—   Я помогу найти Чимнэ! — сказал он.— Ду­маю, этот злой дух ушел в заимку Горячую. Да и где бы ему быть еще в такой мороз? Ведь на побережье все помнят о злых делах этого бога­тея, и никто не станет укрывать его. Только в. заимке Горячей нужно искать его...

Желающих сопровождать пограничников в заимку Горячую нашлось много, но Айгинто взял только четыре нарты.

И вот собачьи упряжки неслись к заимке Го­рячей. Часа четыре спустя собаки, почуяв бли­зость жилья, рванулись вперед. Задние псы лаяли, словно поторапливая вожаков. Потяну­лись кусты приречного тальника.

Пограничники спустились в лощину и тут не­вольно остановились. Вокруг сверкали снега, а в лощине, как это ни странно, зеленела сочная трава. Над землей поднимался густой пар. Оле­ни, устроившись на мягком ягеле, отдыхали, из­редка лениво поворачивая комолые головы. Под нависающей черной скалой стояла яранга па­стуха. Но самого пастуха не было видно.

Странно было видеть эту зеленеющую лощину, затерянную в беспредельных снегах тундры. Но пограничники, Прохоров, а тем более чукчи, знали, что такие зеленеющие оазисы встречаются здесь довольно часто. Горячие ручьи, поднимаясь из глубин земли, стремительно мчатся среди камней и каменистых ущелий, дымясь зимой и летом. В самый лютый мороз у берегов этих ручьев настолько тепло, что там растет нежно- зеленая трава. Суровой чукотской зиме не под силу преодолеть теплое дыхание источников.

Пограничники укрылись за утесами. Айгинто вышел вперед и окликнул:

— Кемлиль, встречай гостя!

Пастух Кемлиль, по всей вероятности, крепко спал, потому что не отозвался на голос предсе­дателя колхоза.

Держа в руках чаут—аркан для ловли оле­ней, сплетенный из узких кожаных ремешков, Айгинто неторопливо, вразвалку направился к одинокой яранге. Но глаза его при этом насто­роженно поглядывали вокруг, на лице застыло тревожное выражение. И когда гулко грохнул выстрел, председатель резко прыгнул в сто­рону.

—       Чимнэ здесь! Теперь не уйдет! — крикнул он пограничникам.

Айгинто отполз к скале и залег за валуном. Человек, находившийся в яранге, казалось, обе­зумел. Он посылал выстрел за выстрелом в то место, где укрылся председатель.

—   Чимнэ, сдавайся! — крикнул Айгинто.

Выстрелы прекратились. Из яранги вышел

Чимнэ с поднятыми руками.

—        Куда ты девал тот ящик, что был при те­бе?— спросил председатель.— Тот, в котором фотопленка?

—        Он в яранге,— хмуро отозвался Чимнэ.— У меня кончились патроны. В этом все дело. Со­противляться бесполезно.

—   Сразу бы так.

Заметив, что Айгинто безоружен, Чимнэ не­ожиданно круто повернул влево и кинулся к на­громождению черных камней. Он взбирался по склону все выше и выше. А внизу стоял Айгинто и хохотал:

—   Эй, Чимнэ, погоди!

Чимнэ, по-видимому, казалось, что он уже в безопасности. Да, он высоко забрался. А Айгин­то там, внизу.

—   Слазь, Чимнэ, добром говорю.

Чимнэ скорчил насмешливую гримасу.

Тогда Айгинто поднял с земли аркан, размах­нулся и без труда набросил его на шею Чимнэ.

—       Главное, шкуру не повредить,— сказал он подошедшему Саркисяну.

Пастуха Кемлиля нашли в яранге. Он лежал на подстилке со связанными руками и ногами.

—       Напал на меня во время сна,— оправды­вался Кемлиль.— А то бы я ему задал.

—       Поменьше нужно спать,— назидательно сказал председатель.

Здесь же, в яранге, были обнаружены кассеты с фотопленкой. Чимнэ связали и усадили на нарту. Можно было возвращаться на пост.

Так закончились необычайные события послед­них дней...

И снова собачья упряжка Рультынэ неслась по тундре. Вволю отдохнувшие собаки с гром­ким лаем мчались вперед.

