Он, похоже, нарушил принятые здесь правила неторопливого разговора, до краёв полного льстивым словесным елеем. Может быть, зря. Выслушав советника, Агирлан свёл к переносице выцветшие брови; не оценил дерзости. Разлепил узкие губы, лениво, будто нехотя, проронил несколько слов.

– Благословенный владыка приветствует почтенного гостя и дозволяет ему сесть, – торопливо сказал советник. Холёная рука указала на груду подушек, устроенную напротив кресла Агирлана.

Дозволяет – значит, приказывает. Яр, подумав, подчинился. Подушки, само собой, лежали ниже возвышения, на котором восседал владыка; теперь старик мог взирать на пленника сверху вниз. Неужто это и впрямь его тешит?

– Благословенный владыка вопрошает, пришлась ли великолепная Эни-Сара по душе почтенному гостю?

– Выше всяких похвал, – Яр, не удержавшись, усмехнулся краем рта. – Я не видал ничего подобного даже в самых дальних странствиях.

Он не солгал ни единым словом. Подобной грубой роскоши не водилось ни в Белогороде, ни в Гориславле, ни в лежащей за краем мира величавой Москве. Выстроил Агирлан сам эти палаты или всего лишь разрисовал то, что нашёл в древнем Саборане?

– Благословенный владыка вопрошает, из каких краёв родом почтенный гость и каковы там обычаи.

Яр поспешно приладил ещё клочок лжи к уже сооружённой громаде.

– Живу в Ильгоде, а сам с Медвежьего берега, – небрежно бросил он, внимательно наблюдая за Агирланом. Лицо владыки оставалось бесстрастным; прочитать хоть что-то в резких, будто в камне высеченных чертах было невозможно. – Наш обычай прост и строг: кто поднимет руку на сородича, тому жить незачем.

Ответ пришёлся по душе и советнику, и его господину. Яр уже успел сообразить, что придумка вышла удачная: поморяне так и остались сами по себе, за пределами власти воинственных степняков, а значит, учтивое обращение с пленником владыке выгодно. Лишь бы при дворе не нашлось подлинных выходцев с Медвежьего берега…

– Благословенный владыка говорит, что такой обычай справедлив, – советник Каннан склонил голову, отдавая дань мудрости господина. – Народ Великой степи тоже его блюдёт. Пусть благородный Ярослав скажет, что надлежит сделать с тем, кто обратил против него клинок свой.

Он подал знак стоявшим у дверей воинам. Остро пахнущую полутьму прорезала серая полоса дневного света, разделившая павильон ровно посередине – между Яром и вельможами Саборана. Двое кахаров в зелёных одеждах втащили в комнату Власа. Гориславский сокол был бос и одет в длинную рубаху из небелёного льна, испятнанную не то грязью, не то засохшей кровью. В волосах, небрежно обрезанных под самый корень, не осталось цвета. Увидев Яра, Влас ощерил изрядно поредевшие зубы и зло сплюнул на узорчатые плиты. Один из воинов отвесил ему оплеуху.

– Нечестивец наказан за свою дерзость, – холодно пояснил Каннан, брезгливо глядя поверх Власовой головы. – Рука его не возьмётся больше за меч, а язык не скажет дурного слова.

Вот как. Люди Агирлана взяли на себя то, чем не пожелали заниматься боги. Должно, Яру следовало радоваться свершившейся мести и ненавидеть человека, который едва его не убил, но отчего-то не выходило ни то, ни другое. Как Влас не имел права его судить, так и кахары не имели права судить Власа. А кто имел?..

– Благословенный владыка отдаёт нечестивца во власть почтенного гостя, – говорил меж тем советник. Нужно его слушать; нужно понять, что хочет получить Агирлан в обмен на все эти сомнительные знаки расположения. – Храбрые воины исполнят любое повеление благородного Ярослава.

Сокол гордо вскинул голову. Во взгляде его сквозило презрение – к людям вокруг, к собственным увечьям, к любой участи, какая могла его ожидать. Желай Яр и впрямь ему отомстить, он не сумел бы придумать наказания, способного сломить этого человека. Но губить Власа нет ни желания, ни смысла. Подлинный виновник сидит в похожем на трон кресле и равнодушно ждёт, что гость станет делать с дарованной ему властью.

