Теперь Гу Юнь пораженно щелкнул языком, когда заметил, как лениво развалившийся Шэнь И тут же оправил полы одежды, чинно уселся и напрягся, как при встрече с могучим противником. Во время императорской аудиенции Шэнь И и то делал лицо попроще.

Чэнь Цинсюй пришла сообщить о том, что планирует вместе с Цао Чунхуа отправиться в логово Цзялая Инхо, чтобы вызнать секрет варварского шаманства.

Шэнь И пришел в ужас и незаметно подмигнул Гу Юню. Тот посмотрел сначала на небо, затем под ноги и сделал вид, что ничего не заметил. Несмотря на давнее знакомство, он совсем не разбирался в характере членов семьи Чэнь. Барышня Чэнь не спрашивала его мнения или совета, а известила их о своем намерении лишь из вежливости.

Поняв, что на Гу Юня в такой ответственный момент рассчитывать нельзя, Шэнь И сумел совладать с заплетающимся от волнения языком и заявил:

— Такие искусные лекари как барышня Чэнь бесценны. Вам не следовало ехать на линию фронта, не говоря о том, чтобы в одиночку проникнуть во вражеское логово... Это ведь не какой-то пустяк, вдруг с вами что-то случится... Великий маршал согласен со мной?

Гу Юню ничего не оставалось, кроме как поддакивать:

— Цзипин прав.

— Я планирую отправиться на север, чтобы пробраться в палатку Цзялая Инхо и узнать их тайные шаманские ритуалы, — ответила Чэнь Цинсюй. — Может быть, я заодно могла вам с чем-нибудь помочь? Я прекрасно осознаю предел моих возможностей. Благодарю генералов за беспокойство.

Гу Юнь вздохнул.

— Прошу прощения за причиненное беспокойство.

И тут Чэнь Цинсюй вспомнила про написанное в довольно жестком тоне письмо Чан Гэна, оставшееся лежать у нее на столе, и побледнела.

— Великому маршалу не следует переживать. Достаточно будет при случае упомянуть перед Его Высочеством Янь-ваном о моих сложностях.

Шэнь И опешил.

Еще недавно казалось, что Гу Юнь внял голосу разума, каким образом это превратилось в «прошу прощения за причиненное беспокойство»?

Этот бесстыдник Гу Юнь никогда не умел до конца стоять на своем!

Шэнь И напряг мозги, пытаясь придумать причину, по которой Чэнь Цинсюй не следует ехать... Опасности, что подстерегают ее в тылу врага? Но барышня Чэнь так умело и решительно проникла в тюрьму прямо перед носом стражников из северного гарнизона, что этот аргумент никуда не годился.

Тогда... как насчет необходимости ухаживать за ранеными? Желание остаться и помочь раненым было продиктовано жалостью. Если Чэнь Цинсюй решила уехать, ее никак не переубедить. Кроме того, в гарнизоне имелись собственные лекари, а уход за ранеными в основном сводился сейчас к перевязкам ампутированных конечностей, и подобная простая работа не соответствовала выдающимся умениям лекарки из семьи Чэнь.

Чэнь Цинсюй была неразговорчива. Когда она заметила, что Шэнь И замолчал, то решила, что сказала все, что хотела. Она поклонилась, развернулась, собираясь уйти.

— Барышня Чэнь! — Шэнь И так резво вскочил на ноги, что едва стол не сломал.

Гу Юнь прикрыл лицо ладонью.

Тысячи невысказанных слов сдавили Шэнь И грудь в ожидании подходящего момента. Неожиданно, когда признание буквально вертелось на языке, он не сумел совладать с волнением, и слова комом встали в горле. В итоге ему удалось выдавить лишь одну горькую фразу:

— Барышня Чэнь старается ради Янь-вана?

Гу Юнь оторопел.

Что он там о себе возомнил — что я уже помер или как?

Стоило Шэнь И это ляпнуть, как ему захотелось отвесить себе затрещину. Приличные люди такого не спрашивают.

К счастью, Чэнь Цинсюй не предала особого значения его словам. Она сразу же со всей серьезностью ответила:

— Поскольку Янь-ван владеет деревянным жетоном Линьюань, занимает высокий пост и облечен властью, то долг семьи Чэнь — излечить его от Кости Нечистоты. Более того, шаманские ритуалы восемнадцати племен практически неизвестны на Центральной равнине. Многие их яды не имеют противоядий, а древние методы врачевания и спасения жизней потеряны для нас. Поэтому, пока есть возможность, я должна приложить все силы, чтобы преуспеть в моем начинании. Если удастся передать потомках хотя бы крупицы этих знаний, все будет не зря.

