– Там ещё есть в холодильнике. Коллега, наливайте!

Пришлось повторять фокус с пробкой. На сей раз вышло не так эффектно: снаряд улетел куда-то в дальний угол и укатился под столы, но фокус всё равно вознаградили одобрительным гулом. Откуда-то из-под стола явились бутылки с напитками покрепче. Как-то само собой получилось, что шипучую золотистую жидкость в стакане сменила прозрачная. Внезапно и сильно запахло мандаринами: журналист сосредоточенно терзал ярко-оранжевый плод, аккуратно складывая шкурки в опустевший стаканчик. Странное дело: ни разу в жизни Верховскому не доводилось встречать новый год вот так, под лёгкую музыку и непринуждённые разговоры, но отчего-то казалось, что именно это – правильно, так и следует, и не потому, что кто-то решил, а потому, что в нехитрых праздничных ритуалах есть что-то умиротворяющее. Что-то, что накрепко связывает его с улыбающимися людьми, с залитыми светом залами Управы, с вечно бодрствующим городом за высокими окнами. Чего не было – и не могло быть – в уличном прошлом.

– Ребята-а-а, принесите ещё шампуня, скоро уже!..

– Я принесу, – вызвался Верховский. Стрелки на обмотанных мишурой часах и впрямь подбирались к полуночи. – Две бутылки хватит?

– Тащи, сколько унесёшь! Большой холодильник у окна, нижняя секция…

Ему не доводилось прежде бывать на кухне. Она едва ли уступала размерами кабинету, в котором обитали оперативники безопасности, но загромождена была не в пример сильнее. К холодильникам вели узкие проходы между гигантскими плитами, холодно блестящими стальными столами и раковинами, больше похожими на глубокие тазы из нержавейки. Верховский зачем-то открыл сначала верхнюю створку; из морозильной камеры в лицо ему пахнуло холодом, слегка отогнавшим хмель. Бутылки игристого обнаружились там, где и было сказано: четыре штуки, с запасом. Утащит он все сразу или не стоит рисковать? Лучше, пожалуй, сделать лишнюю ходку…

– …И нарезку! – донеслось сквозь приоткрывшуюся дверь. Полоска света чиркнула по кафельному полу, ударила по привыкшим к полумраку глазам. – Там сыр и колбаса, и салатики захвати, если остались…

За спиной прокатились неторопливые лёгкие шаги. Верховский, не оборачиваясь, вытащил из холодильника завёрнутые в целлофан подложки с припасёнными деликатесами.

– Давайте я возьму, – Марина не слишком уверенно забрала у него добычу. – И ещё во втором холодильнике…

– Во втором, – зачем-то повторил Верховский, захлопывая дверцу. На кой ляд понадобилось рассовывать еду, купленную для небольшого застолья, по двум громадным шкафам? – Что тут наше?

Марина протиснулась мимо раскрытой дверцы и тоже склонилась к полкам. От её белого халата едва уловимо пахло какими-то едкими реактивами и чем-то ещё, совсем не лабораторным, цветочным, явственно напомнившем о тесной комнатке в общежитии на окраине Москвы. Она так там и живёт или перебралась куда-то?..

– Ой! – Марина неловко взмахнула руками, пытаясь поймать посыпавшиеся на пол упаковки. – Ну что я сегодня такая растяпа!

Верховский проворно сгрёб не успевшую пострадать колбасу и грудой свалил на ближайший стол. Марина сосредоточенно вытаскивала с полки контейнеры с салатами. В жёлтом свете, изливавшемся из нутра холодильника, заметно было, как щёки её пылают румянцем.

– Лучше я отнесу, – вежливо предложил Верховский. В тесном сумраке кухни стремительно становилось душно. Надо возврщаться за стол, там все ждут.

– Д-да, правда… Спасибо…

– Это вам спасибо, – повинуясь порыву, сказал Верховский. – Я как-то всё… Не успел ещё поблагодарить. Да и не знаю, как.

– Ой, было бы за что, – Марина смутилась, отвела взгляд. Подумав, закрыла холодильник. Стало совсем темно. – Я и сама-то не думала… Случайно вышло…

– Есть за что, – с нажимом возразил Верховский. Говорить было одновременно легко и очень трудно. – Вы мне жизнь спасли.

От того, что хуже смерти. Он ведь почти сдался.

