседней комнате затяжно с присвистом храпит ефрейтор Курт — неразлучный вестовой полковника. Шредер посмотрел на часы — четвертый час. Он поднялся, долго ходил из угла в угол. Почему-то нудно щемило сердце. Неужели перед бедой?

Снаружи бушевала вьюга. Вот он, русский Север. Это, господин Роммель, не прогулки совершать против англичан и американцев в Египте. Здесь русский ад!

Полковник выкурил сигару, другую — не помогло. Пробовал читать Мольтке, как он часто делал, когда хотел уснуть, и это не помогло.

Он разбудил Курта, приказал ему немедленно вызвать майора Таубе и, задумавшись, стал быстро одеваться.

«Подозрительная ночь...»

Кто-то осторожно постучал в дверь.

— Войдите!

Вошел высокий, собранный, подтянутый майор Таубе...

— Что с вами, господин майор? — насмешливо спросил Шредер.

— Страшно на вершине, господин полковник!

— Опять русские?