В землянке стало теплее и уютнее, но грусть не оставляла Лену, непрошеные горькие думы лезли в голову. Почему в жизни бывают такие странности: хороший офицер поговорил однажды ласково, по-человечески с девушкой, а та уже и нос кверху: ухаживает офицер за ней — и претензии к нему... Так вот и у Елены Ильичевой с капитаном Угловым получилось... «Нет, Ленка, хватит с тебя, не по себе дерево рубишь! Выбрось Углова из головы!»

Она прислушалась: за окном скрипел под чьими-то сапогами снег. Кто это? Может, Соня? Нет, Соня в валенках... «Наверное, почтальон!..»— и на щеках Лены вспыхнул румянец, нетерпеливо устремилась к двери.

На пороге действительно появился почтальон.

— Сашенька! — обрадовалась она.— Милый!

Эта неожиданная радость смутила почтальона.

Глаза его потеплели: Лена обрадовалась ему, видно, она ждала его... Но почему девушка так пристально смотрит на сумку? Разве там глаза и сердце человека? Почтальон съежился. Эх, дурень ты, дурень! Недогадливый... Ждет она, да не тебя!

Он медленно, нехотя раскрыл сумку. Лучше бы всю ее в печку, в огонь.. Ведь не его, а чужая радость в этой сумке! Да нет, пожалуй, не в сумке... Не в сумке!..

— Скорее же! — торопила Лена.

Саша будто и не слышал ее. Хотелось еще помедлить, отсрочить окончательный приговор. Однако теперь уже все равно!.. И он решительно достал из сумки пачку писем.

— От местных влюбленных! Весь гарнизон Угрюмова у ваших ног, матрос Ильичева!

— Смеетесь?

— Не смеюсь. — Почтальон взвесил на ладони письма.— Вот он, ваш гарнизон! — и взволнованно перебирая письма, стал называть их авторов. Среди них были рядовые матросы, сержанты, офицеры.— Только генерала еще не хватает!

Грусть на лице Лены сменилась гневом.

— Не за этим я здесь! — она вырвала письма из рук почтальона и, даже не взглянув на них, швырнула в печку.— Так со всеми будет!

— Со всеми ли? — глаза почтальона снова потеплели. Одно его желание сбылось: огонь испепелил письма многочисленных соперников. Надежда ожила. Он решительно вынул из левого гимнастерочного кармана письмо.

— А это... от меня!

Лена в упор, строго посмотрела на него,

— И вы?

— И я...

— Сашенька, милый,— горечь слышалась в голосе Лены.— Не вы, другой по сердцу мне,— и она дотронулась письмом до пламени.— Не сердитесь, так будет лучше для вас и для меня...

Что мог он сказать на это? Он только с тоской смотрел, как в печурке догорала его последняя надежда.

— Я не сержусь, Лена,— с грустью сказал он, передавая ей письмо.— Еще одно...

— От вас?

— Узнаете сами...

— Пусть огонь узнает! — Лена сердито бросила в печку и это письмо.

— Что вы сделали! Это же...

— От Углова?—догадалась Лена и побледнела. Она устремилась к печурке. Но было поздно...

Просторная врубленная в скалу землянка. На широком приземистом столе разузоренные цветными карандашами, изъеденные резинками развернутые карты. На стене над столом отрывной календарь 1944 года.

Генерал Семин, заложив руки за спину, молча шагает по землянке. Скрипит, гнется под его могучей фигурой дощатый пол. Добрые глаза его холодно поблескивают из-под седеющих бровей.

Снаружи доносится порывистый вой ветра. Неспокойно на сердце у генерала: Гранитный линкор не взят... Людей зря потеряли... И каких людей! Семин тяжело опустился на стул. И опять безжалостным укором лежит перед ним развернутая схема полуострова. На ней четко очерчен перешеек, а в середине ежистый сгусток горизонталей — зловещая высота.

Так продолжаться больше не может! Семин сердито перечеркнул им же разработанный план: новой атаки.

«Ерунда, не то!» Взгляд его задержался на вражеских газетах и листовках, лежавших на столике.

— «Русские разобьют себе голову о нашу крепость». «Наш «Линкор» непобедим». «Дух фюрера делает нас сверхчеловеками»,— прочитал генерал.

«Врут, все врут!» — генерал смял одну из листовок.

