– Ни одного, – отрезал Ярослав. – Представьте себе – проверял.

– Быва-а-ают же совестливые люди, – издевательски протянул Липатов. – Сначала мясорубку устроят, а потом ходят, спрашивают, никто ли не ушибся…

– Денис, помолчи! – гаркнул Щукин и вновь обернулся к Ярославу. На сей раз без малейшей приязни во взгляде. – Правда это всё?

– Правда.

– Ну и зачем…

– Хватит, – неожиданно зло отрезал Зарецкий. – Приедет Александр Михайлович – тогда и поговорим.

– Напоследок, – хохотнул Липатов, и никто не потрудился его окоротить.

В отделе воцарилась предгрозовая тишина. Верховский где-то задерживался. Старшие офицеры мало-помалу разбежались: кто в архив, кто к правопорядку, кто на выезд. Ушёл на совещание мрачный Щукин. Мишке никто указаний не выдал; должно быть, Липатов в это насыщенное переживаниями утро вовсе забыл, что у него есть стажёр. Не зная, куда себя деть, Старов притащил из шкафа коробку со старыми документами, водрузил на боковой стол между собой и соседом, достал потрёпанную папку и принялся перебирать бумаги. Это было универсальное здешнее занятие на случай отсутствия задач: Верховский вознамерился навести порядок везде, от накладных на канцтовары до залежей архивной документации. Нудная и неблагодарная работа позволяла отвлечься от невесёлых мыслей. Мишка до сих пор считал Зарецкого неплохим человеком, хоть и не слишком приятным, но если Липатов прав на его счёт… Даже думать не хочется.

– Здесь текучка, – сообщил Костя в тишину. Голос его прозвучал неестественно громко и как-то тонко, словно перетянутая струна. – Возьмите разберите пополам.

Мишка безропотно подошёл за своей долей. Зарецкий словно бы не услышал. Костик, хоть и приученный Липатовым к принципу «не трогай – не огребёшь», на сей раз не пожелал спускать дело на тормозах. Он выбрался из-за стола и сунул стажёру под нос папку с прошениями.

– Разбери, говорю!

Зарецкий нехотя отвлёкся от монитора, но притронуться к бумагам даже не попытался.

– Не хочу, – нагло заявил он.

Оттопыренные Костиковы уши во мгновение ока налились краснотой, словно раскалившийся металл. Мишке немедленно захотелось оказаться подальше от завязывающейся ссоры. Есть ли вообще средство примирить этих двоих? Или после разговора с Верховским будет уже не нужно?

– Я офицер, Зарецкий, – дрожащим от гнева голосом напомнил Костя. – Я старше тебя по должности и…

– Пошёл к лешему.

На миг показалось, что Чернов вот-вот взорвётся и примется кричать, однако он лишь шумно выдохнул и вкрадчиво спросил:

– Считаешь себя лучше других?

– Нет, – Зарецкий поднял голову и нахально воззрился на коллегу снизу вверх. – А ты?

Костя презрительно фыркнул и отвернулся. Бумаги так и остались лежать нетронутыми.

– Давай я разберу, – осторожно предложил Мишка, выглядывая из-за коробки с документами.

Зарецкий ничего ему не ответил.

***

Без пяти девять Верховский заглушил мотор, наспех застегнул пальто и вышел из машины на грязно-серый утоптанный снег. Одинокий дворник без энтузиазма скрёб лопатой сугробы, наметённые за последние ненастные дни; его помеченная ярко-оранжевым жилетом согбенная фигура казалась воплощением напрасного труда. Вечером снова обещают снегопад.

– Доброго дня, Александр Михайлович, – дружелюбно бросил проходивший мимо начальник, кажется, отдела коммуникаций. Верховский помнил его исключительно по ежемесячным общим встречам управского руководства. – Как настроение?

– Лучше не бывает, – любезно ответил Верховский и почти не солгал: мрачноватая сосредоточенность – самое счастливое состояние, на которое можно рассчитывать на рабочем месте. – У вас?

– Узнаю, когда приду в офис, – хохотнул знакомый незнакомец. – Если с утра есть плохие новости, я буду несказанно рад.

– Почему?

– Потому что тиражи с плохими новостями расходятся намного лучше. Так что приносите, если у вас вдруг завалялась пара-тройка.

