— Старый слуга верен Небу и Земле. Никому не дозволено разбавлять императорскую кровь, — закричал Ван Го. — Вашего старого слугу одолевали сомнения, но нельзя же допустить столь чудовищное преступление, поэтому он в отчаянии, не зная, что еще предпринять, пригласил Его Высочество Янь-вана во дворец...

— Чтобы варвары подтвердили, что Его Высочество Янь-ван не родной сын почившего императора? — перебил его Фан Цинь. — Сразу видно, как сильно господин Ван переживал за родную страну! Ваше Величество, допустим, Его Высочество — шпион, посланный варварами, чтобы разбавить кровь императорской семьи. Тогда выходит, что, выполняя приказ императора, Аньдинхоу привез во дворец рыбий глаз, затесавшийся среди жемчуга [3]? Вызовите во дворец великого маршала Гу и генерала Шэня. Вдруг эти прославленные генералы тоже что-то замышляют!

Фан Цинь тщательно все просчитал. Как только он закончил свою речь, евнух доложил о прибытии Аньдинхоу.

Ли Фэн резко помрачнел:

— Пригласите его.

Гу Юнь успел услышать последние слова Фан Циня и поэтому решил не рассыпаться в любезностях, а преклонил колени и сразу перешел к делу:

— Ваше Величество, покойный император поручил вашему поданному и его соратникам поиски четвертого принца. Мы доложили о чертах лица, внешности, возрасте и особых приметах ребенка покойному государю. Лишь когда он подтвердил, что это его сын, мы осмелились доставить Его Высочество в столицу. За его происхождение ручался сам император. Ваш подданный прекрасно помнит, как Ваше Величество поделились, что детство у Янь-вана выдалось тяжелым — над ним издевалась приемная мать. Эта варварка все же была привязана к родной сестре, и как бы жестоко она не обращалась с ним, но в итоге вырастила. Видите, и свирепые тигры не едят своих тигрят [4]. Если представить, что Его Высочество Янь-ван действительно вышел из ее чрева... Позвольте спросить, что за мать будет настолько жестока к собственному ребенку?

Выражение лица Гу Юня пугало. Уголки губ Фан Циня задрожали, он натянуто улыбнулся, будто у него свело мышцы лица.

Как только Гу Юнь выложил все как на духу, он повернулся к Ван Го и спросил:

— Господин Ван, позвольте поинтересоваться, зачем варварам портить императорскую родословную? Вам неприятно будет это услышать, но задумайтесь вот о чем... Долгие годы Черный Железный Лагерь несет службу на северо-западе. Если бы ваш подданный действительно перешел на сторону варваров, то северо-западная граница могла пасть уже сто восемь тысяч раз... Императорский дядя так печется о репутации других людей, а сам-то что? Уже очистили свое имя от обвинений в участии в заговоре с варваркой и попытке убийства верного подданного государя по фамилии Гу двадцатилетней давности?

Ван Го действительно боялся Гу Юня, и к этому страху примешивалось чувство вины. Он всегда был трусом. Ему придавала сил лишь необходимость яростно бороться за свою жизнь. При виде Гу Юня его бросило в холодный пот. Каким бы упрямцем Ван Го ни был, он не мог больше связать ни слова.

Гу Юнь же перестал обращать внимание на императорского дядю. Его безграничное терпение, казалось, иссякло — он больше не удостаивал Ван Го и взглядом. Гу Юнь перешел к делу:

— Ваше Величество, северные варвары продолжают угнетать наш народ. Ваш подданный большую часть года прохлаждался в столице, его гэфэнжэнь успел на два пальца покрыться слоем ржавчины. Больше ни к чему тянуть, прошу пошлите его на северную границу!

По пути во дворец Гу Юнь все тщательно обдумал. Судя по донесениям генерала Цая и коварным уловкам посла северных варваров, родину Цзялая Инхо раздирали внутренние противоречия. Чтобы проверить и подтвердить свои подозрения, Гу Юнь хотел немедленно отправиться на границу. Если политическая обстановка у варваров действительно нестабильна, то самое время воспользоваться их слабостью и атаковать. Как бы ни были скудны земли варваров, цзылюцзиневых шахт там имелось в избытке. Если удастся содержать армию за счет новых завоеваний, то почему бы и нет.

