Тэккер, набирая экипаж своей «Кассиопеи», почему-то остановил свой выбор на нем. Правда, при первой же встрече этот странный профессор цинично сказал, что ему нужны безропотные, молчаливые работники, люди, способные за день­ги пойти на любой риск. Пришлось тогда согла­ситься на все условия.

Целый год экипаж «Кассиопеи» занимался до­вольно странным делом — искал пресную воду на дне океана.

—   

Никогда не слыхал ничего подобного! — удивлялся Дильворти.

Тэккер только посмеивался:

—    

Охотно вам верю, капитан. Чтобы уяснить все это, нужно иметь более развитый мозг. Вы, разумеется, никогда не читали Плиния Старше­го, Страбона и Лукреция. Эти почтенные джентль­мены жили около двух тысяч лет назад. Я су­мел поставить их на службу американскому флоту. В своих сочинениях они оставили цен­ные указания на то, что даже на дне соленого моря на значительных глубинах при желании можно найти пресную воду. Чем мы и зани­маемся.

Теперь профессор Тэккер околачивался в Японском море, и Дильворти должен был выпол­нять все его приказы, мириться с причудами и даже с противозаконными действиями. «Держи­те язык за зубами, если не хотите, чтобы вас смахнули, как пылинку...»

Да, тяжело, когда у тебя на руках большая семья... А все-таки, русские — славные парни!.

Когда над вспененным океаном прогремел- взрыв, главный старшина Буняков Петр Степа­нович, находился в кормовом отсеке у главных электромоторов. Он давал указания молодому матросу Черникову. И вообще за последнее вре­мя у Петра Степановича появилась манера раз­говаривать с молодыми матросами поучитель­ным тоном. Да, он свое отслужил! Вернется лод­ка в базу — и прощай Тихий океан!.. Буняков был человеком суровым, но сейчас он испыты­вал непривычный прилив нежности ко всем лю­дям экипажа. Он свыкся со всеми, сроднился, и когда представлял себе, как он с чемоданчиком в руках последний раз стоит у пирса, смотрит на знакомый до винтика корабль и ребят, машущих пилотками, то что-то подкатывало к горлу, а на сердце становилось тоскливо. И теперь он ста­рался говорить со всеми резко, чтобы не дать нежности прорваться наружу и чтобы заглушить эту тоску.

«Вот уеду в Усть-Телецкое... А там в Тайгинск подамся, на завод устроюсь... Поминайте тогда Бунякова. Потачки давал вам, смотрел на все проделки сквозь пальцы. Придет ужо заместо меня другой, тогда поймете, что мало я на вас ворчал, мало гонял...»

В свои двадцать два года Петр Степанович старался выглядеть солидным, и это ему удава­лось. Бунякова уважали. Он был мастером на все руки. Чуть где какая неисправность — зовут Бунякова; он разбирался и в электротехнике, знал устройство гидроакустических приборов, ка­ким-то внутренним чутьем безошибочно опреде­лял самые сложные неисправности. В последние дни он сдружился с инженером Румянцевым: оказалось, что они — земляки, и Румянцев при­глашал Бунякова после ухода в долгосрочный отпуск к себе на завод, в лабораторию.

В Бунякове жила страсть к технике. Он сразу же освоил прибор Румянцева (так, ради люби­тельства!) и незаметно сделался незаменимом помощником инженера.

— Петр Степанович... Николай Арсентьевич... Вот какие были между ними отношения.

Гидролокатор Румянцева был основан на но­вом принципе. С его помощью лодка, находясь в подводном положении, могла засекать удален­ные на большое расстояние предметы, а также поддерживать связь с другими кораблями и ба­зой.

Матрос Черников недавно пришел из учебного отряда. Он быстро освоился на корабле. Краси­вый парень с румянцем во всю щеку и серыми ласковыми глазами вскоре стал всеобщим лю­бимцем: он обладал мягким юмором, был незло­бив, охотно делал всякую работу, а главное — пел мечтательные песни о своей далекой Каме,

и

строгий боцман Гаврилов не раз отходил от группы матросов, в кругу которых сидел с аккор­деоном Черников, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

—   

Ну, задевает за живое!..— говорил Гаврилов восхищенно.— Талант...

