Если поначалу Гу Юнь не принимал участия в её исследовании, то теперь прищурился, закатал рукава и присел на корточки. Он решительно и осторожно поднял срезанную кожу и провёл пальцами по деревянной поверхности статуи.

Лицо солдата позеленело. Бедняга явно покаялся во всех грехах. Наконец он схватил одолженную великим маршалом палку и сбежал нести дозор у входа.

Гу Юнь долго ощупывал статую, а потом спросил:

— Каким образом надписи на дереве сохранились?

Чэнь Цинсюй разрезала оболочку статуи с головы до пят, словно разбила яичную скорлупу. Затем она взяла нож поменьше и начала осторожно счищать остатки человеческой кожи, пока деревянная основа не показалась целиком. Только после этого она вздохнула с облегчением и наконец ответила на вопрос Гу Юня.

— Надписи мелкие, а резьба неглубокая. Нужно прекрасное осязание, чтобы хоть что-то разобрать. Обычным людям, боюсь, понадобятся специальные инструменты. Не поможет ли великий маршал понять, что здесь написано?

Чёрный Железный Лагерь и восемнадцать племен враждовали на протяжении поколений. Многие командиры Черного Железного Лагеря знали самые популярные слова на языке северных варваров. Гу Юнь ощупал деревянную шею статуи и, помедлив, немного неуверенно сказал:

— Слова довольно редкие. Рецепт приготовления... Не знаю. Тут число какое-то... О, а здесь что-то о солнечном свете... — Гу Юнь растерянно посмотрел на Чэнь Цинсюй: — Зачем кому-то вырезать загадочный кулинарный рецепт на заупокойной статуе? Эм... Барышня Чэнь, что такое?

Гу Юнь ещё никогда не видел Чэнь Цинсюй настолько счастливой. Обычно она была довольно холодна, но сейчас едва не плакала от радости.

Она приподняла статую с таким видом, будто деревяшек ни разу в своей жизни не видела, достала шёлковый лоскут и аккуратно стёрла пыль, словно ей досталось редкое сокровище.

— Для того, чтобы заупокойная статуя призвала душу умершего на чужбине, необходимо установить связь между миром живых и мертвых. Обычно внутрь статуи клали личные вещи покойника. Но случалось, что умерший скончался за десять тысяч ли от дома и не представлялось возможным разыскать его могилу. Если я правильно помню, в таком случае шаман обычно вырезал на деревянной статуэтке последние слова умершего.

В прошлом сёстры-варварки бежали из Внутреннего дворца. Старшая сестра умерла на чужбине, а младшая вместе со своим племянником попала в логово разбойников. Перед смертью драгоценная императорская супруга передала Ху Гээр один чрезвычайно важный секрет. Затем уже от Ху Гээр его узнал Лан-ван, Цзялай...

Стоило Гу Юню это услышать, как его сердце бешено забилось.

— Это тайное искусство Богини. — Чэнь Цинсюй догадалась, о чем он думает, и добавила: — Я... Это пока просто моё предположение. Я не надеялась, что это правда...

Когда речь заходила о Богине варваров, все как правило представляли себе сумасшедшую Ху Гээр, а не драгоценную императорскую супругу. Ведь та умерла совсем молодой и из всемогущей Богини прерий давно превратилась в жену императора, надёжно запертую во дворце за девятью воротами городской стены. Затаила ли она обиду и ненависть или же в итоге приняла свою участь, доподлинно было неизвестно.

Но как императорская супруга относилась к своему ребенку?

Создавалось впечатление, что она должна была его ненавидеть. Раз Цзялай заметил сходство между Чан Гэном в детстве и божественными сёстерами и захотел убить его, что уж говорить про других?

Впрочем, шаманские ритуалы восемнадцати племён совершенно непостижимы. Семья Чэнь годами не могла их разгадать. Если унаследовавшая тайные знания императорская драгоценная супруга желала убить ещё не сформировавшийся зародыш в своей утробе, она могла устроить всё так, чтобы никто не узнал. Зачем она решила выносить этого ребёнка?

Догадывалась ли она, что безумная Ху Гээр превратит его в Кость Нечистоты?

Но души прошлых поколений покинули этот мир. Никто не знал, о чём думала Богиня варваров, решив оставить ребёнка — в ней заговорил материнский инстинкт или же она знала, что Ху Гээр тоже ждала дитя, поэтому, поглощённая лютой ненавистью, планировала создать бесподобное злое божество.

