Долгое молчание Чан Гэна заставило людей чувствовать себя неловко. Гэ Пансяо не выдержал – он подошел к юноше, протянул руку и осторожно потянул того за рукав:

— Старший брат, ты не собираешься примерить ее? Я впервые увидел тяжелую броню тогда, на варварах...

Однако Чан Гэн вдруг резко отступил и, не сказав ни слова, вернулся в дом, с силой захлопнув за собой двери.

Улыбка на губах Гу Юня стала немного горькой. Стоя вот так посреди двора, он почувствовал себя весьма неловко. Тем не менее, он постарался быстро успокоиться, посмеявшись сам над собой:

— Я впервые стал чьим-то ифу и не совсем хорош в этом деле. Как стыдно...

Подчиненный в черной броне вышел вперед и спросил:

— Маршал, эта броня...

— Уберите ее... эм... Просто отнесите броню к его комнате и оставьте для него ключ от сундука, – Гу Юнь выдержал недолгую паузу, словно собираясь сказать что-то еще, но, в конце концов, он еще больше растерялся. – Забудьте об этом.

Гу Юнь был одет в повседневные одежды из тонких тканей цвета индиго, скрывающих его поджарую фигуру. Он приложил много усилий в попытке угодить мальчишке, но в итоге поднял вопросы, которые не следовало поднимать. Он выглядел таким жалким, с грустью смотря на плотно запертые перед ним двери.

Шэнь И стал свидетелем этой сцены и не мог не поругать маршала:

— С каких это пор ты стал таким самонадеянным? Ударил ногой по железной пластине! [2] Так тебе и надо!

Гэ Пансяо, все пуще чувствуя себя не в своей тарелке, неуклюже почесал голову:

— Дядя Шилю...

Гу Юнь потрепал мальчика по голове и неохотно улыбнулся:

— Все нормально, иди поиграй.

После он увел Шэнь И чуть в сторону и прошептал:

— Разве он не был чертовски счастлив, когда я подарил ему железный браслет? Почему же сейчас это не сработало?

Убедившись, что их беседу никто не подслушает, Шэнь И прямо ответил:

— Маршал, вы правда думаете, что он набитый дурак? С чего вы взяли, что один и тот же трюк сработает дважды?

Гу Юнь заволновался:

— Отбрось свои лукавые замечания. Тогда что, по-твоему, я должен был сделать?

Шэнь И широко распахнул глаза:

— Послушай, ты совершил множество великих деяний на Северной границе, но ты так долго скрывал все от Чан Гэна. Он обращался к тебе от чистого сердца и с открытой душой, а что насчет тебя? Теперь же он думает, что ты все это время притворялся слепым и глухим, чтобы одурачить его, не говоря уже о том, что мать, воспитывающая его с ранних лет, оказалась шпионом; мать, которая, мало того, что уже мертва, в добавок ее смерть – пускай, косвенно, но твоих рук дело!

— Чушь! – взорвался Гу Юнь. – Если бы эта степная красавица смогла предвидеть тот факт, что их задумка не увенчается успехом, она без сожалений покончила бы собой. К тому же, Ху Гээр догадывалась о моем пребывании в Яньхуэй. В глубине души она понимала, что у варваров не осталось и шанса на победу, а ей оставалось лишь покорно ждать своей ужасной кончины.

Шэнь И обдумал его слова. Он не мог понять, как они связаны с его поведением в отношении Чан Гэна. В то же время, в потоке слов он все же уловил ключевой момент: "Герой мира, если не я, то кто?". Неужели, речь маршала Гу стоит понимать, как: "Узнав, что принц здесь, я наконец понял, что у меня просто нет выбора»?

Это безнадежно.

Шэнь И предпочел не обращать внимания на слова Гу Юня и бесстрастно парировал:

— Просто дай ему побыть наедине с собой, предоставь ему несколько дней тишины и покоя. Прекрати бегать за ним, как докучливая наложница. Хватит его беспокоить. Дай ему прийти в себя.

— У меня нет наложницы.

Шэнь И усмехнулся:

— Верно. У тебя даже нет жены.

За эти слова Гу Юнь пихнул его ногой.

И только через пару шагов маршал Гу понял, как-таки удачно все обернулось – ведь он, на самом деле, не хотел возвращаться в столицу прямо сейчас. Тем не менее, вечно оставаться в Яньхуэй они тоже не могли – им необходимо сопроводить маленького принца. Гу Юнь бегло все обдумал, и ему в голову пришла хитроумная идея.

