— Даже не спрашиваешь, куда мы отправили Хань Ци?

Чан Гэн посмотрел вниз на обломки каменной стены и, чуть помедлив, произнес:

— Уже некоторое время я вместе с министерством финансов занимаюсь распределением цзылюцзиня и припасов для армии. Недавно я нашел несколько подозрительных поставок цзылюцзиня для императорского дворца, сделанных в последние годы... Но возможно, это происходило по личному распоряжению брата-императора.

Как только Император Лунань услышал его слова, то сразу понял, что Чан Гэн имеет в виду его личные запасы цзылюцзиня.

Ли Фэн смущенно признался:

— От ворот Дэшэнмэнь [10] ведет тайный ход к саду Цзинхуа. Мы поручили Хань Ци с его людьми выйти из города и открыть частное хранилище топлива в саду Цзинхуа. Там... Кхм, где-то около шестидесяти тысяч цзинь [11] цзылюцзиня, распределить который у нас все никак не доходили руки... Не стоит заострять на этом внимание. Придворные и без того встревожены. Если им станет известно о тайном ходе, то это еще больше смутит их умы.

Чан Гэн совершенно не удивился его признанию, но кивнул — похоже, Ли Фэн выложил ему все карты.

И это своенравный Император Лунань, который скорее предпочел быть похороненным под девятью воротами городской стены, чем потерять страну и унизиться, признав себя чьим-то подданным.

Повисла тишина — им больше нечего было друг другу сказать. На самом деле в происходившем не было ничего нового. За исключением пустых вежливых слов, когда Чан Гэн воздавал почести Императору, или дворцовых дел, братья Ли не имели общих тем для разговора.

Ли Фэн спросил:

— Сколько тебе было, когда ты впервые встретил дядю?

Чан Гэн ответил:

— ... Двенадцать лет.

Ли Фэн промычал в ответ.

— Он не женат и большую часть времени проводил, командуя войсками на северо-западе. Быть может, не так уж хорошо он о тебе и заботился?

У Чан Гэна слегка дернулся глаз.

— Ничего подобного. Он по-настоящему внимательный человек.

Ли Фэн прищурился, глядя на мрачные небеса, и вспомнил, что в юности тоже был привязан к Гу Юню. В детстве он иногда ревновал к нему своего отца-императора из-за того, что тот относился к Гу Юню добрее и мягче. Но несмотря на то, что ему казалось, что дядя мог бы и почаще играть с ним, все равно Ли Фэн считал его хорошим человеком.

Когда-то он думал, что его юношеская привязанность останется с ним на всю жизнь.

Но прошло чуть больше десяти лет, и смотрите, как все переменилось.

— А-Минь, — сказал Ли Фэн. — Если столица падет, то я отрекусь от трона в твою пользу. Возьмешь с собой наложниц и чиновников, затем, передвигаясь через тайный ход, перенесешь столицу в Лоян и постепенно будешь планировать, как вернуть страну. Однажды наступит день, когда все мы снова встретимся.

Чан Гэн наконец поднял на своего правителя взгляд.

— Если такой день действительно наступит, — глядя вдаль, продолжил Ли Фэн, — то тебе не обязательно возвращать трон наследному принцу. Достаточно будет того, что ты позаботишься о том, чтобы твоим племянникам было, где жить.

Чуть помедлив, Чан Гэн ответил совершенно равнодушным тоном:

— Ваше Величество, пока рано для подобных речей. Все еще не настолько плохо.

Глядя на младшего брата, Ли Фэн внезапно вспомнил слова своей тетки [12].

Когда он был еще ребенком, она учила его, что все северные варварки настоящие чудовища. Они умело применяют яды, способны околдовать человека и в будущем могут дать жизнь чудовищам, которые опозорят драгоценную кровь правителей Великой Лян.

Затем, много лет спустя, Аньдинхоу вернул во дворец четвертого принца, считавшегося давно потерянным. Поскольку таково было последнее желание прошлого Императора и в знак старой дружбы, Ли Фэн позволил ему остаться. К тому же затраты на его содержание были минимальными — поэтому Император даже не обратил на это внимания. В конце концов, как говорится — с глаз долой, из сердца вон.

С удивлением Император Лунань осознал, что совершенно не понимает стоявшего рядом с ним молодого человека.

