– Вы что ж такое делаете? Батюшка велел Бурого не донимать!

– Тихо ты! – шикнул на неё Яр и подтолкнул к стенке плошку с молоком. – Вылезет же вот-вот!

– Бабушка! – погромче окликнула Зимка. – Тётушка! Опять они Бурого ловят!

– А ну бросьте! – тут же всполошилась Милолика. Она бросила ухват, подскочила к Яру и за шиворот оттащила его от тёмной щели. Забавка обиженно захныкала. – Ох, горе-горюшко! Да можешь ты хоть одну лучиночку смирно посидеть?

– Так я и сижу, – откликнулся Пройда. – Поглядеть вот хотел, как Бурый в свой закут помещается. Он ведь толстый.

– Делать тебе нечего! – тётка закатила глаза. В печи сердито зашипело; горестно ойкнув, Милолика бросилась спасать стряпню. – Вот наказание… Поди сюда, сядь, чтоб я тебя видала, и так сиди! А ты, Забава, вон туда, на лавку. Тоже хороша! Тот-то ладно, ни ума, ни совести, а ты куда же?

Яр глянул на неё сердито, Зимке показал кулак и поплёлся, куда тётка велела. Забава, за себя и за брата несчастная, нехотя вскарабкалась на лавку у окна; глаза у неё были на мокром месте. Нечего реветь – не просто так взрослые что-нибудь запрещают! Зимка наскоро переоделась в сухое, распустила влажную косичку и уселась поближе к печке – греться.

– Батюшка говорит, вчера на Силином поле полудницу видали.

– Ох, боги милостивые, – пробормотала тётка себе под нос. – И что ж Сила, жив-здоров?

– А он туда теперь не ходит. Говорят, волхва станут звать.

Тут уж все встрепенулись, даже бабушка. Волк аж рот раскрыл. Ясное дело, всем любопытно на волхва поглядеть! Зимке и самой страсть как хотелось, только она того ни за что бы вслух не сказала. Всё одно, небось, разве из-за забора мельком увидать доведётся.

– Что делается! – тётка прикрыла заслонкой жаркий печной зев и утёрла пот со лба. – Ну да в наших-то краях… Тут впору своего волхва держать, а то пришлого зазывать всякий раз – подарков не напасёшься. А вы, покуда полудницу не прищучат, за частокол не ходите! – спохватившись, она насупила брови и оглядела притихших племянников. Яру погрозила особо: – Узнаю, что сбежал – всё отцу расскажу, чтоб всыпал как следует!

Пройда смиренно отвёл взгляд. Как пить дать, подобьёт Митара удрать поглядеть на полудницу! Зимка беспокойно заёрзала на лавке. Она – старшая, стало быть, ей положено за братцем приглядывать. А поди за ним пригляди, когда даже тётка с упрямцем сладить не может! Лучше б ему вовсе со двора ходить запретили…

– Почему у нас своего волхва держать надо? – спросил Волк. Он, кажись, позабыл про свою работу, хоть и сжимал ещё в руках ножик и дудочку.

– Потому что в Гиблом лесу – край мира, – тут же сказала Зимка. – Оттого и неживых там много.

Забавка широко разинула рот.

– Правда?

– Правда, – ответила вдруг бабушка. – Верно Зимушка говорит. За то лес Гиблым и кличут.

– А неживые из-за края мира приходят? – жадно спросил Яр.

– Того никто не знает, – бабушка покачала седой головой. – С неживыми говорить нельзя.

– С Бурым-то можно!

– Так то Бурый, – иголка в бабушкиных пальцах зацепила обережную вышивку, соскользнула с выпуклого узелка. – А в Гиблый лес ходить не след. Никто и не ходит.

– Охотники по зиме хаживают, – упрямо сказал Пройда. – Говорят, там даже в самый холод добыча бывает.

– Потому как зверьё непуганое, – терпеливо ответила бабушка. – А ходят туда самые отчаянные, и не по доброй воле. Да ещё, может, волхвы. Они, я слыхала, за край мира ступать умеют и невредимыми возвращаться.

Пройда чуть с лавки не рухнул от любопытства.

– То как?

– Вот придёт к нам волхв – его и донимай, – прищучила Яра тётка. – А до той поры за околицу ни ногой!

Пройда скорчил ей рожу, получил подзатыльник и сердито насупился.

– Больно надо.

Тётка довольно хмыкнула. Поверила, наверное. А Зимка ни на миг не поверила. И решила так: когда вдруг заметит, что брат сбежать собрался, сразу же взрослых кликнет. Пусть уж лучше ему достанется, а не ей – за что, что видала, да не сказала.

***

– Нынче волхва звать будут, – шёпотом сказал Митар.

– Знаю, – Яр высунул голову сквозь выставленное на лето окошко. Из-под крыши высокого кузнецова дома хорошо видна была улица, пока ещё почти пустая. – Так пока все на него глазеть будут, можно и удрать.

