– Прохору следовало выдать вам бритву, – категорично заметила Лидия. Неровная щетина на впалых щеках придавала Яру диковатый вид. – Или вы вознамерились обзавестись окладистой бородой?

– Нет, – бесстрастно проронил ученик. Свешникова пытливо сощурилась: значит ли это, что с Ильгодой покончено? Хотя бы на время? – Вы знали. Что так будет.

– Вы переоцениваете мои аналитические способности, – фыркнула Лидия, поднося к губам чашку с кофе. Рука едва ощутимо дрожала. – Поведаете мне о своих приключениях? Заодно выясним, что я предвидела, а в чём вы оказались непредсказуемы.

Яр коротко перевёл дух и заговорил. Лидия слушала, время от времени вспоминая об остывающем кофе. Голос ученика, негромкий, лишённый красок, казался ей почти незнакомым. Яр действительно ошибся в оценке провидческого дара наставницы: она и предположить не могла, что он способен на подобное безрассудство. Наглец… Молодой самоуверенный наглец, взявшийся спорить с силами, которых даже не понимал. Надолго же ему хватило упрямства.

– Я не могу понять, – впервые за вечер голос Яра дрогнул. То, к чему он пытался подобрать слова, жгло его злее, чем волшебное пламя. – Неужели никак… Ничего нельзя сделать? Даже нам?

Лидия позволила себе глубоко вздохнуть. Что ж, она добилась своего, но это отчего-то совсем не радует.

– Скажите мне, что вы видели.

Яр несколько мгновений смотрел на неё недоумённо, а потом понял, что от него требуется. Свёл брови к переносице, заставляя себя соображать. Лицо его перестало казаться застывшим и отчуждённым; Лидия отметила про себя эту крохотную победу.

– Я видел… – ученик нервно закусил губу, словно перебивая этой маленькой болью другую, неизбывную. – Я видел, как мало осталось деревень. Я видел людей, у которых нет ничего, кроме тяжкого и пустого труда. Видел владык, которые не хозяева даже своему дому. Видел, как берут деньги за то, что мы прежде делали по призванию. Видел, как… как мало стоит человеческая жизнь.

И со своей чуть не распрощался. Лидию ни с того ни с сего захлестнуло иррациональное желание влепить дураку затрещину – а потом прижать к себе и реветь белугой, выпуская на волю всё, что скопилось в душе за полтора месяца. Вместо этого она лишь пошевелила ложечкой кофейную гущу, рассеянно наблюдая за игрой отблесков света в разводах коричневой жижи.

– Смотрите глубже, юноша, – сухо потребовала Лидия. – Ответьте на вопрос «почему».

– Я не знаю, – медленно проговорил Яр. Он явился к многомудрой наставнице за какой-нибудь простой разгадкой и не рассчитывал, что добывать ответы придётся самостоятельно. – Я думал, дело в завоевании, но это не так. Оно ведь тоже… случилось, потому что так сложилось. Потому что никто не смог противостоять. Или не захотел.

Лидия благосклонно ему улыбнулась.

– Завоевание – всего лишь следствие. А причину, юноша, вы знаете, хоть сами того ещё не поняли, – она не глядя протянула Прохору пустую чашку. Всё больше хотелось потребовать у домового принести коньяк и две рюмки. – Люди живут так, как им выгодно. В меру их собственного понимания, разумеется. Когда-то Ильгода водила ладьи от берегов Льдистого моря в Благоуханный залив и горя не знала, а теперь это стало никому не нужно. И Агирлану не просто так наскучило гулять взад-вперёд по Журавлиным степям: его выгнал мор, или голод, или воинственные соседи. Князю не с руки с ним враждовать, хоть и пришлось поступиться многим… Ничто не происходит только лишь по чьей-то прихоти, – мягко прибавила она, заметив, как помрачнел ученик.

– Не происходит, – зло согласился Яр. – Что нужно сделать, чтобы произошло?

Свешникова коротко рассмеялась.

– Нет, молодой человек, ваших выдающихся талантов не хватит, чтобы перекроить на ваш вкус хотя бы одну только Ильгоду, – она с удовольствием сказала бы примерно те же слова кое-кому другому. Чёрт возьми, как дальновиден был какой-то древний волхв, выдумавший запрет принимать мирскую власть! Привычные к ментальной магии идиоты, встав у мало-мальски серьёзного руля, способны испортить жизнь целым поколениям. – Если вы хотите сотворить что-нибудь стоящее, вам придётся взяться за философию. Изучить накопленный человечеством опыт, разобраться с теорией и посмотреть, как она находит применение на практике. Пока вы не станете досконально понимать, что вы делаете и зачем, вреда от вас будет больше, чем пользы.

