Нащупав в траве винтовку, Ермолай вскочил и бросился за убегающим. По плеску падающих в воду комков земли Серов определил, что тот спускается к протоке, и тут же раздался характерный выстрел яковлевской двустволки и вскрикнул раненый человек.

— Давай грузиться, — сказал лейтенант Ермолаю. — Теперь тех, кого «рыбак» вызывал сигналами, не дождёшься — небось, слышали наши выстрелы...

Связанных пленных и найденный в траве мешок (в нём были тол, гаечные ключи и запалы) положили на дно лодки, отчего она осела в воду почти по самые борта. Раненый диверсант стонал. Брюки его были изрешетены множеством дробинок.

— Потерпит до заставы, не умрёт! Недельки две полежит на животе, — сказал лейтенант, осторожно отталкиваясь веслом от берега.

— «Рыбаки»! — зло добавил он.— К железной дороге направлялись...

Когда лодку окликнул часовой, были уже полные сумерки.

Яковлев назвал пропуск и тихо добавил, обращаясь к Серову:

— Ми-во-касу.

— Чего? — не поняв, переспросил Серов.

— По-японски хитрость будет «ми-во-касу»...

Попеременно выбрасывая вперёд одну за другой палки и отталкиваясь ими, Ермолай бежал широким шагом, быстро скользя по проложенной среди деревьев и кустов лыжне. Полушубок его был распахнут, ворот гимнастёрки расстёгнут, лицо разгорячено.

Увидав лыжню там, где ей не положено было быть, Ермолай сразу определил: шёл чужой человек. У всех пограничников заставы по приказу начальника на запятках была вырезана небольшая выемочка. (Яковлев всегда метил следы своих людей, зимой — лыжи, летом подошвы сапог, каким-нибудь условным знаком.)

Лёгкие полоски в снегу у круглых вмятин, оставленных лыжными палками, указали Серову направление, в котором бежал чужой человек. Полоски эти всегда обращены в сторону, противоположную бегу лыжника.

«Проклятый! Он ловко ходит на лыжах. Всё время держит финский шаг... Пусть! На сопках «финский шаг» скорее вытянет силы. Но успею ли я догнать его дотемна?»

Ермолай бежал всё тем же «русским шагом», размеренным, сберегающим силы.

Идущая впереди лыжня предусмотрительно огибала овражки, петляла в зарослях. Ели уступили место осинам и дубам. Начался уклон. Скоро должен быть большой распадок, — прикинул Ермолай. И впрямь, минут через двадцать деревья поредели и уклон стал круче. След сбегал вниз двумя ровными полосами. Оттолкнувшись, Ермолай ринулся по склону, вздымая снежную пыль. Опять сопка, опять распадок. Самые неожиданные и крутые повороты в разные стороны.

Скоро, совсем скоро Ермолай догонит нарушителя... Это его рукавичка?..

Резкий толчок подбросил Серова в воздух. Нелепо распластав руки, он пролетел сажени две и плюхнулся в снег, едва успев закрыть лицо ладонью.

Правая лыжа, задев за неприметный бугорок, с лёгким треском переломилась на две части; левая соскочила с ноги и, подпрыгивая, покатилась под гору. Не отряхиваясь, проклиная предательский пенёк, Ермолай шагнул и провалился в снег выше колен.

Дотянувшись до потерянной беглецом меховой рукавички, Ермолай громко обругал себя, сделал ещё несколько шагов и остановился. Капли пота и тающего снега стекали по лицу. Теперь нарушителя явно не поймать.

Ермолай сел, зачерпнул в ладони снег, жадно проглотил его. Потом поднялся и, то и дело проваливаясь, медленно побрел по лыжному следу.

Рыхлые сугробы сменил твёрдый наст. След пропал. Путь шёл под уклон, и чужак уже не пользовался палками. Ермолай лёг и, глядя против заходящего солнца, заметил на обледенелой корочке снега едва приметные полосы, дающие почти незаметную тень.

Серов вскочил и побежал под горку. Наст кончился, снова чётко обозначилась лыжня. Вот место, где беглец свернул вправо. Три новых лыжных следа пролегли среди кустов, и лыжня беглеца слилась с ними. Ермолай остановился. Обида, усталость, горечь охватили его. Что делать? Бросить погоню, вернуться?

— Нет, бежать дальше, — решил Ермолай. Новый поворот — и впереди за деревьями Серов увидел двух пограничников на лыжах, а перед ними человека в штатской одежде.