—        Как твоя рука, Иван? — спросила Руль­тынэ, повернувшись к Прохорову. Его синие, не­обычайно добрые глаза смеялись:

—       До свадьбы заживет, Рультынэ. До свадь­бы заживет. Как ты думаешь? А может быть, и не заживет, а? Не успеет зажить?

Она ничего не ответила, лишь показала в улыбке ровные белые зубы и неожиданно крик­нула весело, задорно:

—   Го яра, яра!..

Вот уже почти месяц океанографическое судно «Кассиопея» бороздило воды Японского моря, тщательно исследуя квадрат за квадратом. «Кас­сиопея» имела гидрологическую и биологиче­скую лаборатории, планктонную, ихтиологиче­скую, на верхнем мостике — метеорологическую. Это было судно, оборудованное по последнему слову науки и техники.

«Кассиопея» своими плавными обводами, об­текаемыми надстройками, мощностью отогнутых назад труб больше напоминала военный корабль. И кроме хорошо оснащенных лабораторий, она была буквально начинена самым современным электронным, навигационным, акустическим, ра­диолокационным и другим оборудованием. Авто­матизация и централизация управления всей этой техникой здесь были доведены, казалось, до предела. Из своего салона Тэккер, когда это было нужно, мог контролировать действия всего экипажа. Он имел даже возможность подслуши­вать все разговоры, какие велись в кубриках и каютах. Были даже такие приборы, о наличии которых мало кто знал на судне. Особенно скры­валась магнитная аппаратура для обнаружения подводных лодок и мин.

Иногда на дно опускали глубоководный трал. В такие моменты все надстройки были заняты людьми: все с нетерпением ждали, когда будет поднята траловая сеть. Сеть приносила из глу­бин мягких, почти лишенных извести рачков, бе­лесых голотурий, ярко окрашенные губки.

—   В Японском море тридцать два рода и сто сорок два вида представителей зоопланктона, — говорил своим сотрудникам профессор Чарльз Тэккер.

Исследователь жизни моря Чарльз Тэккер был полновластным хозяином на судне. Асси­стенты, научные сотрудники, матросы, даже сам капитан Дильворти трепетали перед Чарльзом Тэккером.

Это был крупный мужчина с массивным темно- красным лицом. Маленькие голубые глазки, ли­шенные ресниц, никогда не меняли своего выра­жения — всегда в них светился недобрый огонек, они пронизывали собеседника насквозь. Редко кто мог выдержать пристальный, изучающий взгляд Тэккера. Засунув веснушчатые руки в карманы фланелевых брюк, профессор обычно разгуливал по верхней палубе, беспрестанно ды­мил своей глиняной трубкой и, не согласуясь ни с какими правилами, то и дело сплевывал корич­невую слюну прямо на сверкающую белизной палубу.

Наблюдая все это, капитан Дильворти прямо- таки менялся в лице и злобно ворчал сквозь стиснутые зубы:

—   Грязный буйвол, рыжая собака... Чтоб тебе лопнуть, зловонный кашалот...

Человеческий язык был бессилен выразить

то

возмущение, которое кипело в груди блюстителя чистоты и порядка капитана Дильворти. Но под взглядом Тэккера он сразу притихал, вытягивал по швам руки.

Помимо профессорского звания, Чарльз Тэккер носил еще адмиральское, и ни для кого это не было секретом. Дильворти смутно догады­вался, что Тэккер связан с разведкой и что ны­нешний рейс «Кассиопеи» преследует несколько иные цели, нежели изучение планктона и взаимо­отношений моря, атмосферы, воды и грунта.

Черт бы его побрал, этого Тэккера! С Диль­ворти он всегда говорит повелительным тоном и не терпит возражений.

Три дня бушевал свирепый шторм. Капитан, опасаясь за «Кассиопею», предложил отойти к берегам Хонсю, но Тэккер грубо оборвал его:

—    

Не распускайте язык, Эндрью! «Кассиопея» устойчива на волне, не валка. Можете идти...

Какую цель преследует Чарльз Тэккер, гоняя «Кассиопею» из одного конца Японского моря в другой? Сперва судно петляло над подводной возвышенностью Ямато. Эта возвышенность со­стояла из двух банок, разделенных глубоким же­лобом. Глубины здесь не превышали 300—400 метров.

Тэккер был чем-то недоволен. Он хмурил кос­матые брови, раздраженно попыхивал своей гли­няной трубкой.