Тот стойко воспринял и национальное бедствие, и полчища врагов, даже предложение стать верховным правителем не тронуло его сердце. Одежды его были поношенными и рукава немного истрепались, но Яньбэй-ван не спешил менять наряд на новый.

Прочитать его намерения было сложнее, чем у настоятеля Ляо Чи из храма Хуго. Он ничем не интересовался, словно ничто на свете его не трогало.

Ли Фэн собирался было открыть рот, когда Чжу-коротенькие-ножки напомнил:

— Ваше Величество, пора возвращаться во дворец.

Ли Фэн успокоился, отдал меч стоявшим рядом офицерам, молча потрепал Чан Гэна по плечу, и удалился, напоследок бросив на юношу короткий взгляд.

После ухода Ли Фэна, покрытый пылью с головы до ног монах поднялся наверх — это был Ляо Жань.

Все монахи из храма Хуго укрылись в городе, в том числе их настоятель, который каждый день читал сутры за благополучие народа. Вечером Ляо Жань втайне послал своих людей, чтобы проверить все окружение Ли Фэна.

Чан Гэн перевел на него взгляд.

Ляо Жань покачал головой и сказал жестами: «Я проверил всех в окружении Императора, и никто из них не был замечен в порочащих связях с колдунами из восемнадцати племен или их сообщниками».

Чан Гэн ответил:

— Сам по себе Император крайне недоверчив. Поскольку утечка информации происходит не в первый раз, то шпион должен являться его приближенным лицом. Вы проверяли евнуха Чжу?

Ляо Жань с серьезным видом покачал головой, намекая: «Да, я проверял, это не он».

Чан Гэн слегка нахмурился.

К тому времени Гу Юнь, усыпленный Чан Гэном при помощи игл и лекарств, наконец проснулся. Он не мог вспомнить, какой сейчас день, до тех пор, пока не дала о себе знать тупая боль в плече. Тогда минувшие события наконец всплыли в памяти.

Гу Юнь встал и оделся, собираясь найти Чан Гэна и свести с ним счёты.

Кто же знал, что как только он выйдет наружу, то где-то вдалеке раздастся грохот, и вся столица содрогнется. Гу Юнь схватился за стену и подумал: «Землетрясение?»

Оставшийся на крепостной стене Чан Гэн резко обернулся. Под глазами у него залегли тени. Он всегда думал, что предатель — дворцовый слуга из окружения Ли Фэна. Но разве столь осторожный и подозрительный человек как Император доверил бы секрет сада Цзинхуа простому слуге?

Гу Юнь спросил:

— Что произошло?

— Пока не знаю, — Чан Гэн быстро спустился. — Недавно приходил Ли Фэн и рассказал, что приказал Хань Ци через тайный ход отправиться в сад Цзинхуа и перевезти оттуда цзылюцзинь... Взрыв произошел не в западных пригородах столицы?

И тут Гу Юнь вздрогнул и окончательно проснулся.

В девятый день пятого месяца секрет сада Цзинхуа просочился наружу. Для Запада мирные переговоры стали лишь прикрытием для их истинных намерений. Но вместо того, чтобы воспользоваться выпавшей возможностью и напасть на столицу, они отправили войска обходным путем в Цзинси [13], чтобы ограбить Хань Ци на полпути во дворец.

Хань Ци сопротивлялся до последнего вздоха, но проиграл. Прекрасно понимая, что делает, он бросил факел и поджёг весь цзылюцзинь, что они везли. Огонь уничтожил и яшму, и камни [14].

Яростное пламя охватило западные предместья столицы словно лесной пожар. Бесконечный запас цзылюцзиня пылал, как будто огонь кармы [15], вырвавшийся из подземного царства. Пламя охватило даже императорскую гвардию, сопровождавшую конвой, и солдат Запада, совершенно не ожидавших подобного хода. Пострадали и прекрасные беседки и павильоны сада Цзинхуа.

Пурпурное сияние, похожее на счастливое предзнаменование, озарило небеса, а заря подобно росчерку кисти залила горизонт...

Пылало само недро земли, и вся столица содрогалась.

Воздух раскалился, и этот жар растянулся на десятки ли, от западных районов постепенно подбираясь к девяти каменным воротам городской стены. Столица, где в начале лета обычно стояла прохладная погода, быстро превратилась в горячую печь. Было жарко практически как на южной границе.