Хотя Чан Гэн с каждым годом все меньше походил на непочтительного к старшим ребенка, постоянно звавшего его «Шилю», и несмотря на то, что они все больше отдалялись, юноша по-прежнему полагался на маленького ифу... И в глубине своего сердца благоговел перед ним. Просыпаясь посреди ночи, Чан Гэн страдал от прорастающих глубоко в душе страстных желаний, которые смешивались с привязанностью к Гу Юню, и был не в силах выразить свои чувства. Это походило на любовь к отцу или названному старшему брату и оттого казалось запретным.

Но со временем восточный ветер окончательно развеял последние остатки этой детской привязанности.

Чан Гэн понял, что отныне будет одинок. Никто не примет его, никто не последует за ним по выбранному пути.

Никто больше никогда не назовет его своим сыном или наследником.

Гу Юнь неторопливо достал из кармана свою личную именную печать и бросил ее Чан Гэну, строго наказав:

— Это, конечно, не Жетон Черного Тигра, но мои былые соратники должны ее узнать. Возможно, она тебе пригодится. В крайнем случае... ты можешь обратиться к командиру старой гвардии генералу Чжуну.

Даже не удостоив печать беглым взглядом, Чан Гэн сразу положил ее в рукав и, кивнув, равнодушно ответил:

— Понятно. Ифу может не беспокоиться.

Как только он договорил, Гу Юнь безжалостно пришпорил коня и помчался в столицу.

Чан Гэн долго смотрел ему вслед — до тех пор, пока фигура не скрылась за горизонтом. Тогда он прикрыл глаза и с нежностью прошептал:

— Цзыси...

Стоявший неподалеку стражник не расслышал его слов и переспросил:

— Ваше Высочество что-то сказали?

Чан Гэн повернулся к нему:

— Приготовь бумагу и кисть.

Стражники побежали за ним:

— Ваше Высочество, ваша рука...

Услышав оклик, Чан Гэн остановился и схватил забытую Гу Юнем флягу с вином, а затем с непроницаемым выражением лица вылил весь крепкий алкоголь на руку. У него снова пошла кровь. Тогда Чан Гэн спокойно достал платок и перевязал рану.

Тем временем в столице никто не мог представить себе, что смерть старшего дворцового евнуха поднимет такую большую волну.

Тань Хунфэй дал волю всей той горечи и негодованию, что снедали его двадцать лет, и похоже, совершенно потерял голову. Для начала он приказал солдатам окружить резиденцию дяди Императора. Когда выяснилось, что старый хрыч бросил там жену и детей, а сам укрылся от бури во дворце, то Тань Хунфэй сразу же выдвинулся туда, бесстрашно пойдя против прибывшей императорской гвардии.

До этого момента императорская гвардия и северный гарнизон были соратниками. Будучи последней линией обороны самой важной территории в стране, они часто сотрудничали. Императорская гвардия делилась на две части: благородные молодые господа, которых взяли из-за связей, и они теперь зря проедали императорское жалование; и элитные бойцы из северного гарнизона. Первые давно обмочились от страха и были совершенно бесполезны. Вторые, хотя и являлись способными бойцами, но из-за того, что нападавшие в прошлом были их товарищами, сейчас бедняги оказались перед сложным выбором. Как и предсказывал Чан Гэн, вскоре северный гарнизон наголову разбил императорскую гвардию.

Еще не успели растаять в воздухе последние песни и отзвуки музыки в башне Циюань, теплое цветочное вино — остыть и белый туман — развеяться, как в сердце столицы накалилась обстановка.

Тань Хунфэй разместил своих солдат у запретного дворца и снял шлем. Выглядело это так, будто он держит в руках свою собственную голову.

Пройдя к тронному залу, он совершил обряд коленопреклонения перед троном [4]. Затем закричал сквозь ряды преградивших ему путь императорских телохранителей и дворцовых чиновников, стоявших подле входа в опочивальню Императора:

— Ничтожный подданный Тань Хунфэй просит аудиенции у Его Величества. Я молю Ваше Величество выдать предателя, укрывшегося в стенах дворца, восстановить справедливость для миллионов моих друзей и братьев по оружию, защищающих нашу державу, и дать объяснение перед лицом империи! Ваш ничтожный подданный жизнью готов заплатить за то неуважение, что он выказал своему Императору!