В любом случае, именно её заупокойная статуя подарила проблеск надежды на то, что Чан Гэна можно спасти.

Это было почти так же непостижимо, как и круговорот перерождений.

Правда Чэнь Цинсюй не собиралась вдаваться в рассуждения о воздаянии за грехи — её гораздо больше интересовала деревянная статуя. Не дожидаясь реакции Гу Юня, она схватила её и убежала прочь, не потрудившись подобрать упавший на землю шёлковый лоскут.

Гу Юнь ненадолго впал в ступор. Наконец он вдохнул полной грудью, а внутри зародилась смутная надежда. Когда он поднялся на ноги, перед глазами слегка потемнело. Ему далеко не сразу удалось прийти в себя. В ушах всё ещё звенело.

Он протянул руку и задумчиво почесал подбородок, пытаясь придать лицу обычное строгое выражение, но брови сами по себе поползли вверх, а уголки губ изогнулись в улыбке. На лице его серьёзная мина боролась с безумной радостью. Гу Юнь подумал, что его можно принять за безумца.

И тут в палатку сунул голову подчинённый генерала Шэня. Он огляделся по сторонам и спросил:

— Лекарка Чэнь уже ушла?

— Да. — Вместо Гу Юня ответил другой солдат. — А зачем тебе? Случилось что?

Солдат, который пришёл узнать о местонахождении талантливой лекарки, покачал головой и побежал докладывать своему командиру.

В следующее мгновение из палатки генерала Шэня донёсся жуткий вопль. Непонятно, как он столько времени сдерживался.

Шэнь И получил тяжелое ранение, вдобавок на спине до сих пор не зажил сильный ожог. Он страшно мучился, но категорически отказывался от осмотра и лечения барышни Чэнь. Она несколько раз пыталась его проведать, но её не пускали в палатку, чтобы она не увидела плачевное состояние генерала. Вместо этого Шэнь И упорно обращался к армейскому лекарю, который годился разве что резать свиней. Сегодня Шэнь И уже в четвёртый или пятый раз присылал своих подчинённых узнать, не ушла ли случайно Чэнь Цинсюй. И вот наконец он мог вволю поорать от боли.

Гу Юнь подумал, что даже роженицы не стенают столь жутко. Не в силах больше выносить крики, он подобрал с пола шёлковый лоскут, отряхнул его от пыли и вручил молодому солдату со словами:

— Передай это генералу Шэню. Глядишь ему полегчает.

Несмотря на то, что до этого лоскутом протирали заупокойную статую, «лекарство» мгновенно подействовало. После того, как Шэнь И увидел подарок, его завывания стали потише.

Когда бессовестному Гу Юню надоело потешаться над своим другом, он вернулся в маршальский шатёр, где его ждали многочисленные боевые сводки и стопка писем из разных гарнизонов. Только он взял кисть и провел первую черту иероглифа, как заметил, что не может сосредоточиться.

Вроде бы он понимал все слова в боевом донесении, но от него ускользал общий смысл предложения. Его мысли бесцельно блуждали: «А что, если там описан только сам ритуал, но нет ничего о противоядии?»

«Да какая разница, — чуть погодя, успокоил себя он. — Если описание ритуала поможет разобраться в том, что представляет собой Кость Нечистоты, то семья Чэнь обязательно придумает, как от неё избавиться».

Еще через некоторое время до него дошло: «Мне теперь придется идти к плешивым ослам в храм Хуго, чтобы возжечь благовония? Проклятье...»

...Самые разные мысли роились в голове, но это ни к чему не приводило.

Сердце скрутила невыразимая мука.

Капля туши упала с кончика кисти. Теперь Гу Юню всё стало ясно. Он отодвинул от себя стопку официальных писем и, улыбаясь, как дурак, тайком достал бумагу для писем и принялся во время службы писать любовное письмо.

Совсем скоро, на четвёртый месяц года, влага поднялась от реки и ароматы весенних цветов поблёкли, смытые затяжными весенними дождями.

Чан Гэн провёл в Цзянбэе больше месяца. Сначала он занимался организацией похорон генерала Чжуна, затем Фан Цинь подал прошение к императору, чтобы четвёртый принц задержался подольше: помог послам Великой Лян наладить дипломатические отношения и провёл переговоры с Западом.