Как странно. Прошло полгода с тех пор, как Чэнь Цинсюй уехала из столицы, и тогда Чан Гэн с трудом мог контролировать Кость Нечистоты. Чэнь Цинсюй боялась, что вскоре тот будет истощен физически и морально. Увидев деревянную птицу Линьюань, она ощутила беспокойство, что в глазах ее подопечного при встрече мелькнут знакомые алые проблески.

Вопреки ее опасениям, Чан Гэн очевидно чувствовал себя лучше. Лицо Янь-вана снова приняло знакомое спокойное выражение, словно говорившее — даже если небеса рухнут на землю, я и бровью не поведу.

Его безмятежность невольно возвращала в те ранние годы, когда вместе со своим учителем, генералом Чжуном, этот молодой человек вел скромный образ жизни и странствовал по свету.

Правда существовало одно отличие: его спокойствие не было таким безбрежным, как раньше — теперь в нем проглядывали дым и пламя смертного мира.

— Ничего страшного, это всего-навсего несколько поездок, — равнодушно ответил Чан Гэн. — Говорят, что труднее всего начать дело, но, честно говоря, для меня это не всегда самое трудное. Упрямство нашего Императора едва не погубило династию. Даже если я не справлюсь с возложенной на меня ответственностью, то самое худшее, что может произойти — иностранцы снова осадят столицу. Придворные вскоре привыкнут к такому положению вещей и не станут сильно меня винить.

— ... Вижу, что сердце Вашего Высочества и правда... Не зря же говорят, кто близок к киновари — красен, кто близок к туши - чёрен [2]. Сразу бросается в глаза, что вы много лет провели рядом с Аньдинхоу. — Хотя Чэнь Цинсюй искренне не понимала, каким образом столь легкомысленный человек как Гу Юнь мог научить принца чему-то хорошему. Однако тщательно поразмыслив над его словами, она пришла к выводу, что доля в правды в них есть: — Порой, когда речь заходит о переменах в стране, трудно принять, что эпоха процветания сменилась упадком.

— Меня это не касается, — с невозмутимым видом ответил ей Чан Гэн. — Цзыси с молодости отличался слабым здоровьем. Ему необходимо как можно раньше завершить карьеру и уйти на покой. Когда период затяжных войн закончится, ему незачем будет оставаться в Черном Железном Лагере. Если он решит выйти в отставку, я последую за ним.

Чэнь Цинсюй промолчала.

Она далеко не сразу поняла, какого такого «Цзыси» Чан Гэн имел ввиду. Оказывается, причиной той безмятежности, что сродни тысяче ли пройденных дорог и всей пыли мирской жизни, отражалась на лице Его Высочества Янь-вана, был вовсе не его невозмутимый нрав, а яркие весенние краски! [3].

Чэнь Цинсюй никак не могла найти подходящих слов. Между прочим, сама она была весьма недурна собой. Раз уж в армии могли расцвести в том числе и запретные чувства, то почему за все время, проведенное в лагере, никто ни разу не осмелился выразить к ней хоть каплю участия?

Неужели ее холодное выражение лица настолько пугающее?

... Или несмотря на то, что Аньдинхоу немного сбился с правильного пути, тем не менее, он оставался великим главнокомандующим, опорой государства, и порядки в армии установил довольно строгие?

Хотя небрежное замечание Чан Гэна немного расстроило барышню Чэнь, ей несомненно стало легче. Это подействовало на нее как успокоительная пилюля.

Как говорится, небеса — высоко, император — далеко [4], однако, слухи о том, что Янь-ван при дворе сегодня выступает за одно, а завтра совсем за другое, до границы долетели мгновенно.

Как бы Чэнь Цинсюй не восхищалась поступкам Чан Гэна, она все равно боялась, что однажды жажда власти погубит его, поскольку прекрасно понимала, что Кость Нечистоты всегда будет висеть над ним подобно грозовой туче. Еще лет пять он продержится, но что насчет десяти? Не ускорят ли полученная власть и яд разрушение психики? Янь-вану вверили деревянный жетон Линьюань. Могущество его достигло небес — кто теперь сможет остановить его?