Весело насвистывая, коммуникационный начальник обогнул шлагбаум по протоптанной в слякоти узенькой тропке и бодро зашагал ко входу в Управу. Верховский слегка замедлил шаг, позволяя коллеге уйти подальше. Перед долгим рабочим днём хотелось подышать и помолчать.

Мраморные плиты вестибюля, порядочно истёртые подошвами за долгие десятилетия, привычно стелились под ноги. Здание не слишком изменилось за тринадцать лет здешней службы Верховского; менялись люди и нравы. А может, он попросту научился лучше их понимать. У лифтов беспокойно галдели опаздывающие сотрудники. Не желая быть частью суетливой толпы, Верховский встал поодаль. Там, в относительно укромном углу, его и настиг требовательный писк телефона.

– Добрый день, Александр Михайлович, – негромко сказала трубка голосом Терехова. Ничего хорошего это не сулило. Начальник безопасности нечасто величал бывшего подчинённого полным именем. – Вы не могли бы зайти? Есть вопрос, требующий вашего внимания.

Однажды хватит наглости отправить его на двенадцатый этаж. Или хотя бы на нейтральную территорию, чтобы не внушать никому ложного впечатления, будто начальник контроля бегает к Терехову на поклон.

– Разумеется, – холодно ответил Верховский и, развернувшись, зашагал к выходу на лестницу. До второго этажа проще добраться пешком. – Какого рода вопрос?

– Не телефонный разговор, – сухо отрезал Терехов и положил трубку.

Верховский позволил себе тихонько выругаться. По крайней мере, теперь секретарши не осмеливались мурыжить его в приёмной. Терехов, невиданное дело, привстал навстречу визитёру и первым протянул руку для пожатия. Чего-то хочет, старый пёс… «На досье шлёп – и всё, неприкосновенен», – пакостливо подсказала память. Бред, конечно. Перед законом у Терехова безупречная репутация, ему не может быть нужно то же, что матёрому нелегалу.

– Компьютерщики с утра принесли мне вот это, – Валентин Николаевич передал Верховскому лист бумаги, исписанный стремительным колючим почерком. Шапка, лаконичное требование снять записи с внутренних камер, подпись. Снова захотелось выругаться. – Я, как вы знаете, обычно без проблем такие заверяю. Ваши подчинённые ведь не склонны валять дурака.

– А с этой что не так? – Верховский положил служебку на стол и без приглашения уселся в ближайшее кресло. – Не по форме составлена?

– Нет, с ней всё в полном порядке, – Терехов изобразил нечто, что при наличии фантазии можно было бы назвать располагающей улыбкой. – Дело не в документе. Дело в записях.

– А с ними что?

Начальник магбезопасности пожевал губами, словно пробуя на вкус будущий ответ.

– Попробую объяснить… Вы в октябре запрашивали съёмку из хранилища, помните? – дождавшись кивка, Терехов продолжил: – Так вот. Камеры ведь оказались неисправны. Неопределённое количество времени, – нехотя прибавил он. – Во всяком случае, больше пяти дней – такова глубина хранения архивных записей. Мы, разумеется, инициировали полномасштабную ревизию… Коллеги из технического сопровождения проверяют каждую внутреннюю камеру, на всех этажах, во всех коридорах и кабинетах.

– И что же? – поторопил Верховский. Рабочий день вовсю разгорается; ему нужно в свой отдел.

– И не все проверки ещё завершены, – деликатно сформулировал Терехов. – Видите ли… Довольно многие камеры испорчены, – он сцепил над столом кончики пальцев, словно бы успокаивая себя. – Мы пока не знаем, насколько давно. Техники говорят, что почти все можно починить, – торопливо прибавил Валентин Николаевич, отзываясь на недовольную мину Верховского. – Коллеги в кратчайшие сроки это сделают.

– Но вы не желаете огласки, – Верховский усмехнулся краем рта. Впервые бывший шеф вынужден считаться с ним как с равным, и из-за чего? Из-за стажёрской служебки…

– Совершенно верно, – веско произнёс Терехов. Без улыбки. – Наш с вами общий знакомый был очень недоволен октябрьским случаем. Не хотелось бы лишний раз его раздражать.

Повисло молчание. Лист бумаги нахально белел на роскошном деревянном столе. Яблоко раздора между отделами и лично между их начальниками. На кой чёрт Зарецкому понадобились эти злосчастные записи?