Ненужной властью.

– Отпустите его, – медленно проговорил Яр. – Залечите раны, дайте серебра и отвезите в Гориславль, в храм, что у Дровяного торга. Пусть живёт.

Если Каннан и изумился, то виду не подал. Пока он переговаривался с владыкой, Яр смотрел на сокола. Тот казался сбитым с толку; всё случившееся, начиная со ссоры с кахарами и до нынешнего мгновения, никак не укладывалось в его разумение. Его наказали за то, за что должны были наградить, и пощадили за то, за что должны были убить. Ни с тем, ни с другим он не мог смириться.

– Великодушие благородного Ярослава не знает предела, – произнёс наконец советник. – Сказанное будет исполнено в точности.

Он кивнул кахарам, и те выволокли Власа вон. Агирлану вряд ли понравится, что щедрый дар его был отвергнут. Леший с ним. Яр не желал становиться причиной никому не нужной смерти.

– Спроси своего владыку, зачем я ему, – велел он. Если Агирлан и сейчас уйдёт от ответа, разговаривать им не о чем.

На сей раз владыка говорил долго и размеренно, испытующе глядя Яру в лицо. Неверные отсветы пламени, колеблемого случайным сквозняком, плавили его черты, превращая человека в чудовище. Он и был чудовищем – свирепый вождь, принесший на земли Ильгоды погибель и разруху. Но если он умрёт, порождённые им беды никуда не денутся…

– Благословенный владыка, – голос Каннана чуть заметно дрогнул, – наслышан от своих верных воинов об умениях мудрого господина.

Знают. Яр не позволил себе измениться в лице, тревожно пошевелиться – любым способом выдать волнение. Раз знают, вариантов немного.

– Словами великого Агирлана, владетеля всех земель между востоком и западом, благословлённого богами двадцати и трёх племён и народов, – раскатистая речь громыхала под расписными сводами и, казалось, пригибала к носикам ламп пугливые огоньки, – ничтожный Каннан просит благородного Ярослава, гостя с Медвежьего берега, встать у престола добрым другом и соратником владыки Саборана – и нынешнего, и будущих, сколько бы их ни было на веку мудрого господина. За то великодушный Агирлан дарует доброму другу своему дом в великом городе, любой надел в покорённых землях, отдаёт во владение пять десятков храбрых воинов, ладью с гребцами и золота столько, сколько та ладья может унести. Благословенный владыка вопрошает, довольно ли того или есть ещё дары, какие он мог бы преподнести почтенному гостю?

Яр усмехнулся. Стало быть, благословенному владыке понадобился прикормленный личный волхв, который станет по его указу ломать волю тех, кто вздумает упорствовать против стальных полчищ и звонкой монеты. На это не жалко куска земли и пары тонн золота, ведь отдача будет куда как больше. И расчёт-то кажется верным: молодой мальчишка, не заставший войну, гордый и жаждущий славы… Безрассудный. Но Агирлан и его советники не знают важного – и, пожалуй, лучше будет, если так оно и останется.

– Обещанные дары и без того щедры сверх меры, – медленно заговорил Яр, тщательно подбирая слова. – Я не достоин их принять. Скажи своему господину, что я прошу только об одном: пусть позволит мне покинуть Эни-Сару подобру-поздорову. Иной милости мне не нужно.

Каннан глянул на него настороженно – так, как смотрят на прокажённых – и принялся пересказывать владыке его ответ. Агирлан слушал по-прежнему бесстрастно. Должно, предполагал, что так будет.

– Благословенный владыка хвалит почтенного гостя за его скромность, – сообщил наконец советник. – Он говорит, что примет любой выбор благородного Ярослава и просит гостя решиться не сей же час, но до тех пор, пока полностью не исцелится рана, нанесённая клинком нечестивца. Когда небесная тьма вновь поглотит старый месяц, благословенный владыка во второй раз станет говорить с почтенным гостем и тогда сочтёт слово его последним и нерушимым.

– Я не… – Яр вовремя прикусил язык. Сколько раз наставница ругала его за опрометчивость! Не успел даже начать думать, прежде чем отказываться; повезло, что он слишком нужен Агирлану. – Я не забуду доброты благословенного владыки, – он вежливо склонил голову, пряча взгляд. – В назначенный срок я приму решение.