Только узнав последние новости, она вздохнула с облегчением. Пока Аньдинхоу жив и здоров, что бы не произошло, он способен удержать принца.

Чэнь Цинсюй в глубине души порадовалась, что ее голос "против" ни на что не повлиял и жетон Линьюань в итоге вручили Чан Гэну. Иначе у Великой Лян не было бы этого полгода, чтобы вдохнуть и набраться сил.

Этого вдоха хватило до нового года. В канун нового года выигранное небольшое преимущество обернулось волной, способной сдвинуть горы и повернуть реки вспять. Тремя разными путями Черный Железный Лагерь выступил, чтобы неожиданно напасть на вражеские гарнизоны.

Объединенное войско западных стран и солдаты Черного Железного Лагеря уже несколько месяцев сражались друг с другом у крепости Цзяюй. Вот только первые довольно давно не получали военных поставок, их собственная техника пришла в негодность, а починить её своими силами не удавалось. Было ясно, что к Западу примкнули одни напыщенные идиоты, чуть что готовые отступить.

Когда пришло донесение, что Черный Железный Лагерь пока не планирует атаковать, союзные войска шестнадцати варварских царств совсем расслабились.

Патрульные праздно шатались, а их командиры собирались вместе исключительно, чтобы побранить друг друга. В гарнизоне царила кромешная тьма, когда с неба будто снег на голову спикировали Черные Орлы.

Многие солдаты не успели хотя бы штаны натянуть, как оказались в гуще сражения. Черный Железный Лагерь разнес их, как сильный ветер — опавшие листья.

Войско одного мелкого государства на дальнем фланге быстро сообразило, что дела плохи. Они прикинули свои шансы, после чего их правитель вместе с главнокомандующим мгновенно решили начать отступление.

Это послужило сигналом для остальных — вся союзная армия обратилась в бегство, и воцарился полный хаос. Тогда Черные Орлы сбросили с неба стопку переписанных писем, которые разлетелись подобно ритуальным бумажным деньгам [5]. В недавнем прошлом несколько мелких западных стран вели тайную переписку с Гу Юнем в надежде заключить мир. Рассерженный Аньдинхоу приказал сделать с них побольше копий и разбросать по полю боя. С учетом того, что кто-то уже успел обратиться в бегство, доказательства предательства выглядели особенно впечатляюще.

Не успели эти двуличные предатели поклясться взбешенным западным странам в своей невиновности, как звуки горна Великой Лян обрушились на них подобно донесшемуся с небес грохоту гор и рёву морей.

Один из Черных Орлов, самый бойкий, обратился к восставшим западным странам на двух языках — сперва на языке Великой Лян, а после на общем диалекте западных стран, — и дерзко заговорил:

— Поскольку вы сдались, то вам следует сначала разоружиться. Если во время отступления вы сослепу напоритесь на свой же меч, то Черный Железный Лагерь не несет за это ответственности!

Армии союзных западных стран как ветром сдуло. Откуда у них время, чтобы вчитываться в какие-то там бумажки? Им хватило быстро проглядеть начало и конец письма, чтобы, заметив подобострастный тон, увериться в предательстве.

Началась полная неразбериха. После атаки внешнего врага и оказавшихся предателями союзников, непонятно было, кому стоит верить. Вскоре потеряло значение, где враг, а где друг — все дрались со всеми.

Так в первый день первого месяца на восьмой год правления императора Лунаня ситуация на фронте переломилась.

Спустя полгода зимней спячки и нескольких отступлений Черный Железный Лагерь под руководством вернувшегося Аньдинхоу наконец перестал сдерживаться и обнажил клыки. Железный меч устремился на запад, своим острым лезвием кроша гарнизоны западных стран точно овощи.

Вскоре союзные войска потерпели поражение, а выжившие солдаты разбежались во все стороны. Всего за одну ночь они на себе испытали, насколько хорош Черный Железный Лагерь в бою, и поняли, как ему удалось всего с тридцатью единицами тяжелой брони одолеть восемнадцать варварских племен.

На второй день первого месяца остатки войск западных стран были разгромлены и с боем отступили. Черному Орлу удалось взять в плен правителя королевства Цюцы, главу одного из шестнадцати государств, вступивших в союз с Западом.