Верховский промолчал. Это было правдой. По недосмотру ли внутренней управской бюрократии, по тайному ли указанию Авилова – его присяга осталась прежней, дозволяющей много больше, чем строгая гражданская. Не то чтобы он намерен был кого-нибудь калечить или убивать, однако нет-нет да думалось, что в его лице уважаемый Кирилл Александрович приобрёл себе личного телохранителя. На всякий пожарный случай.

– Да-а-а… У всего есть последствия, – туманно изрёк Терехов, толкая дверь. Бледное осеннее солнце остро сверкнуло на генеральских звёздах. – Вы на машине?

– Положение обязывает.

– Понимаю, – бывший шеф многозначительно кивнул. – А я на служебной. Не моё это, знаете, баранку крутить…

На прощание он крепко пожал Верховскому руку. Думать о том, с чего вдруг Терехов взялся его поучать, совершенно не хотелось, но было необходимо. Если простого оперативника возня в высших эшелонах касалась мало, то начальник магконтроля по определению был неотъемлемой её частью. Приходилось изворачиваться, искать в чужих словах и делах потайные смыслы, стараться не давать окружающим лишней пищи для размышлений – а заодно носить личину могущественного преуспевающего человека. Проводив взглядом отъезжающий от крыльца служебный чёрный седан, Верховский сбежал по гранитным ступеням и зашагал к парковке.

Рядом с его возрастным паркетником стояла небольшая белая легковушка. Очень знакомая, пусть и с другими номерами. Можно поклясться – та самая, что когда-то увезла юного уголовника, без преуменьшений, в совершенно другой мир. Верховский отпер собственную машину, уселся в водительское кресло и прикрыл глаза, пытаясь по накрепко усвоенной привычке разобраться в нахлынувших чувствах. Два года тому назад, узнав из газет о смерти своей благодетельницы, он, к собственному изумлению, не обнаружил себя на краю пропасти, как когда-то давно, оказавшись один на один с едва знакомым сообществом. На сей раз хватало и новых забот, и новых радостей простого обывательского житья-бытья. Того самого, путь к которому открыла ему Лидия. Сейчас, на исходе четвёртого десятка, он прекрасно понимал, каким балбесом был что в двадцать, что в двадцать шесть – да почти до полных тридцати, когда худо-бедно научился разбираться в людях. Лидия была подобна огню маяка, дарующему свет, указывающему путь во мраке, но слишком яркому, чтобы пытаться приблизиться. Верховский задолжал ей неизмеримо много, целую жизнь; вернуть не вышло, да и какой монетой он стал бы расплачиваться? Этот груз, наверное, так и будет лежать на совести до гробовой доски. Ничего не попишешь.

Тем сильнее раздражал заносчивый племянничек Лидии. Дерзкий, строптивый, не блещущий никакими особыми талантами, решительных тётушкиных манер он успел-таки нахвататься, чем и изводил теперь весь контроль с начальником во главе. Верховский нет-нет да раздумывал, получится ли выгнать наглеца, не подняв шума: с полезными связями у мальчишки должен быть полный порядок. Некоторым попросту везёт родиться в правильной семье – и широкая ковровая дорожка так и стелется под ноги баловням судьбы, минуя любые неурядицы.

Верховский вздохнул и осторожно тронул машину с места, присоединяясь к тесному потоку уезжающих. Белая легковушка глядела потухшими фарами в его правое зеркало. Золотая молодёжь ведь любит баснословно дорогие машины; какого лешего Зарецкий не купит себе какого-нибудь монстра ценою в чью-то безбедную жизнь и не оставит в покое старенькую иномарку Лидии?.. Или нет, вот что важно: какого лешего он до сих пор не уехал? Завтрашний день стоит начать с вопроса, почему господин стажёр считает допустимым игнорировать прямые указания начальства. А заодно – с тщательного инспектирования защитных контуров в кабинете. До сих пор Верховский полагался на стандартные чары, общие для всего здания. Не приходило в голову, что внутри Управы могут понадобиться дополнительные меры.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Марина, выглянувшая из кухни на скрежет ключа в замке.

– Как раз-таки ничего, – весело ответил Верховский, сбрасывая ботинки вместе с остатками дурного настроения. – Неотложных дел нет, а важные все не переделаешь.

