—  

Матроса Лопатина наверх! — приказал До­рофеев.

Матрос Лопатин, который только недавно сме­нился, мигом очутился на скользкой палубе. До­рофеев на мгновение задержал взгляд на его мо­гучих руках. Ладони широкие, ногами будто врос в палубу. Шея короткая, мощная. Глаза по- детски ясные, из-под пилотки выбился русый хо­холок.

—   

Действуйте, матрос Лопатин!

Лопатин заулыбался, с невероятной провор­ностью стал раздеваться. Наконец-то предста­вился случай показать себя! Теперь-то уж никто не посмеет называть его «рычажком»...

Намотав канат на руку, Лопатин легко со­скользнул в кипящие волны. Он понимал, что нужно поторапливаться, но буй швыряло из стороны в сторону. Лопатин то взлетал на са­мый гребень пенистого вала, то стремительно па­дал вниз. Это было, как на гигантских качелях.

Захватывало дух. Колыхалось небо над головой. Иногда лицо захлестывало волнами, и .из воды виднелись только руки. Лопатин выныривал и снова искал глазами буй. А крутые темно-серые стены все вставали и вставали между Лопати­ным и металлическим поплавком. Кисть руки, на которую был намотан трос, посинела, вздулась, но матрос не чувствовал боли. Он был хорошим пловцом и все же вскоре понял, что выдыхается. Только воля еще заставляла его держаться на поверхности. Лопатин словно ощущал на себе взгляд командира, и этот взгляд гнал его впе­ред. Вот поплавок почти рядом. И опять набе­жавшая шипящая волна унесла его в сторону. Глухо, будто издалека, слышал Лопатин голос Дорофеева, и это ободряло.

Масса воды вспучилась, подняла матроса над взбугренной поверхностью моря, бросила на буй.

— Ага, голубчик, попался!

Должно быть, Лопатин ударился головой, так что едва не потерял сознание. В ушах гудело, глаза застилала мгла. И все же ему удалось удержать буй, закрепить конец.

Но это была лишь половина дела. Лопатин по­плыл к лодке. Ему бросили второй конец. Лопа­тин поймал этот конец и намотал его уже на другую руку. Он вновь направился к буйку. И вновь хлещущий смерч подхватывает матро­са, снова белоголовые косматые гребни встают на пути. Одиноко и тоскливо было в этой пеня­щейся грохочущей пучине. Когда Лопатин обо­рачивался, то на какое-то мгновение видел под­нявшуюся на волне лодку, потом она тут же снова исчезала за зеленым бугром. Вода струями сбегала по волосам и лицу. Каждый раз, взле­тая на клокочущий гребень, матрос невольно за­таивал дыхание и боязливо заглядывал в тем­ную яму, куда должен был упасть. И в то же время эта скачка по волнам опьяняла его. Так бывает, когда готовишься ринуться на лыжах по крутому заснеженному склону. Закрепить вто­рой конец удалось быстро. Обессиленного, вы­дохшегося подняли Лопатина на палубу. И хотя палуба ходуном ходила, матрос был счастлив, что наконец ощутил нечто твердое под ногами. Им сразу же занялся кок Булгаков. И пока дру­гие подтягивали буй к лодке, водворяли его на место, Лопатин наслаждался горячим чаем. У этого кругленького, юркого, как волчок, Булга­кова был отвратительный характер. Это он не так давно потешался над Лопатиным, он же при­думал обидную кличку «рычажок». Теперь кок юлил, ходил на цыпочках вокруг героя, «умащи­вал» его.

—   

Юрий Григорьевич, может быть, шоколад изволите? С пылу с жару...

А на палубе все дела были закончены.

Капитан третьего ранга все время стоял на мостике. Здесь же находился сигнальщик матрос Баженов.

—   

Срочное погружение! Все вниз!

И только сейчас капитан третьего ранга за­метил рядом с собой инженера Румянцева. Ин­женер с наслаждением подставлял позеленевшее лицо свежему ветру. Не замешкайся Румянцев, может быть, все было бы по-иному. Но случи­лось нечто непостижимое.

Грохнул взрыв небывалой силы, расколол океанский простор. Лодку тряхнуло. Дорофеев почувствовал, как палуба уходит из-под ног. По­следнее, что он увидел, это искаженное ужасом зеленое лицо инженера Румянцева, его неесте­ственно раскинутые руки. Вслед за тем командир ощутил, что погружается в холодную пучину...

