– Пойдём-кось лучше ко мне в дом, – Зима быстро огляделась, будто опасалась чужих глаз. – Поговорим ладком… Скажешь мне про Волка. Поди, высоко нынче сидит в Гориславле-то…
– Пойдём, – ровным голосом отозвался Яр. Отступил на шаг, бросил прощальный взгляд на то, что осталось от родного дома. – Только про Волка я ничего не знаю.
– Вот как, – Зима сощурила на него светлые глаза. Теперь она сама говорить посредь улицы не хотела. – Вот как… Ну, идём, идём, с дальней дороги-то отдохнуть надобно.
Своим она называла добротный дом на дальнем от ворот конце деревни. Его поставили позже, чем Яр ушёл с волхвом из Заречья; должно, как раз к Зиминой свадьбе. Здесь новых изб было мало – наверное, пожары отчего-то сюда не добрались. Зима распахнула калитку, первой вошла на двор; Яр шагнул следом. У птичника носились, пугая нерасторопных кур, двое белоголовых мальчишек, похожих, как две капли воды. Зимины внуки. Леший побери, она ведь даже не старше Свешниковой…
– А ну уймитесь, неслухи! – звонко прикрикнула Зима, очень знакомо уперев руки в бока. – Вот ведь наказание! Всё отцу скажу – то-то всыплет вам!
Мальчишки тут же бросили гонять тощих птиц и, завидев незнакомца, как по приказу уставились на него. Глаза у обоих были карие, внимательные, с лукаво приподнятыми уголками – такие же, какие Яр привык видеть в зеркале.
– Бабушка, то кто?
– Гость, – строго сказала Зима и погрозила пальцем: – Вы мне бросьте курей донимать! Ещё станете безобразить – до Вельгоровой ночки со двора не пущу!
В доме она вынула из печи чугунок с пустой овощной похлёбкой, отрезала два ломтя ноздреватого серого хлеба. Села против Яра, прерывисто выдохнула. Спросила глухо:
– Ну, сказывай: жив он? Ушёл, что ли, от тех… От храмовых? В дальние страны подался?
Яр горько усмехнулся.
– В очень дальние.
– И где ж теперь?
– Здесь. Перед тобой сидит.
Зима беззвучно раскрыла рот, неверяще покачала головой. Немудрено. Это он чудес навидался столько, что вряд ли теперь чему-то всерьёз удивится. Яр осторожно шевельнул пальцами, сплетая чары тишины. Вдруг кто-нибудь услышит их разговор, вдруг это навредит Зиме и её семейству…
– Правду, значит, говорят, – едва слышно прошептала она, глядя Яру в лицо, – что, дескать, волхвы не стареют…
– Стареют в свой срок, – Яр покачал головой. – Я не старше, чем ты видишь. Там, где я жил, за один день проходит пять здешних.
Мысль эта обожгла его с новой силой. Что бы ни говорила наставница, не было у него права отсиживаться за холодной чертой, пока родной дом занимался пламенем от вражеских стрел, – как теперь нет права зваться волхвом Зарецким. А раз так, то всё было зря…
– Боги милостивые, – Зима очертила перед собой священный знак, то ли благословляя брата, то ли заслоняясь от него. – А мы-то уж думали… Ни весточки от тебя, ни словечка… Драган, говорили, погиб…
– Это правда, – с трудом выговорил Яр. – А весточку никак было не подать. Я ведь почти не знаю, как здесь теперь.
– А то сам не видишь, – сестра улыбнулась печально. – Худо. Хуже, чем было. У нас тут весь окрестный люд собрался, кто после великой войны уцелел. Теснимся вот, но пока, богам хвала, не голодаем ещё. Вишь, почти всё отстроили, что степняки пожгли…
– Расскажи, что было, – попросил Яр, избегая смотреть ей в лицо.
Зима вздохнула, сцепила перевитые венами натруженные пальцы. Видать, выпало на её долю много тяжкого труда. Не того, что в радость, но того, что с горя.