Яр обжёг её пламенным взглядом, но ничего не сказал. Он достаточно умён, чтобы понять её правоту. Секунды растворялись в молчании под монотонный свист вьюги. Лидия с удивлением осознала, что понятия не имеет, как теперь поступит её ученик. Она не вправе его неволить. Однажды взвалив на его плечи бремя выбора, отнять ношу она не сумеет…

– Здесь учат этому? – резко спросил Яр. – Тому, о чём вы говорите?

– Да как – учат, слёзы одни, – Свешникова невесело усмехнулась. – Впрочем, мысль об университетском образовании здравая. Годик на подготовку у вас будет… Если решитесь, конечно.

– Решусь, – сумрачно пообещал ученик. Голос его звучал почти спокойно, но в тёмных глазах полыхало потаённое пламя. – До меня… кто-нибудь был?

– Не думаю, что кто-то из ваших соотечественников штурмовал здешние рассадники науки, – начала было Лидия и запоздало сообразила, что он спрашивает о другом. – Что до любителей влезть грязными лапами в своё и чужое мироустройство, то их всегда хватает. Хуже того: все в той или иной степени уверены, что цели их благие и созидательные… Не вставайте в их ряды, юноша. Вы годитесь на большее.

Яр недоверчиво хмыкнул. Лидия безотчётно подалась вперёд, будто могла дотянуться до него через длинный стол, потрепать по волосам, ободряюще встряхнуть за плечи.

– Вы нужны, Яр, – сказала она негромко и веско. Ученик рывком вскинул голову; слова попали точно в цель. – Не какому-нибудь провидению, которого нет. Вы нужны людям. Даже если они этого не понимают, даже если ведут себя, как последние свиньи, не бросайте их. Кроме нас, наделённых силой и способностью её приручить, некому встать между жизнью и нежизнью… Между порядком и гибельным хаосом. Не гасите своё пламя в болоте уныния.

– Какое там пламя, – презрительно процедил Яр, глядя в сторону.

– Мой давний друг когда-то написал об этом несколько весьма ёмких строк. Я вам как-нибудь покажу, – Лидия невольно улыбнулась. Шальной призрак воспоминания, полный тёплого пьянящего счастья, вспыхнул на миг и погас, напуганный завываниями зимнего ветра. – Поверьте мне, Драган не стал бы брать вас в обучение, не разгляди он в вас того, что делает волхва волхвом.

– Драган погиб, – тихо проговорил Яр. – А я смотрел в лицо хозяину его убийц. И ничего не сделал.

– Вам и не следовало ничего делать. Ваш долг перед Драганом состоит в ином…

– Вас послушать, так мне вовсе не нужно быть человеком! – Яр в сердцах хватил кулаком по столу. – Ничего не требовать… Всё прощать… Исполнять свой долг, как… как цепной пёс, только хуже! Пса-то хоть изредка спускают с цепи…

Лидия сощурилась, будто сквозь узкую щель между веками надеялась разглядеть то, что ускользало от открытого взгляда.

– Что вас гнетёт?

Прямой вопрос смутил Яра. Как и следовало ожидать, ученик не нашёлся, что ответить, но гнев на его лице сменился мрачной задумчивостью.

– Мне сказали, – медленно, через силу начал он, путаясь в словах и в чувствах, – что волхвы не способны любить. Я подумал – чушь, а потом… Эта девочка, пленница… И вы теперь говорите, что нам и не нужно…

– Я не говорила ничего подобного, – горячо возразила Лидия. – Неужели участь заложницы вас не тронула? Я ведь вижу, что это не так.

Яр отвёл взгляд. Он ещё слишком молод и скор на суждения, особенно в отношении вещей болезненных. Будь ученик опытнее, он раскусил бы задумку ушлого придворного, как раскусила её Лидия по одним лишь скупым фразам и неловким умолчаниям. Тогда, наверное, ему хватило бы ума не прикасаться к девчонке, пусть бы даже это грозило ей наказанием. Едва выглянувшим из дикости прихвостням Агирлана недоступна древняя премудрость. Советнику невдомёк, как редко рождаются люди, способные к волшбе; он решил, что довольно одной лишь крови – и почти наверняка просчитался бы. Но ещё хуже, если бы случайности вдруг сошлись, если бы на привязи у степного варвара и впрямь оказался одинокий, не связанный запретами, лишённый должного воспитания, ума и воли… Когда-нибудь, когда уляжется буря в мятежной душе ученика, наставница скажет ему, что случившийся исход был, пожалуй, самым предпочтительным. Но не сейчас.