Три советских человека волею случая оказа­лись на борту американского судна. Члены эки­пажа «Кассиопеи» отнеслись к этому событию по-разному. Капитан Дильворти приказал разме­стить гостей в лучшей каюте, окружил их забо­той и вниманием: ведь это были потерпевшие кораблекрушение и, судя по всему, военные мо­ряки! У одного из них, высокого, широкоплечего, с жесткими черными волосами, были погоны ка­питана третьего ранга, а на кителе значок коман­дира подводной лодки. Другой, с юношески округлым лицом, коротко стриженный,— простой матрос. И совсем невозможно догадаться, отку­да взялся третий — молодой человек с тонким интеллигентным лицом в штатском костюме.

Большинство экипажа посматривало на незна­комцев с чувством опасливого любопытства: рус­ские!.. Особая непонятная порода людей... Так вот они какие русские!..

И лишь Чарльз Тэккер и его ассистент Кестер никак не выражали своего отношения к трем не­знакомцам. Профессор и Кестер сидели, запер­шись в салоне, и негромко разговаривали.

— Вы проделали все хорошо, Боб,— говорил Тэккер.— Жаль, что документы размокли и труд­но разобрать что-либо. Это удостоверение лично­сти. «Доро...» — дальше неразборчиво. Другой — матрос. Картина для меня совершенно ясна: со­ветская подводная лодка потерпела аварию. Мо­жет быть, даже столкнулась с блуждающей ми­ной. Этого добра еще много плавает вокруг. Нам тоже нужно усилить наблюдение... Но кто тот, третий? Он интересует меня больше двух первых.

Кестер услужливо протянул целлофановый па­кет:

—    

Здесь кое-что уцелело. Штатские преувели­ченно боятся воды — завернул документы в цел­лофан. Приятная предусмотрительность...

Веснушчатые руки профессора потянулись к пакету. Некоторое время он изучал документы, затем задымил глиняной трубкой.

—   

Тысяча водородных бомб! Я начинаю пони­мать! Не я буду, если вас, Боб, в самое ближай­шее время не повысят в звании.

Кестер застыл в почтительном молчании.

—   

Это инженер,— продолжал, между тем, Тэк­кер.— А как вы думаете, почему он оказался на подводной лодке? А что дело было именно так, я не сомневаюсь.

—   

Не могу знать, сэр!

—    

Разведчик должен обладать интуицией. Прочтите внимательно вот это письмо.

Кестер прочитал и вопросительно приподнял брови.

—    

Все очень просто, мой мальчик. На лодке установлен новый прибор. Испытания его про­шли успешно. Вот это мы и узнаём из письма к некоей Инне, по всей видимости, сотруднице Ру­мянцева. Обыкновенное рекомендательное пись­мо, с которым должен явиться в лабораторию главный старшина Буняков Петр Степанович. Вы улавливаете мою мысль, Боб?

—    

К сожалению, не совсем.

—    

Все документы следует вернуть их владель­цам, за исключением письма. Письмо мы отпра­вим в штаб. Очень важное письмо. Оно может сослужить большую службу нашей разведке. Нужно немедленно вызвать гидросамолет. Этих троих следует переправить в штаб. Остальное разведчики сделают сами. А наша задача — оп­ределить место гибели советской лодки. Вот тут- то и может пригодиться ваше водолазное искус­ство. Мы должны знать, что за аппарат испыты­вают русские. Счастливая случайность... Эта слу­чайность— большой бизнес, дружище! Румян­цев — инженер. Этого уже достаточно. Штатский инженер на военном подводном корабле. Если бы его прибор не имел большой ценности, то, ду­маю, подводная лодка не стала бы удаляться на такое расстояние от своих берегов. За всем этим кроется нечто интересное для нас. Не забывайте, что советский подводный флот занимает первое место в мире. У этих парней головы работают отлично. Запуск русскими ракеты в сторону Луны заставил задуматься кое-кого из наших военных деятелей. Мы- не можем знать, какой сюрприз преподнесут нам русские завтра. А мы обязаны это знать. Мы должны любой ценой достать этот прибор. Не воображайте, что разговор с Румян­цевым в штабе даст какие-нибудь положитель­ные результаты. Или я плохо знаю этих фанати­ков. Нам нужен прибор! Да, любой ценой... Вы должны неотступно наблюдать за нашими Плен­никами. Не позволяйте им общаться с кем бы то ни было из экипажа. Этот сентиментальный бол­ван Дильворти может все испортить. Не упускай­те его из поля зрения. Позаботьтесь, чтобы тех троих, когда они придут в себя, не выпускали на верхнюю палубу.