Глухо выл за окном ветер. Из соседней землянки доносились берущие за сердце звуки гармоники и любимая песня.

                                                                              Что стоишь, качаясь,

                                                                              Тонкая рябина,

                                                                              Головой склоняясь

                                                                              До самого тына?

Неслышно, на цыпочках подошел к генералу связной, осторожно дотронулся рукой до его плеча.

— А, кто? —вздрогнул Семин.— Петр Иванович, ты?

— Я, товарищ генерал. Наша песня вам не мешает? Мы ведь тихонько ее поем...

— Нет, Петя, песня никогда не мешает.

Петр Иванович подошел к окну, заботливо заделал в нем дырку, убрал с подоконника снег и участливо посмотрел на задумавшегося генерала.

— Пурга... В двух шагах ничего не видно. На море шторм. Темень кромешная.

— Пурга, говоришь? На море шторм, говоришь? — Семин решительно поднялся. Холодный блеск в глазах генерала исчез. Разгладились на высоком лбу глубокие морщины. Он взял карандаш и придвинул ближе к себе карту Угрюмого...

Стремительно пробежала красная линия из-под карандаша генерала через широкий залив на вражеский берег и, сделав крутой загиб, угрожающей стрелой впилась с тыла в высоту Гранитного линкора. «Так будет правильно!..» Семин хотел уже взять телефонную трубку, но снова вошел Петр Иванович и доложил о прибытии капитана Углова.

— Рад вам! — Генерал крепко пожал руку капитану и, подставив стул к столу, пригласил сесть.— Пурга?

— Буря, товарищ генерал! — с ресниц Углова сорвались оттаявшие льдинки.— Такой еще не было!

Семин испытующе посмотрел на Углова.

— Море видели?

— Ух и злое оно сегодня! Утесы разбить хочет! — воодушевленно продолжал Углов.— Волны с Гранитный будут!

— Восемь баллов?

— Больше!

— Видимость?

— По телефонному проводу к вам добирался!

— Хорошо! — не то Углову, не то себе сказал Семин.

«Бурей интересуется,— улыбнулся капитан, — кажется, мы с ним думаем об одном...»

— Выдержите такой шторм? — спросил генерал.

— Мои разведчики выдержат! — твердо ответил Углов.— Только выдержат ли катера?

— Командовать катерами будет старший лейтенант Чуприн.

Семин развернул перед Угловым карту.

— Вы, Николай Степанович, я вижу, догадываетесь о моей идее?

— Я, товарищ генерал, давно об этом думаю! — Углов нетерпеливо заглянул в карту Угрюмого.— В такую бурю на быстроходных катерах форсировать правофланговый залив и высадить ударный отряд на вражеский берег!

— Неожиданно для Шредера ворваться на вершину Гранитного линкора с тыла,— продолжал мысль Углова Семин,— со стороны штаба Шредера...

— Лучшее место для штурма!

— Захватить Гранитный и во что бы то ни стало, даже при полном окружении отряда, удержать вершину до окончания пурги,— генерал сел рядом с Угловым.— Точно определить местонахождение основных боевых объектов. Скорректировать огонь наших береговых, полевых и корабельных батарей по артиллерийским точкам врага, расположенным за высотой. Уничтожить их! Стремительным броском частей Угрюмого полностью освободить высоту, а затем и весь перешеек!

— Вот это дело! — вскочил Углов.— Только бы буря свирепствовала дольше!

— Метеорологи сообщают, что она продлится трое суток.

— Этого достаточно.

— А если непогода удержится?

— Будем и мы держаться?

— Надо продумать каждую деталь.— Генерал взял телефонную трубку и вызвал начальника штаба.— У нас теперь все есть для того, чтобы наконец отобрать у врага высоту. С материка нас поддержат армейские части, с воздуха — авиация, если позволит погода, с моря — корабли.

— Успех будет зависеть от силы ударного отряда!

— Командиром десанта назначаю вас!

— Спасибо...

— Помните, Николай Степанович,— Семин отечески положил обе руки на плечи Углову,— если ваш небольшой по численности отряд выполнит эту задачу, он поможет нам сохранить к предстоящему наступлению тысячи жизней. Ваша цель — захватить и удержать до начала наступления вершину. Укрепленный район врага — Гранитный линкор — должен быть разгромлен. Приказ командующего флотом мы выполним!..