«Офицер», — догадался Ермолай.

Теперь моторка двигалась по инерции. Внезапно рыбак, стоявший у пулемёта, оживился и, показывая на берег, что-то быстро проговорил. На серой суглинистой почве ясно были видны следы тигровых лап.

Офицер подал новую команду, и один из солдат (Ермолай не сомневался, что это переодетые японские солдаты) уцепился багром за торчащие с обрыва корневища. Потревоженные стрижи с пронзительным визгом вылетели из нор.

Свежие следы тигра убедили офицера, что людей поблизости нет, и он махнул рукой. Солдат, одетый в крестьянскую одежду, спрыгнул на берег и, быстро вскарабкавшись на обрыв, исчез в ивняке, едва не задев лежащего на земле Лифанова.

— Иди! Бери тихо, — шепнул Серов Лифанову.

Мефодий неслышно скрылся за деревьями. «Ничего, что молод, не упустит»,—подумал Ермолай, продолжая наблюдать из кустов за незваными гостями. А они и не думали отплывать. Прошло несколько томительных минут. Офицер морщился, отмахиваясь от комаров, и Серов не мог разобрать, то ли он молод, то ли стар.

С расстояния каких-нибудь двадцати метров зло глядело дуло пулемёта, готового в любую минуту прошить кусты стальной стёжкой.

Ермолай медленно перенёс руку на гранатную сумку, нащупал и расстегнул пряжку. Комары облепили пальцы, вызывая нестерпимый зуд.

Офицер оглянулся и подал знак рукой. Второй солдат в крестьянском платье спрыгнул на берег, и тотчас на краю обрыва, среди кустов, появился Серов. Размахнувшись, он метнул гранату в нос моторки, туда, где стоял пулемёт...

Через три минуты после того как Кныш прибежал на заставу, «тревожная группа» ускакала к Уссури. В полукилометре от берега всадники услышали один за другим два глухих взрыва, беспорядочные выстрелы и рокот мотора. Густой подлесок заставил пограничников спешиться. Один из бойцов остался с конями, четверо побежали к реке. Кныш первым, за ним начальник заставы Яковлев и пограничники Ивлев и Пейзин.

Выбежав на берег, Яковлев позвал:

— Серов!

— Здесь я! — послышался приглушённый голос Серова, а затем поднялся и он сам. Ермолай бинтовал левую руку, затягивая зубами узелок.

Увидев начальника, Серов доложил о случившемся.

— Товарищи Ивлев и Пейзин, — приказал Яковлев, — направляйтесь по следу Лифанова. Задача: догнать его и оказать помощь в задержании нарушителя.

Взглянув с обрыва на берег, лейтенант увидел там неподвижно лежащего человека в одежде маньчжурского крестьянина. Посредине Уссури, сильно накренившись на левый борт, плыла подбитая Серовым моторная лодка.

— А это — никак тигр? — спросил Яковлев, заметив на песке огромные следы.

— Приходил один напиться, — ответил Ермолай и усмехнулся: — Помог нам зверь!

После полудня на заставу приехал комендант пограничного участка капитан Иванов.

Спрыгнув с разгорячённого Орлика и передав его коноводу, капитан принял рапорт начальника заставы, поздоровался и, оглядевшись, словно ища кого-то, спросил:

— Вернулся?

— Пока нет! — сумрачно ответил Яковлев. Отогнув обшлаг рукава, Иванов посмотрел на часы. Было два часа дня.

— В пятнадцать часов минет полсуток, — добавил начальник.

— Да-а... — протянул капитан,— все заставы предупреждены, заблудиться он не мог...

Командиры прошли в канцелярию. Яковлев доложил коменданту, что усиленные наряды, посланные на поиски по всему участку заставы, не обнаружили никаких следов пропавшего пограничника, да если они и были, то их давно размыл дождь, ливший три часа кряду. Оставалось предположить, что ночью с Серовым приключилась беда. Может быть, он повстречался с какими-нибудь матёрыми нарушителями границы, которым удалось его ранить и увезти в Маньчжоу-Го, как «языка», могли и убить...

Всё это было возможно, но не хотелось думать, что с таким находчивым и опытным пограничником, как Ермолай Серов, стряслось несчастье.

Не только в комендатуре, а и в отряде Ермолая считали лучшим следопытом. Легко сказать, а за полтора года Серов задержал целую роту врагов — сто девяносто восемь человек японских шпионов и диверсантов!

— Везёт парню!—говорил кто-нибудь, когда Серов приводил на заставу очередного нарушителя.

Но дело было вовсе не в случайностях. Серов отлично изучил участок заставы, включая большое болото. Ермолай точно знал, где можно пробраться через него ползком на животе, где нужно прокладывать жерди, чтобы не увязнуть, а где можно пройти по пояс в густой жиже. Ермолай знал каждый пенёк и каждую кочку, знал, можно ли за этими кочками и пнями спрятаться человеку.

Особенно преуспел Серов в распознавании следов. Пожалуй, во всём отряде никто не мог лучше его «читать» визитные карточки, оставляемые на земле и снегу птицей, зверем и человеком. Цепочка вороньих когтистых лапок; одинарный, словно она шла на одной ноге, след лисы; круглые, с ладонь, отпечатки лап трусоватой рыси — все следы с первого взгляда были понятны Серову. По примятой траве он видел, коза тут пробежала или кабан. У кабана своя привычка — обязательно по дороге копать землю. По чуть заметной разнице в глубине следов Ермолай определял, что зверь хромает на левую ногу, а взглянув на контуры распущенных ослабевших пальцев, наверняка говорил: «Это прошёл старый тигр».

Великолепно Ермолай разбирался и в следах человека. Он сразу узнавал сдвоенный след и по малейшим вмятинам у пятки безошибочно определял, как шёл нарушитель: лицом вперёд или пятясь назад.

Новички были буквально поражены, когда однажды, обнаружив на границе следы нарушителя, Серов описал не только внешность этого человека, но рассказал чуть ли не всю его биографию.

— Нарушитель высокого роста, он прошёл сегодня утром после восьми часов, у него плоскоступие, прихрамывает на левую ногу, косолапит, идёт издалека, устал, нёс что-то тяжёлое; ему лет так пятьдесят. Японец или маньчжур, повидимому, охотник, к лесу привычный. И по этому описанию, переданному по телефону на соседнюю заставу, в семи километрах от границы пограничники задержали опытного японского шпиона.

— Как ты обо всём этом догадался?—спросили позже товарищи у Серова. — Что он портрет тебе свой оставил?

— А зачем мне портрет, когда и так всё как на ладони, — улыбнулся Ермолай. — Гляжу на след — у внутреннего края стопы почти нет выемки, подъём, значит, низкий, ступня плоская. Левый след меньше вдавлен, будто человек боялся ногу твёрдо ставить — хромает значит. У пяток наружные края сильнее вдавлены и носки вместе глядят — косолапый человек. Шаг — шестьдесят сантиметров. У пожилых да у женщин шестьдесят пять бывает, у здорового мужчины — семьдесят, а то и восемьдесят, а этот мало того, что пожилой, груз тяжёлый нёс издалека и потому устал изрядно.

— А как ты узнал, что он высокий, охотник да ещё японец?

— Я же говорю — по следу, — спокойно продолжал Серов. — Между большим и соседним пальцами просветы широкие. Такие просветы у японцев бывают, они сандалии носят с ремнём меж пальцами. Линия походки прямая, значит, человек ногу перед собой выбрасывал. Так ходят военные да охотники, кто мало ходит, тот в стороны ноги ставит.

— Высокий-то почему? — спрашивали новички, окончательно поражённые убедительными доводами Серова. — Ведь у высоких людей шаг должен быть шире. Откуда ты узнал, что он высокий?

— Ветку он плечом надломил — вот откуда.

— А почему после восьми часов?

— Потому что дождь кончился в семь часов. До восьми земля успела подсохнуть, а если бы японец прошел до дождя, то вода сгладила бы кромку следов...

Не сразу постиг всю эту премудрость Ермолай. День ото дня учил его Яковлев искусству следопытства и, наконец, сказал, что ему самому впору у Ермолая учиться.

И вот лучший следопыт заставы исчез, словно канул в воду. Вечером он присутствовал в комендатуре на заседании бюро комсомольской организации, после чего направился обратно на свою заставу и пропал.

С каждым часом оставалось всё меньше надежд на его возвращение. Сведения, которые подтвердили бы, что Серов попал в руки к японцам, можно было получить не раньше вечера, и Иванов решил остаться на заставе ждать известий.