Поучения главного старшины Бунякова Черни­ков выслушивал каждый раз с почтением, ни­когда не возражал, беспрекословно выполнял все приказания. Ему было понятно состояние Петра Степановича, и в душе он жалел его.

Когда лодку тряхнула невидимая сила, Буняков упал и больно ударился обо что-то локтем. Он попытался подняться, но его снова отбросило к переборке. Послышался треск, и в отсек хлы­нула вода.

—   

Люк, люк!.. Задраить люк!..— крикнул глав­ный старшина. Погас свет. Но им с Черниковым удалось все же задраить стальную переборку. Теперь они были изолированы от всего экипажа. Лодка стремительно падала вниз. Дифферент на корму все нарастал и нарастал. Что произо­шло? На это Буняков не мог ответить. Он знал, что глубины в этом районе превышают два километра и, если не удастся выровнять лодку, она навсегда уйдет в бездну.

Но сейчас не время было думать о том, что случилось и куда па­дает лодка: вода с шу­мом хлестала сквозь разорванный корпус. Нужно немедленно по­дать сжатый воздух, чтобы поднять в затоплен­ном отсеке атмосферное давление.

Буняков вплавь добрался к клапану и открыл его. Воздух высокого давления со свистом во­рвался в отсек. И в этот момент корпус лодки коснулся дна.

— А теперь хватай кувалду и лупи по кли­ну!— крикнул Черникову главный старшина, пе­рекрыв клапан.— Пробоина не так уже велика. А мне, брат, еще в долгосрочный нужно...

Матрос Баженов пришел в себя, когда его несли на носилках в каюту. Он широко открыл глаза, увидел чужих людей, услышал незнако­мую речь.

—   

Где я? Что со мной? — ему показалось, что он произнес это громко, на самом деле он лишь пошевелил губами.

Захлопнулась дверь каюты. Баженов припод­нялся и огляделся по сторонам. Яркий солнеч­ный свет врывался в открытый иллюминатор. Рядом на койках лежали капитан третьего ранга Дорофеев и инженер Румянцев. Видно, их силь­но контузило взрывной волной. Они до сих пор не приходили в сознание. Кроме того, все трое изрядно-таки хлебнули соленой воды.

—  

Товарищ капитан третьего ранга! — негром­ко позвал Баженов. Веки Дорофеева дрогнули.

—   

Сергей Иванович! — снова позвал Баженов.

На этот раз веки Дорофеева поднялись. С уди­влением посмотрел на матроса:

—   

А... Баженов... А где инженер?

—   

Да рядом с вами!

Дорофеев был очень слаб. Он нехотя повер­нул голову, увидел Румянцева и снова закрыл глаза. Но судовой врач Амент, видно, старался на славу. Еще на палубе он принял все меры, чтобы спасти советских моряков: им делали ис­кусственное дыхание, их растирали, вливали спирт, разжимая зубы деревянной лопаточкой,

В голове у Дорофеева шумело. Он пытался превозмочь слабость, но тело было будто налито свинцом. Иногда он впадал в беспамятство, и тогда потолок каюты начинал вращаться, расцве­чивался причудливыми узорами. Потом мерещи­лись огромные набегающие валы. Дорофеев ка­чался на волнах, и не было конца этой тошно­творной зыби. Когда сознание прояснилось, ка­питан третьего ранга с недоумением огляделся по сторонам. Чистые простыни, солнечные лучи, бьющие в открытый иллюминатор, яркие облож­ки американских журналов на столике, специ­фический чужой запах... Не во сне ли все это?..

—   

Сергей Иванович, вы живы? — неожиданно слабым голосом спросил Румянцев.— Куда это нас занесло?

—   

Иностранное судно, так я думаю,— сказал Баженов.

—   

Знать бы, что произошло с экипажем лод­ки!..— с болью в голосе произнес Дорофеев. Соб­ственное спасение не радовало его. Он был командиром корабля и теперь, может быть, в самые тяжелые часы для экипажа, находился здесь, на иностранном судне, лежал на мягкой постели. А они?.. Возможно, уж и в живых ни­кого нет!.. Но с этой мыслью он не мог сми­риться.