– Так и вы мне спасли, – тихо сказала Марина, глядя в сторону. – Тогда, в лесу… Я бы так и сидела… Не очень-то я умею – против упырей…

Вот ведь вспомнила! Хотя она права, это он зачем-то забыл. Не Витькин же дядюшка его тогда выхаживал. Он, дурак, не умел ещё достойно принять чужую заботу. А теперь всё уже, поздно…

– Я вам должен больше, – Верховский сдержанно усмехнулся. – Два против одного. Так что, если могу быть полезен…

– Ну что вы… Я рада, что вы уцелели, – выпалила Марина. – Это же ужас… Вспоминать не хочу.

– Не вспоминайте.

Она неловко дёрнула головой – должно быть, соглашалась. Верховский осторожно забрал контейнеры из её слегка дрожащих рук и не глядя отставил на стол. Надо же, как сильно впечатлил её тот злосчастный случай… А его, наверное, уже ничто не способно удивить.

– Саша, вы… Нас там ждут…

– Пусть ждут.

Идиот. Какой был, такой остался. Надо было ещё там, в избушке у Щукина… Не на гудящей холодильниками управской кухне, с пьяных глаз, под приглушённый гомон голосов коллег, доносящийся сквозь неплотно прикрытую дверь. Теперь уже вовсе не надо… Или нет… Или да… Незримый маятник так и метался, отсчитывая секунды бездействия. Собрать в охапку бутылки и снедь и уйти в столовую. Обнять женщину, точно так же застывшую в нерешительности. Чужую. Почти родную. Коллеги немедленно разнесут сплетню, им обоим придётся несладко… Лучше не надо… Как-нибудь потом, не за пару минут до нового года, не у всех на виду… Потом, на трезвую голову, точно не хватит храбрости…

Под потолком взвыла сигнализация.

Оглушённый монотонным электрическим визгом, Верховский тяжело оперся о холодную поверхность стола. Опомнившись, метнулся к двери в столовую, не без труда лавируя между рядами громоздкой кухонной утвари. Что стряслось? Система сбойнула или с защитными контурами правда что-то не так? Кафельный пол норовил пошатнуться под ногами; не надо было расслабляться и повышать градус, да что уж теперь… Добравшись до двери, Верховский рывком распахнул её, отшатнулся, ошеломлённый тугой волной звука. Щукин уже бежал к выходу из столовой, надзорщик бестолково вылезал из-за стола, остальные осовело вертели головами, уже не пытаясь прикрывать уши.

– Что за леший? – проорал Верховский, силясь перекричать вой сирены. Ему никто не ответил.

И так ясно, что делать: Витьку нагонять – они же, в конце концов, на дежурстве. Туман в голове стремительно развеивался, но координация движений всё ещё подводила. Мир вокруг норовил в любой момент коварно взбрыкнуть и опрокинуться. Проигнорировав замершие лифты, Витька через две ступеньки припустил вниз по лестнице; Верховский бросился следом, для надёжности хватаясь за перила. Наверху, на площадке четвёртого этажа, громко хлопнула дверь. Спустя несколько мгновений безопасников нагнал взмыленный надзорщик; на лице у него было написано осознание случившейся катастрофы. За ним, приотстав на половину пролёта, бежали лаборант и Марина. Верховский запоздало сообразил, что сработали сигнальные цепи вивария: если бы дело было в пожаре или в прорыве стационарных контуров, орало бы по-другому. У научников там, разумеется, какой-нибудь важнейший эксперимент, который надо непременно спасти. Как бы им объяснить, что жизни людей несопоставимо дороже самой редкой нечисти?

Едва спустившись в подвал, надзорщик в ужасе схватился за голову и разинул рот. Вой сирены заглушал его голос, но не нужно быть гением, чтобы догадаться, что примерно срывалось с его языка. За запертыми двойными дверьми из бронестекла, ведущими в коридоры вивария, творилось светопреставление. Беспомощно моргали сигнальные лампы, гулко выл сквозняк, искрила под потолком повреждённая проводка. Дальше устроенной у входа наблюдательной станции горело только аварийное освещение. В сумраке, едва рассеянном зелёным светом, скользили неясные силуэты – леший пойми, чьи именно. Витька поймал наздорщика за шкирку, слегка встряхнул, заставляя прийти в себя, и жестами показал: «без паники», «соблюдать технику безопасности», «убрать посторонних», «кто там?». Проштрафившийся дежурный встрепенулся и принялся сбивчиво отвечать дрожащими пальцами. «Пять… нет, шесть сухопутных», «четыре аморфных», «три особо опасных: два упыря и плакальщик». Ну отлично… Морщась от бьющей по ушам сигнализации, Верховский на пробу соорудил простенькое боевое заклятие. Вышло сносно, хотя голова всё ещё нещадно кружилась. Леший побери, а ведь Витька был ранен нежитью… Ему ни в коем случае нельзя лезть на рожон…