— Мой! — обрадованно крикнул Ермолай, подбегая к пограничникам. Те оглянулись. Беглец стоял спиной. Берданка висела у него за плечами.

— Мой! — повторил Серов. — Я его гнал от старых дубов.

— Ого! Ты отмерил километров семнадцать, — рассмеялся один из пограничников.

— Только мы его тебе не отдадим, — шутливо добавил другой, — ты забежал на участок заставы «Чёрная падь».

— Ну, ладно, не важно, кто задержал, важно, что поймали, — опуская винтовку, сказал Ермолай. — Почему вы не разоружили нарушителя границы?

— А с чего ты взял, что это нарушитель?— усмехнулся высокий боец.

Лыжник обернулся, и Ермолай опешил.

— Крутов!

— Серов! — воскликнул лыжник в штатском. — Товарищ Серов!

Вот так-так! Выходит, он принял охотника за нарушителя. Охотник был знакомым парнем из Зайчихи.

— Получай, растеряха, — протянул Ермолай Крутову найденную в тайге рукавичку.

— Зачем она мне? — недоумённо возразил Крутов, показывая руку в мягких шерстяных варежках.

— Не твоя? — удивился было Ермолай и тотчас протянул рукавицу пограничникам:

— Поищите-ка в лесу хозяина... Начальника известите...

— Понятно, — ответили пограничники и быстро повернули к лесу.

— Он идёт финским шагом! — крикнул им вдогонку Серов.

Настроение у Ермолая было сквернейшее: гонял, гонял по лесу и всё зря — врагу удалось скрыться, уж он теперь далеко, наверно. А куда он бежал? Пожалуй, к железной дороге... Подумав и решив что-то, Ермолай обернулся к охотнику.

— Поезд скоро будет?

— В пятнадцать часов, местный. Не поспеешь! — ответил тот.

— Поспею! — уже на бегу крикнул Ермолай. До разъезда было километра полтора. Когда Серов добежал, поезд уже тронулся.

Лязгая буферами, он проходил стрелку. Серов прыгнул на подножку последнего вагона.

Переходя из вагона в вагон, Ермолай внешне самым безразличным взглядом осматривал пассажиров и, наконец, сел на одну из скамеек.

С поездом местного сообщения ездили крестьяне из соседних деревень и рабочие лесопунктов и тракторных баз. С этим поездом можно было доехать и до родного села Ермолая.

Серов притворно зевнул, прикрыв рот ладонью, и снова, казалось, совершенно безразличным взглядом окинул спящих соседей. Вот два железнодорожника. Вот, повидимому, агроном, с чемоданом под локтем. Рядом сидит какой-то старичок. Видно, он тоже сел на разъезде: до сих пор не отогрелся, все ещё кутается. По другую сторону сидела женщина. Она дремала, обхватив руками большой узел, и то и дело охала во сне. Напротив расположились трое лесорубов с топорами и пилами. Прислонившись друг к другу, они, словно по команде, храпели на весь вагон. Вскоре уснул и старик, зябко поеживаясь и пряча кисти рук в рукава короткого полушубка.

Серов, опершись локтем на корзину соседа, стал присматриваться к лесорубам. От толчка вагона корзина сдвинулась. Старик испуганно раскрыл глаза, но увидев рядом пограничника, весело улыбнулся. Старичок был юркий, с короткой бородой клином.

— Я думал, граблют, — ухмыльнулся он и, заметив взгляд Серова, обращенный в сторону лесорубов, полюбопытствовал:

— Или знакомые?

Ермолай не ответил.

— Понятно, — продолжал говорливый сосед. — Присматриваешься, что за народ. Сам, небось, с «Чёрной пади»?

Ермолай промолчал.

— Военная тайна! — добродушно согласился старик и, увидав, что пограничник не расположен к разговорам, вновь прикорнул на корзине.

По вагону прошёл проводник, громко назвал станцию.

Засуетились пассажиры. Вновь проснулся старик.

Встали и направились к выходу лесорубы. Ермолай неловко повернулся и столкнул со скамьи корзину старика. Из корзины на пол вывалилось несколько консервных банок.

Старик, нагнувшись, стал собирать банки.

— Прошу прощенья, — извинился Ермолай и начал помогать старику.

— Прости, дед.

— Подумаешь, беда! — добродушно ответил старик.