Лицо жены разом посветлело, и она вновь скрылась в кухне, из которой доносилось радостное повизгивание довольной жизнью дочери. Идиллия. Скажи ему кто восемнадцать лет тому назад… Наверное, тогда ни одна ведьма не углядела бы в раскладах будущего столь ничтожные вероятности. Потому закон и смотрит косо на любые гадания. Самоисполняющиеся пророчества – опасная штука; Марине раньше частенько приходилось это повторять.

– Как дела? – поинтересовался Верховский, окунаясь в душистое кухонное тепло. Попытался потрепать дочь по коротким мягким локонам; та увернулась: всё её внимание занимала пёстрая книжка с картинками. – Кое-кто совсем отвык от моего присутствия.

– Ну, Саш, – Марина, не отвлекаясь от кулинарного колдовства, абсолютно серьёзно задумалась над формулировками. Из-за этой её привычки тщательно взвешивать слова поссориться с ней было физически невозможно. – Мы, конечно, обе будем очень рады, если у тебя появится больше свободного времени. Но я понимаю, что для тебя значит работа и сколько сил на неё уходит. Никто не в обиде.

– Если бы не Витька, я бы и вовсе там ночевал, – невесело пошутил Верховский. – Неправильно это. Надо налаживать производственный процесс.

– Налаживай поскорее. Я по тебе скучаю.

Марина улыбнулась вроде бы спокойно, но в её голосе слышалась едва уловимая досада. На мужа-трудоголика или на что-то иное? Верховский рассеянно ослабил узел галстука и ещё раз оглядел тесновато-уютную кухню. На столе, вне досягаемости для Настиных шаловливых ручонок, лежал аккуратно надрезанный конверт с эмблемой Управы. На имя Марины Алексеевны Шиловой. Менять фамилию супруга наотрез отказалась из-за внушительного количества научных публикаций, выпущенных под прежним именем; Верховский, помнится, какое-то время беспокоился на этот счёт, а потом сообразил, что дело не стоит выеденного яйца, и с тех пор вспоминал про подобные мелочи только по необходимости – или при случае, как вот сейчас.

– Что тебе такое прислали? – полюбопытствовал он, из уважения не притрагиваясь к конверту без дозволения. Если жена сама не сказала сразу, значит, там что-то неприятное.

Как и следовало ожидать, Марина невесело вздохнула и без удовольствия покосилась на письмо. Отложила нож, которым чистила яблоко для Насти, вытерла руки о кухонное полотенце. Медлила.

– Уведомление, – наигранно равнодушно сказала она наконец. – О снятии персональной ответственности. Я больше не смогу работать в исследовательском отделе.

– Какого лешего? – вырвалось у Верховского. Настя любознательно уставилась на отца и немедленно сделала попытку повторить услышанное. Марина погрозила ей пальцем и послала мужу укоризненный взгляд. – Простите, дамы… Посмотреть можно?

– Смотри, конечно.

Верховский вытряхнул из конверта сложенный втрое печатный лист. Бумага простая, не гербовая; короткое послание обрамлено внушительной шапкой с регалиями отдела обеспечения безопасности сверху и гроздью синих печатей – снизу. «Уведомляем Вас, что по результатам проведённой проверки принято решение… о несоответствии… навыков, знаний и личных качеств… обновлённым требованиям, а также… Сообщаем об освобождении… от персональной ответственности, однако считаем необходимым напомнить… о сохранности служебных и государственных тайн, доверенных Вам. В соответствии с законодательством Управление готово предоставить… любую другую подходящую по компетенциям должность в случае… С наилучшими пожеланиями, старший инспектор группы предотвращения магических противоправных деяний Чудинова Марина Юрьевна». Верховский озадаченно перевернул послание, словно надеялся на обратной стороне найти какое-то достойное объяснение. Во-первых, изложенной в сообщении ерунде. Во-вторых, тому, как Сирена очутилась в чужой группе, да ещё и на должности инспектора.

– Это за что? – спросил он, не слишком рассчитывая получить вразумительный ответ. Могли у научников поменяться правила секретности? Или, может, супруге руководителя магконтроля не позволено приближаться к научным тайнам? Что изменилось?