– Ну а что ж было… Вот как меня замуж выдали, тогда же Волка в княжеское воинство и забрали, – заговорила Зима. – С тех пор два раза до нас весточку посылал: единожды – из-под Белогорода, единожды – из Гориславля. Уж Забавушка без него горевала… В то лето, как ей до́лжно было в Медвяное замуж уходить, к нам сюда и пришли. Сперва наречённый её погиб, а потом… Потом и в Заречье красного петуха пустили. До нашего конца, вишь, не дошло, хвала Заступнику, да всё одно мы сюда нескоро ещё вернулись. По лесам прятались, там, куда степнякам их боги ходить не велят. Вот и вышло, что уцелели одни только бабы да дети малые…
Она дрожащей рукой заправила под платок выбившиеся седые прядки. Яр молчал. Ему не представить, каково оно – скрываться от чужаков близ холодной черты, в вечном страхе, который меркнет перед страхом ещё бо́льшим, воплощённым и близким. Видеть, как горит вдали родная деревня, ставшая в одночасье погребальным костром. На что Драган сберёг ему жизнь, если самому ему беречь стало нечего?
– Потом уж, как улеглось, – продолжала Зима, – я к себе взяла Ладмирову вдову с малым сыном. Оно вдвоём-то полегче… Да и куда ей было податься? Сам видал, что с домом-то стало. Думали – всё, погибель, отвернулись от нас боги, ан нет. Холода как-то перебыли, а там уж пошло потихоньку… С Дарёной, с невесткой-то, сыновей вот подняли, уж и внуки, вишь, подрастают.
– А Забава?
– А Забава с нами не вернулась, – Зима вновь сложила пальцы в обережный знак. – Пошла к Великой Матери в услужение. Живёт отшельницей в заповедной роще. Я, вишь, хожу к ней в праздный день, повидать да проведать… Она тебе рада будет. Ить всё горевала…
Яр заставил себя усмехнуться. Может, и ему теперь одна дорога – в лесные отшельники, вот только смысла в такой участи никакого. Если в чаще отсиживаться, так зачем вовсе было возвращаться?
– Мне говорили, – осторожно сказал он, внимательно наблюдая за сестрой, – что в Ильгоде нынче волхвы не в чести. Правда ли?
Наставница ведь могла и выдумать. Однако Зима медленно, будто нехотя, кивнула.
– Правда. Всё Стридарово племя враги повывели. Больно уж много крови степнякам ваш брат испортил… Вместо вас теперь соколы с неживыми воюют.
– Кто это?
– Те, кто раньше к чародеям и к волхвам в ученики уходил. У нас здесь есть один, в Рябинах живёт. Пока, боги милостивы, справляется, не трогают нас неживые. Много их развелось, – Зима снова вздохнула. – Мы в дальние поля из-за них ходить перестали.
– Значит, найдётся мне работа.
– Боги с тобой! Побереги себя, – на сей раз Зима его осенила священным знаком. – Ежли кто вдруг прознает, так несдобровать тебе. А те поля перепахивать всё одно рук нету…
Голос её увял. Сквозь чары тишины слышно стало, как заливисто хохочут на дворе мальчишки-близнецы. Можно ли сделать так, чтоб им вольготно жилось на родной земле? Мало прогнать нежить из полей – надо ещё вопреки природе заставить оскудевшие почвы обильно плодоносить. Наставница рассказывала о том, как в их мире боролись с голодом; в её словах всё было просто и понятно, но как это применить здесь и сейчас – невозможно представить. Почему так? Разве Ильгода хуже?
– А где ж ты сам-то был? – нарушила молчание Зима. – Какие такие есть места, что дни там идут так долго?
– Совсем другие, чем здесь, – честно ответил Яр. – Ты представить себе не можешь, насколько.
– И что ж там, хорошо ли?
– Пожалуй, что хорошо.
– Так лучше и ступай туда, – Зима неуверенно улыбнулась. – Али не можешь теперь?
– Могу. Не хочу.
– Отчего же?
Яр на миг прикрыл глаза. Как тут объяснить, если он сам толком не понимает?
– Потому что место моё – здесь, – негромко сказал он.
Зима покачала головой.
– Место там, где жить в радость. Теперь ведь всё по-другому. Старые зароки прахом пошли, так чего ж их держаться? Здесь тебе только землю пахать да богов молить, чтоб урожай даровали, а разве для того тебя волхв учил?
Яр не ответил. Права Зима или нет? Кому хорошо станет, если он так и похоронит свой дар в серой бесплодной земле? А если не так, то на что он годится? Как переступить через пропасть, очертания которой лишь теперь стали выступать из тумана неведения? Долгих десять лет думал он, что дорога его окончится здесь, в Заречье, между холодной чертой и шумной многолюдной Вихорой. Что в северных краях всегда найдётся ему и работа, и кров, и доброе слово от благодарных соседей. Что отлучаться он станет лишь ненадолго, ради того, чтоб ответить на далёкий зов, а дом его будет здесь, рядом с отцовским, и все дороги будут заканчиваться у родного порога.