По мере того, как она говорила, у Шэнь И холодело в груди. Он понял, что разница между ним, целыми днями мечтавшим лишь о тихом семейном счастье, и барышней Чэнь, беспокоившейся о судьбах грядущих поколений, столь велика, как расстояние от северной границы до столицы.

А уж разница между его отцом, который только и знал, что развлекаться, и рано ушел в отставку, передав свои убеждения сыну, и семьей Чэнь, на протяжении веков скрывавшей от мира и хранившей деревянный жетон Линьюань, куда больше, чем от Великой Лян до территории Запада.

Даже Черные Орлы не летают так далеко!

Шэнь И смотрел на ее прекрасное лицо и не знал, что еще добавить. Он спокойно достал из внутреннего кармана маленький шарик, служивший сигнальным снарядом [2], и передал его Чэнь Цинсюй:

— Это последняя разработка института Линшу. Его не нужно поджигать, достаточно подбросить в воздух. Когда он достигнет определенной высоты, то сам загорится. Сигнал будет виден с расстояния в сотни ли. Если с вами что-нибудь случится... Я... Вы...

У Гу Юня аж зубы свело от его возвышенной бессвязной болтовни.

Сигнальный снаряд, что Чэнь Цинсюй держала в руках, хранил тепло тела Шэнь И. Временами она бывала особой бесчувственной, но этот подарок тронул ее до глубины души. Когда она посмотрела на Шэнь И, глаза ее блестели.

Этого Шэнь И уже не вынес — от смущения ему хотелось провалиться под землю. Под выдуманным предлогом он попрощался с Гу Юнем и сбежал со скоростью ветра.

Чэнь Цинсюй опешила.

Гу Юнь медленно поднялся на ноги и серьезным тоном обратился к Чэнь Цинсюй:

— Если заметите, что варвары странно себя ведут, не геройствуйте. Сразу пошлите сигнал. Мы тут же отправим кого-нибудь к вам на выручку. Внимательно отнеситесь к собственной безопасности... Когда вернетесь с победой, попросите Шэнь Цзипина спеть вам песню.

Если поначалу Чэнь Цинсюй согласно кивала, то последняя фраза как-то ее смутила:

— Какую песню?

Маршал Гу, этот невероятный бесстыдник, которого и могила не исправит, улыбнулся:

— Песню о лодочнике Юэ [3].

Той ночью Чэнь Цинсюй и Цао Чунхуа перешли северный оборонительный рубеж и незаметно проникли в столицу северных варваров.

«Столица» представляла собой обыкновенное оживленное варварское поселение. За исключением кровожадных воинов, периодически мелькавших то тут, то там, большая часть встреченных ими мирных жителей ходили в лохмотьях.

Бродячий пес у дороги терзал труп умершего от голода ребенка. Стоявшая неподалеку женщина с безжизненным выражением лица нерешительно топталась на месте. Смирившись со своей участью, она пошла прочь походкой живого мертвеца.

Величественные юрты знати строго охранялись воинами-шаманами в тяжелой броне. В небе кружили стервятники. Отовсюду доносилось трупное зловоние и резкий запах крови... К ним примешивалось легкое, едва уловимое благоухание цзылюцзиня.

В центре поселения, под знаменами Лан-вана, мужчина среднего роста с миской с лекарством в руках вошел в юрту правителя. Стражники уважительно поприветствовали его:

— Темник.

В ответ темник что-то промычал, но не удостоил их взглядом, а сразу отправился с лекарством в юрту Лан-вана.

Внутри юрты с ним поздоровался изможденный молодой человек и принял миску с лекарством.

— Я сам.

Темник посмотрел на него и спросил:

— Ваше Высочество, как здоровье Лан-вана?

— Без изменений.

Принц встряхнул головой и вместе они вошли во внутренние покои.

Полог из толстой кошмы [4] разошелся, впуская солнечный свет. Внутри юрты располагалось механическое кресло с золотым коробом, в котором сидел высокий и мощный «скелет». Услышав шум, «скелет» медленно повернул кресло, чтобы увидеть гостей, и открыл глаза.

Взгляд его не помутнел, а оставался ясен. Казалось, что весь дух степей сосредоточился в его яростных жестоких глазах.