Ли Фэн столкнулся со сложной дилеммой и нахмурился. С его точки зрения Гу Юнь явно поспешил со своим прошением.

С одной стороны, они потеряли полстраны, но в глазах знати между проблемами «отступление и перенос столицы» и «отдаленные провинции оккупированы врагом» существовала огромная разница. Последний вопрос казался им менее срочным. В конце концов кости жителей опустевших деревень, чьи слезы высохли под пылью вражеских копыт, не имели никакого отношения к их собственных телам, закутанным в шелк. В последнее время государственная казна наполнялась золотом и серебром, большая часть беженцев нашла пристанище и жизнь наладилась. Ли Фэн не горел желанием развязывать новую войну.

С другой стороны, хотя в силу последних событий у Императора немного поубавилось амбиций, его характер ничуть не изменился. Если выяснится, что варвары явились к нему на порог, желая унизить, Ли Фэн не станет это терпеть.

Принять решение действительно было непросто. Император не дал Гу Юню четкого ответа, а лишь махнул рукой:

— Дядя, поднимайтесь. Такие важные вопросы нельзя решать в спешке. Давайте вернемся к этой теме после окончания расследования... Эй, слуги! Снимите с Ван Го официальное облачение и арестуйте. Пусть храм Дали с ним разберется... И этого подлого евнуха заодно киньте в темницу.

Ли Фэн не дал Гу Юню возможности вставить и слова. Он поднялся на ноги и заявил:

— Мы пойдем проведаем А-Миня.

Когда они общались с Гу Юнем, состояние Янь-вана не внушало опасений, поэтому Чэнь Цинсюй решила долго не задерживаться. Уже на пороге она случайно встретилась с Ли Фэном и отвесила ему слегка неуклюжий поклон.

Они были знакомы: не так давно Чэнь Цинсюй осматривала сломанную ногу Императора, поэтому он учтиво поинтересовался у нее:

— Мы признательны искусной врачевательнице Чэнь за ее тяжкий труд. Как здоровье четвёртого принца?

— Варвары использовали шаманский яд, чтобы завладеть его разумом, — тихо солгала Чэнь Цинсюй. — Возможно, они пытались захватить принца в плен и сбежать, прикрываясь заложником. К счастью, принц в порядке. Он сразу их раскусил и нанес себе рану, чтобы пустить кровь, и яд успел выйти.

Ли Фэн не разбирался в медицине, но нахмурился, услышав ее объяснение. Словно невзначай он потом спросил у Чан Гэна:

— Чем же ты порезался? Ты чересчур жесток к себе.

Хотя звучало как забота о полученной Чан Гэном ране, но на самом деле его интересовало, зачем брать с собой оружие на прием во дворец.

Чан Гэн притворился слабым и больным: с трудом, держась двумя руками за изголовье кровати, он встал и тут же опустился на колени.

— Ваш подданный получил указ брата-императора, когда гостил у барышни Чэнь. Я люблю на досуге возиться с травами и как раз помогал ей разобрать лекарства. Придворный евнух меня поторапливал, вот я и прихватил случайно с собой лекарский серебряный нож... И как оказалось, не зря.

В подтверждение своих слов он взял с подноса для лекарств маленький ножик длиною с палец. Он выглядел тупее, чем обычный столовый — им крошили ингредиенты. Не самое опасное оружие.

Чтобы порезаться им, Янь-ван должен был быть к себе безжалостен. От первого же удара нож погнулся.

Чэнь Цинсюй взволнованно взглянула на Чан Гэна, но затем неспешно удалилась.

Ли Фэн не удержался и принялся внимательно рассматривать своего брата. Хотя внешне выглядел тот неплохо, но не лучился здоровьем.

Его взгляд был как у одержимого страстью безумца, а тонкие губы выдавали в нем человека легкомысленного и безжалостного. Из-за кровопотери щеки болезненно побледнели. Присмотревшись повнимательнее, Ли Фэн заметил, что эти черты лица напоминают его мать-варварку. Зато прямой как стрела нос Янь-вану явно достался от почившего Императора. Правда в итоге он не походил ни на одного из своих родителей, а скорее на человека, которому суждено прожить короткую и одинокую жизнь.

Ли Фэн невозмутимо отвел глаза и обратился к Чан Гэну: