Внезапно горло свела судорога, в глазах по­темнело. Деревянкин выпустил трос из рук и упал на корпус лодки вниз лицом.

В это время Кестер коснулся ластами грунта. Он снял с груди зеленый ящик и опустился под киль затонувшего корабля.

Водолазы Зеленцов и Никитин готовили мед­ный трубопровод к спуску. Они знали, что Дере­вянкин заканчивает работу и теперь наступал их черед.

Сквозь иллюминатор они увидели встревожен­ное лицо инструктора.

— С Деревянкиным несчастье! — прокричал инструктор. — Привернуть два запасных шлан­га! Зеленцов и Никитин — в воду!..

Водолазы торопливо ушли на глубину. Они не придерживались никаких норм, так как торопи­лись на помощь товарищу. Между ними не было договоренности, но каждый знал, как действо­вать.

Восемьдесят метров... Всего несколько дней на­зад считалось, что спускаться на эту глубину в трехболтовом снаряжении опасно. Теоретиче­ски это было убедительно обосновано. На глу­бине шестидесяти метров на организм человека начинает действовать азот, будто самый сильный наркотик. Водолаз опьянен, у него начинаются слуховые и зрительные галлюцинации. Страшная вещь — азотный наркоз! На глубине девяносто метров дыхание через нос уже невозможно, так как увеличивается плотность воздуха. Прихо­дится дышать широко открытым ртом.

Но обстановка потребовала работать на этих, казалось бы, предельных глубинах, и все шло нормально.

Все же Зеленцову и Никитину казалось, что спуск идет слишком медленно. Жизнь Деревян­кин а в опасности... Что с ним могло случиться там, на глубине?..

Никитин камнем упал рядом с лежащим на палубе корабля Деревянкиным и, мгновенно со­образив, что произошло, наклонился к рожку шлема товарища, подтянул запасной воздушный шланг. Теперь жизнь Деревянкина была в без­опасности,

Зеленцов в это время заметил под килем лод­ки незнакомого водолаза в серебристом шлеме и таком же серебристом костюме. Он что-то делал, не замечая Зеленцова. Зеленцов вывинтил нож из футляра и ринулся на неизвестного. Тот обер­нулся, и старший матрос увидел зарешеченный иллюминатор, две гофрированные трубки, загну­тые от шлема за плечи, словно рога. Зеленцов навалился на неизвестного, но тот выскользнул. Старшему матросу все же удалось удержать его за ноги. И тут Зеленцова с огромной скоростью потащило в сторону. Мешкать было нельзя. Ма­трос подпрыгнул и ударил неизвестного ножом в плечо. Вода вокруг них побурела. Тот рванул­ся изо всех сил, сделал сальто, вырвался из рук Зеленцова и сразу же растворился в темно-синем сумраке.

— Ушел, мерзавец! — крикнул старший матрос и повернулся к подводной лодке. «Что он там делал?..»

Зеленцов опустился под корпус корабля и, плавно перебирая ногами, подошел к

тому

месту, где совсем недавно находился неизвестный водолаз.

Он сразу же заметил зеленый ящик, будто прилипший к корпусу лодки. Попытался сбить его, но это не удалось.

Магнитная мина!.. Сомнений в этом быть не могло. Сейчас грянет под водой взрыв — и от лодки, и от него, Зеленцова, Никитина, Деревянкина ничего не останется. Четверо суток без передышки трудились десятки людей... и ока­жется, что все эти усилия ни к чему...

Зеленцов ухватился за ящик руками, но он словно прирос к корпусу. Старшего матроса бросило в пот. Он почувствовал, что руки отка­зываются повиноваться. Он знал, что взрыв дол­жен прозвучать через секунду — две. «Мина, ми­на...— стучало в мозгу.— Нет спасенья... Все кончится раз и навсегда... Проклятая железная гадина...» Собрав силы, он снова уцепился за скользкий ящик, но нечаянно оттолкнулся и ушел в сторону. А потом его потащило кверху. Он не сразу догадался, что произошло. Взглянул на­верх и сразу понял: Никитин с Деревянкиным за­цепили за сигнал. На спасателе решили, что Зе­ленцов тоже решил выходить на поверхность.

— Стоп поднимать! — закричал он во всю си­лу легких. — Трави обратно... Мина...

Его поняли. Зеленцов единым махом очутился у металлического ящика, рванул его на себя и швырнул в бездну. Прошло несколько напря­женных секунд. Зеленцов словно окаменел, не мог сдвинуться с места, дыхание перехватило. Сверху о чем-то спрашивали, но он не мог поше­велить губами.

Проходила минута за минутой, но взрыва все не было. Опять сверху что-то кричали, но стар­ший матрос не мог разобрать ни слова. Он был цел, .лодка была цела... Мина так и не взорва­лась. Возможно, она взорвется позже.

Зеленцов, забыв, что на нем шлем, хотел про­вести ладонью по мокрому от пота лбу, потом улыбнулся и в полном изнеможении опустился на палубу лодки.

Ветер стих, и море было гладкое, как зеркало. На палубах эскадренных миноносцев, на палубе корабля-спасателя толпились люди.

Вот он наконец настал долгожданный момент!

Мощный буксир натянул трос — и все затаили дыхание. Трос дрожал, звенел, и, казалось, эта капроновая ниточка вот-вот лопнет. Капитан третьего ранга Дорофеев стоял, подавшись впе­ред и уцепившись руками за леер. Он боялся по­шевелиться, словно от этого зависел исход дела. А трос все звенел и звенел, натягивался, как струна. И так же натягивались нервы Дорофее­ва. Он даже ощутил прилив дурноты. В глазах потемнело. Кто-то положил ему руку на плечо. Это был инженер Румянцев. По лицу Николая Арсентьевича прошла судорога, он боязливым шепотом спросил:

— Как вы думаете, выдержит?

Дорофеев даже не пошевелил свинцово-серы- ми губами. Нужно было завести два троса, три... сколько угодно, лишь бы они выдержали!.. Если бы он находился на борту буксира!.. Все дер­жится вот на этой капроновой ниточке...

И Дорофеев словно погрузился в синюю пучи­ну и мысленным взором увидел свой любимый корабль. Там, в тесных отсеках, его друзья, са­мые близкие и дорогие... Надежды, сомнения, предельное напряжение сил, духовных и физиче­ских... Сейчас они ждут, ждут, верят, что избав­ление близко...

Забурлила, взволновалась вода, и вот на по­верхности показалась рубка, вынырнул длинный узкий корпус. Лодка была на плаву...

А потом шлюпка подошла к подводному ко­раблю, и капитан третьего ранга Дорофеев пер­вым взошел на его палубу. Открылся люк, и по­казалась голова капитан-лейтенанта Новоселова. Он зажмурился от яркого света.

Горячие слова, объятия, восторженные взгля­ды... И если бы у капитана третьего ранга Доро­феева спросили, какой день в его жизни самый счастливый, он без колебаний ответил бы: «Вот этот день!.. Самый счастливый, самый прекрас­ный!..»

И когда главный старшина Буняков Петр Сте­панович, расцеловавшись со всеми водолазами, сказал торжественно: «Никуда не пойду, буду проситься на сверхсрочную!..» — это никого не удивило. Ибо тот, кто пережил, перечувствовал все то, что произошло за последние несколько суток, не мог поступить иначе...

Американское океанографическое судно «Кас­сиопея» взяло курс на восток.

По его палубе прохаживался Чарльз Тэккер и, попыхивая глиняной трубкой, сплевывал ко­ричневую слюну на сверкающий линолеум.

Вот он подошел к ассистенту Кестеру, который морщился от боли и поправлял повязку на пле­че, и сказал:

—   

Мне даже не пришлось воспользоваться ги­дросамолетом. После вашего вторичного прова­ла, Боб, нам нечего здесь больше делать. Слиш­ком бойкое место. Создавать здесь подводную базу бессмысленно. Русские обследовали на дне каждую расщелину, каждую скалу... А я так на­деялся на вас, Боб... Мы, кажется, проиграли сражение. А в письмо инженера Румянцева мо­жете завернуть селедку.

—   

А как теперь поступят со мной? — спросил Кестер, и в голосе его прозвучала тревога.