Сквозь стены покоев Император Ли Фэн услышал его слова, но мгновенно пришел в ярость от непочтительных речей генерала и поэтому не успел потребовать у князя Го объяснений. Храбрый и решительный сын Неба был совсем не чета дяде Императора, который трусливо сбежал, поджав хвост. В гневе Ли Фэн едва не разбил большую яшмовую императорскую печать. Не обращая внимания на слуг, пытавшихся остановить его, он сменил одежды и лично спустился в тронный зал, чтобы лицом к лицу встретиться с Тань Хунфэем.

Тяжело вооруженных солдат северного гарнизона и дворцовую стражу разделяли всего лишь несколько чжан широких каменных ступеней, покрытых белым нефритом. Они молча смотрели друг на друга. Казалось, даже нарисованные на стенах дворца полевые воробьи напряженно замерли.

В тот самый момент, когда накалившаяся ситуация зашла в тупик, наконец прибыл Гу Юнь.

Его отряд насчитывал всего двадцать человек, но они пробили себе дорогу сквозь ряды окруживших дворец солдат северного гарнизона и вошли внутрь.

Когда Аньдинхоу увидел, что происходит, его едва не вырвало кровью от гнева. Он сделал шаг вперед, достал кнут и с такой силой ударил Тань Хунфэя по лицу, что кожа лопнула, обнажив мясо [5], а потом закричал:

— Ты смерти ищешь?!

Глаза Тань Хунфэя покраснели, стоило ему завидеть Гу Юня.

— Маршал...

— Закрой рот! О чем ты думал?! Хотел заставить Императора отречься от престола? — Гу Юнь со всей силы пнул Тань Хунфэя. Тот повалился на пол, и Гу Юнь поставил ногу на его плечо. — В твоих глазах осталась хоть капля уважения?! Ты вообще помнишь, что такое чувство долга?! Неужели ты забыл, как подчиненный должен говорить со своим правителем?! Северному гарнизону запрещено появляться в столице без соответствующего приказа. Тебе, что, закон не писан? Да как ты посмел оскорбить Императора!

Тань Хунфэй сидел на полу и, казалось, чуть не плакал:

— Маршал, прошло двадцать лет, как мои братья безвинно погибли, их оклеветали, им не у кого было искать справедливости...

Гу Юнь посмотрел на него холодными точно лед глазами. Слова Тань Хунфэя совершенно его не тронули:

— Если через половину большого часа [6] весь северный гарнизон не покинет столицу через девять ворот, то я собственноручно лишу тебя твоей ничтожной жизни. Выполнять!

Тань Хунфэй воскликнул:

— Маршал!

— Выметайся отсюда!

У Гу Юня, не переставая, дрожали уголки глаз. Избавившись от Тань Хунфэя, он упал на колени прямо на каменных ступенях в главном зале.

— Ваше Величество, прошу, умерьте ваш гнев. В молодые годы генерал Тань получил тяжелое ранение, из-за этого разум его помутился. А в сочетании с происками злодеев, которые обвели его вокруг пальца, старый недуг снова дал о себе знать. Я умоляю Ваше Величество вспомнить о всех совершенных им подвигах и годах преданной службы и отправить его на лечение, пощадив жизнь безумца.

Евнух Чжу-коротенькие-ножки улучил удобный момент, чтобы прошептать на ухо Ли Фэну:

— Вот видите, Ваше Величество, маршал уже прибыл. Жизнь Вашего Величества слишком драгоценна, чтобы подвергать ее риску, давайте вернемся ненадолго в ваши покои.

Ли Фэн гневно рассмеялся. Затем повернул голову и, бросив на евнуха Чжу-кopотенькие-ножки печальный взгляд, холодно произнес:

— Что, даже ты зовешь его маршалом?

Евнух побледнел и — "шлеп!" — тотчас же упал на колени.

Ли Фэн заложил руки за спину и, стоя на каменных ступенях, покрытых белым нефритом, свысока посмотрел на Аньдинхоу, облаченного в легкую черную броню. Впервые в жизни он наконец понял одну важную истину. Прежде чем покинуть этот мир, Император Юань Хэ взял его за руку и без устали твердил, что Ли Фэну следует бояться всего одного человека. И это вовсе не невероятно амбициозный Вэй-ван, не подобные хищным тиграм иностранцы, а его верный помощник, Гу Юнь.