– А мне тоже поглядеть охота, – Митар вынул из волос ломкий соломенный прутик. – Да и страшно нынче за околицу-то ходить… Поймают – накажут.

– Не поймают, – Яр усмехнулся и ткнул друга локтем в бок. – Испугался – так и скажи.

– Ничего я не испугался! – Митар попробовал вернуть тычок, но Пройда проворно откатился в сторону, приминая раскиданную по полу солому. – Вот прибьёт волхв полудницу, тогда и пойдём, ясно тебе?

– Так он, может, до Вельгоровой ночи провозится. Бабка говорит, он старый уже.

– Вот и поглядим, старый али нет!

Яр отряхнул с рубашки соломенную труху и призадумался. По чести-то говоря, ему и самому хотелось на волхва посмотреть. Но взрослые, поди, и близко не подпустят! Только и остаётся, что из-под крыши подглядывать, а что отсюда видать? Ничего! Другое дело на частокол взобраться – оттуда всё Заречье как на ладони…

– Вот как сделаем, – решил Яр. – Залезем на мостки, посмотрим оттуда. А как наглядишься – так через стену и в лес.

– Поймают.

– Не поймают, говорю тебе! Ежли вдруг что, скажем – на волхва посмотреть полезли.

Митар покосился на видневшиеся через окошко заострённые верхушки частокола. Замотал головой.

– Не хочу я! Лезть высоко, упадёшь – расшибёшься.

– Мамка, что ли, запретила?

Сказал – и тут же прянул в сторону, чтоб Митар кулаком не достал. Давясь смехом, поднялся на колени, нагнул голову под низким скатом крыши.

– Не хочешь – так и не надо, сам схожу! Расскажу потом, а то ж ты, бедный, изведёшься…

Митар от обиды стал красный, как варёный рак.

– Пойду я! Тише ты только, не то услышат…

Яру того и надо было. Можно, конечно, одному пойти, но вдвоём и на стену забираться сподручнее, и идти веселее, и никто потом сказать не посмеет, будто Пройда всё выдумал. Мостки на самом верху частокола сделали, чтобы чужих от деревни отваживать – живых ли, неживых. Яр туда не раз уже лазал, знал наверняка: по лестнице взобраться успеешь – никто снизу их, малых, не углядит. А нынче-то и глядеть никто не станет: все, кто не в поле, сбегутся на волхва смотреть…

Так оно и вышло. В назначенный срок вышел на середину улицы староста Тихомир; даже сверху видать было, какой он весь нарядный, в лучшей праздничной рубахе, в добрых сапогах. Жена его держала на рушнике румяный хлеб. Рядом топтался дядька Сила – он уж который день боялся в поле выйти из-за полудницы. Вокруг столпились взрослые; были тут и Митарова мать, и старуха Лиска, и даже тётка Милолика нос из дому высунула – правда, вперёд её всё одно не пустили, так и вытягивала из-за чужих спин длинную шею. Видел Яр и брата с сёстрами: взобрались на забор, как коты дворовые, да разве так углядишь чего?

– И впрямь хорошо отсюда, – шепнул Митар, подбираясь поближе к краю мостков.

– А ещё лучше, что нас снизу не видать, – гордо ответил Яр. – Гляди, сейчас звать примется!

Внизу староста полную грудь набрал воздуха и гаркнул так, что вороны за частоколом загалдели от страха:

– Дра-а-ага-а-ан!

Все замерли, даже Митар тише стал сопеть. Ветер ещё не бросил носить старостин голос, как вдруг явился посредь Заречья высокий старик, с длинной седой косой, с узловатым дорожным посохом. Чем-то походил он на Стридаров идол, который Яр видел на капище. Опершись на посох, волхв оглядел зареченцев и величаво склонил голову:

– Живите да здравствуйте, добрые люди. Почто позвали?

Митар шумно выдохнул прямо над ухом.

– Каков, а?

– Дед и дед, ровно как ваш Боруха, – буркнул Яр.

Он-то ждал, что волхв поднимет к небу посох, призовёт ветер и грозу, землю заставит дрожать под ногами – все ведь только и говорили, какой он могучий. А старик знай себе с Тихомиром любезничал, выспрашивал про полудницу, будто байки явился слушать, а не с неживыми воевать. Яр насилу дождался, пока они уговорятся: нынче же сходить в поля, посмотреть, что да как, а назавтра к полудню взяться за дело. Дядька Сила сам вызвался гостя проводить; они вдвоём вышли неторопливо за частокол. Пришлось ещё терпеть, покуда уйдут подальше. Яр бросил напоследок взгляд вниз, вздрогнул – показалось, будто Зимка из родного двора прямиком на него глядит – и встряхнул друга за плечо.