– Есть тут ещё кто-нибудь? – Яр тщетно подождал ответа, потом из упрямства продолжил: – Кто меня сюда притащил? Что это за место? Давно я здесь?

Проклятье, должна она знать хоть пару слов!.. Тёмные глаза над вуалью смотрели по-прежнему недоумённо. Яр на пару мгновений устало опустил веки. Взбаламученные мысли никак не желали перетекать во что-то полезное.

– Не понимаешь, – он невольно усмехнулся. Таких задачек на его долю ещё не выпадало, а голова, как назло, отказывается соображать. – Ладно. Утром позови кого-то, кто говорит по-ильгодски. Утром, – он кивнул на плотно сомкнутые ставни, – когда взойдёт солнце.

Как бы она палача не кликнула с утра пораньше. Однако обошлось: проснувшись от тёплого прикосновения солнечного света, Яр обнаружил в своём роскошном узилище всего лишь другую служанку – помоложе, попроще одетую. Заметив, что гость – или пленник – пришёл в себя, она торопливо вскочила с разбросанных на полу подушек, подбежала и опустилась на колени у самого ложа.

– Ну, – Яр заговорил с ней без особой надежды, – ты-то меня понимаешь?

Девушка ещё ниже склонила голову. Из-под расшитого серебряной нитью платка показались светло-русые гладко зачёсанные пряди.

– Презренная понимает доброго господина.

Вот как. Яр приподнялся на локтях и тут же пожалел об этом: утихшая было боль заново ожгла его под плотной повязкой. Служанка тревожно вскинулась, готовая не то бежать за помощью, не то самостоятельно перебинтовывать рану.

– Ничего не надо, – поспешно сказал Яр, стараясь не морщиться от пульсирующего под кожей жара. – Всё хорошо… Дай воды, пожалуйста.

Она безмолвно метнулась к столику с позолоченной посудой. Невысокая, светлокожая, новая сиделка разительно отличалась от той, что была ночью. И говорит хорошо, словно всю жизнь прожила в Ильгоде, да не в деревне – за каменными городскими стенами… Похоже, пленница, только не такая почётная, как сам Яр. Совесть снова болезненно кольнула его, когда девушка приподнесла хворому гостю сверкающую в дневном свете драгоценную чашу.

– Как добрый господин прикажет его величать?

Как прикажет величать. Она не спросила об имени. Месяц-другой тому назад Яр назвался бы, не задумываясь, но теперь поостерёгся давать лишнюю власть своим пленителям, кто бы они ни были.

– Величай Ярославом, – осторожно ответил он. Здесь это имя и впрямь звучит громко, почти как княжеский титул. – А тебя как звать?

Девушка уткнулась взором в мозаичный пол. Обычай такой или прячет слёзы?

– В великом городе презренную зовут Элине.

– А дома как звали?

– Пусть… пусть благородный Ярослав зовёт презренную так, как ей подобает.

Как кахар, только женщина. Кахары… Проливной дождь, воины в богатых одеждах, распростёртое в грязи тело. Как вышло, что он вовсе до сих пор жив?

– Что это за место? – спросил Яр, тщательно подбирая слова. До каких границ позволительно выказывать невежество? В какой миг знание о его незнании даст покровителям этой девочки какой-нибудь серьёзный козырь?

– Эни-Сара, – ответила Элине. Название это ничего не сказало Яру. – Те, кому дозволено в неё войти, зовут её жемчужиной великого города.

Великий город… Вряд ли найдётся много мест, способных заслужить такое звание. В прежние времена Яр ещё колебался бы, а теперь был почти уверен: речь о Саборане. Но это так далеко от южных рубежей Ильгоды! Как его сюда занесло? Сколько прошло времени?..

– А мне почему дозволено здесь быть?

– Так повелел владыка.

Час от часу не легче. Яр прикрыл глаза, пользуясь положением хворого. Из того, что он знал о нынешних владыках Северных земель, следовало, что его должны были разве что торжественно сжечь на главной городской площади, но никак не выхаживать, отряжая прелестных служанок подавать ему воду из драгоценных кувшинов. Там, в приграничной деревушке, у него не было ни единого шанса себя не выдать. Правда, погибнуть он предполагал от руки кахара… «Боги простят», – сказал Влас, прежде чем вогнать клинок ему под рёбра. Метил в сердце. Не боялся. Неужели боги спрашивают за принесённые им обеты мягче, чем люди – за данные друг другу клятвы?