Гу Юнь сказал Шэнь И:

— Доклад, написанный вчера вечером, еще не был отослан Императору. Сейчас ты пойдешь и перепишешь его. Напиши о том, что четвертый принц питает искреннюю сыновью почтительность. Но совместить верность народу и благочестивое отношение к отцу слишком трудно, однако, он избрал приверженность своей семье. Впоследствии, из-за безмерной скорби, он оказался прикован к постели тяжелой болезнью. Мы отдыхаем в Яньхуэй, ожидая, когда Его Высочество наберется сил, а затем мы вернемся в столицу.

Как следует обдумай это и перепиши доклад! Твои слова должны заставить сердце Императора плакать.

Если бы у Шэнь И был хотя бы шанс одержать над ним победу в словесной дуэли, он лично заставил бы этого Гу расплакаться.

Жаль, что людской расчет не поддается сравнению с расчетом Всевышнего.

***

На следующий день, когда Гу Юнь, опираясь о гребень стены поместья, наблюдал за тренировкой Чан Гэна с мечом, перед ним неожиданно предстал Черный Орел, протянувший приказ с золотой биркой. Достаточно было одного взгляда на него, чтобы выражение лица Гу Юня в миг изменилось.

Император был в критическом состоянии. Аньдинхоу был отдан приказ как можно скорее вернуть четвертого принца в столицу.

Гу Юнь развернулся и спрыгнул со стены. Чан Гэну удалось расслышать отголоски разговора Аньдинхоу с кем-то за стеной двора:

— Пришли ко мне Цзипина, мы должны немедленно вернуться в столицу.

Чан Гэн был озадачен услышанным. Он опустил меч, чуя приближение непредвиденных обстоятельств.

Сколько людей оставалось уверенными, что он и есть четвертый принц? Все так думали, кроме него самого. Чан Гэн всегда ощущал себя обиженным этой жизнью. Если он действительно был принцем – чистокровным или нет, неужели не нашелся хоть один единственный родственник Сына Неба, кто бы мог приютить его?

Почему события в его жизни всегда складываются так, а не иначе?

В любом случае, принадлежал ли он к императорской семье или же родился отпрыском семьи нищих – в этом случае у него не было права голоса.

Гэ Пансяо, который все время наблюдал за Чан Гэном, подметил для себя, что у того было скверное настроение. Он внезапно улыбнулся и сказал:

— Старший брат, не волнуйся, я всегда буду следовать за тобой! Если ты станешь генералом – я буду твоим телохранителем! Если ты станешь чиновником – я буду твоим помощником. А если ты станешь Императором – я буду твоим евнухом... Эммм!..

Чан Гэн накрыл его рот ладонью и свирепо воззрился на мальчишку:

— Как ты смеешь говорить такие глупости? Тебе жить надоело?

Маленькая пара зрачков Гэ Пансяо скользнула влево, затем вправо, напоминая пару бобовых зерен в опустевшей тарелке.

Внезапно настроение Чан Гэна заметно улучшилось. Даже маленький мальчик из семьи мясника не отчаивался. Ведь если Чан Гэн продолжит и дальше погружаться в бездну тревог и смятения, не уличит ли это его слабости и безволие? Чан Гэн подумал: "Ничто мне не мешает просто взять и сбежать ради спасения собственной шкуры. Я могу убежать в дремучие леса, в безлюдные горы и стать охотником. И никто никогда не сможет меня отыскать".

Однако, если он все-таки решит сбежать, ему придется, в первую очередь, бросить Шилю... а потом только Гу Юня. Когда он начал прокручивать эту мысль, душу мальчика накрыла волна нестерпимой боли, как будто все внутри начало распадаться на куски. Похоже, у него не осталось выбора, кроме как на время отложить эту затею.

Продолжая плыть по течению, Гу Юнь уже готовился сопровождать его по пути в столицу.

Гэ Пансяо твердо решил, что будет следовать за старшим братиком куда угодно. Мальчик, выросший в маленьком городке, избрал путь, ведущий в столицу за тысячу километров от дома.

Купи один – получишь второй бесплатно. На следующий день, когда все уже были готовы отправляться в дорогу, у порога появился Цао Нянцзы. Он был одет в мужскую одежду, но, как ни крути, он все равно походил на девчонку, которая просто переоделась.