Или им всё равно?

– Благородный Ярослав повелит принести яства? Или, может быть, нагреть воды для мытья?

Яр повернул к ней голову и не без труда сдержался, чтобы не поморщиться от боли, разбуженной неосторожным движением. Нет, вставать с постели ему ещё рано.

– Не надо, – он осторожно коснулся плотной повязки. По эту сторону разлома ему не доводилось и рубашек-то носить из такой мягкой ткани. – Ничего не надо.

Ему потребовалось ещё несколько дней, чтобы встать на ноги без чужой помощи. Элине находилась при нём почти неотлучно; просыпаясь иногда среди ночи, Яр видел, как она дремлет на разбросанных по полу подушках, и старался её не будить. Дважды в день, утром и вечером, приходил пожилой лекарь. Он выдворял девушку, помогал Яру добраться до купальни и накладывал свежие повязки. Разговаривать с ним было бесполезно: он не знал ни слова по-ильгодски.

Но и с Элине беседовать толком не получалось. Возложенные на девушку обязанности с каждым днём всё больше её тяготили; Яр нет-нет да ловил на себе её взгляд – тревожный, если не сказать напуганный. Осторожные расспросы ни к чему не вели. Он не мог любопытствовать обо всём подряд: одна неосмотрительно брошенная фраза – и Элине поймёт, что ничего благородного, кроме фальшивого имени, в пленнике нет. Она, в свой черёд, мало знала о том, что происходит за расписными стенами их общей темницы. Или, может, не хотела говорить. Прибегать к чарам Яр не рисковал: берёг силы и не доверял этому месту. Поди угадай, за каким узорчатым ковром прячется бдительный соглядатай…

– Я справлюсь, – Яр предупредительно вскинул ладонь, шагнув через порог купальни. Лекарь, подумав, отступил. Сегодня он впервые не стал накладывать повязку. Теперь, когда силы не уходили на поддержание едва теплящейся жизни, рана заживала стремительно. – Можно мне что-нибудь… вместо этого платьица?

Элине непонимающе воззрилась на гостя. Доставшаяся ему хламида, тяжёлая, неудобная и густо расшитая выпуклыми цветными орнаментами, наверняка считается здесь знаком великой милости. Во дворце Эни-Сара высоко ценят праздность: среди всей этой бьющей через край роскоши, в длиннополом бесформенном халате можно разве что бездельничать, изредка принимая из рук расторопных служанок золочёные плошки с едой. Яр с трудом загнал куда подальше вспыхнувший гнев.

– Рубашку и какие-нибудь портки, – настойчиво прибавил он. – Мне так привычнее. Не в обиду хозяевам.

Служанка метнула быстрый взгляд в сторону лекаря, тоже одетого в халат, но покороче и победнее, и склонила голову.

– Презренная раздобудет то, что угодно благородному господину.

Могут её наказать за его своеволие? Чего она боится? Сказали ей, кто он такой? Всё только догадки, а на них опираться опасно. Лекарь ещё раз осмотрел бледнеющий рубец, пробормотал себе под нос несколько непонятных слов и ушёл, оставив пленника в одиночестве. Пользуясь моментом, Яр осторожно оглядел комнату в поисках чар; из-за царившей здесь аляповатой пестроты приходилось изо всех сил напрягать зрение. Всё было чисто. Леший его разбери, что это значит: то ли не знают, кто он, то ли не могут соорудить хотя бы простенькую сигнальную цепь, то ли усыпляют бдительность или даже проявляют уважение… Но точно не демонстрируют силу. Не могут или не нужно?

Одежду ему выдали. Не его собственную, само собой, – где-то раздобыли пошитые на ильгодский манер штаны, рубашку и богато украшенную накидку. Будто знатному воеводе. Ложь плотно наслаивалась на ложь; от стремительного разоблачения Яра спасали разве что привитые наставницей манеры. Пользуясь возможностью разгуливать по комнатам без чужой помощи, он заглядывал в окна всякий раз, когда их открывали – днём и в безветренную погоду. Снаружи располагался припорошенный неглубоким снегом пустынный сад, надёжно заслоняющий внешний мир тесно переплетёнными древесными ветвями. Время медленно текло мимо этого безмятежного клочка действительности. Пелена неведения, плотно окутавшая уединённые покои, всё явственнее давила на разум.