Получив приказы, все ушли. Закончив, Гу Юнь отступил и невольно прищурился. Даже Шэнь И не заметил, что с ним что-то не так, но Чан Гэн тут же это почувствовал:

— Ифу, ты... Ты взял свои лекарства? Скоро рассветет, давай немного отдохнем?

Шэнь И смог вернуться к реальности только тогда, когда услышал слово «лекарства». Внутри зародилось какое-то странное чувство. Чан Гэн чрезвычайно внимательно следил за Гу Юнем, отмечая даже малейшие движения.

Тот по привычке хотел было отрицать свой недуг.

Но Чан Гэн не дал ему и слова сказать и предложил:

— Я до сих пор не опробовал метод иглоукалывания, который барышня Чэнь показала мне в прошлый раз. Боюсь, что не все вопросы еще решены и что может произойти еще больше событий. А пока, ифу, пожалуйста, позволь мне опробовать его.

Гу Юнь вспомнил, что Чан Гэн уже все прекрасно знал о его состоянии, так что скрывать дальше было бесполезно.

— Я немного отдохну в дальней комнате, — сказал Гу Юнь и молча последовал за Чан Гэном.

В сумке Чан Гэна были серебряные иглы, немного самых простых лекарств, сломанные кусочки серебра и несколько книг. Гу Юнь вскоре обнаружил, что пусть этот ребенок внешне и походил на высокого, утонченного и хорошо одетого молодого господина, на самом деле у него было лишь два комплекта одежды, в которые он мог переодеться.

Гу Юнь не мог понять: когда Чан Гэн был ребенком, даже прогулка на рынок требовала от маршала всевозможных ухищрений. В конце концов, по какой причине Чан Гэн настаивал на том, чтобы покинуть столицу, пережить дни скитаний по цзянху и почувствовать тяготы скудной жизни?

Хотя это может быть новым опытом на пару месяцев, будет ли он все еще новым через четыре года?

Чан Гэн и раньше занимался иглоукалыванием и помог многим людям, но сейчас, оставшись с Гу Юнем наедине, он не мог избавиться от нахлынувшего на него волнения. Он не чувствовал ничего подобного, даже когда следил за барышней Чэнь, чтобы научиться иглоукалыванию и в первый раз выполнил его на себе.

Чан Гэн тщательно мыл руки, почти стирая кожу, пока терпение Гу Юня не лопнуло. Маршал поинтересовался:

— Барышня Чэнь так долго занималась твоим обучением, но в итоге ты научился только мыть руки?

Чан Гэн сглотнул и осторожно спросил напряженным голосом:

— Ифу, ты можешь лечь мне на колени?..

Гу Юнь не понимал, что тут такого, ведь это были не женские ноги, бояться нечего. Он действительно хотел спросить: «Ты правда сможешь сделать это?» — но боялся, что его слова увеличат давление на нерешительного доктора Чан Гэна. В конце концов, проглотив свой вопрос, Гу Юнь просто великодушно подумал: «Чего бояться, я все равно не умру».

Он был готов почувствовать иглы на своем теле, но, совершенно неожиданно, Чан Гэн оказался совсем не так плох, как Гу Юнь смел думать. Очень тонкие иглы, касавшиеся его акупунктурных точек, практически не ощущались. Через некоторое время вновь появились знакомая головная боль, вот только непонятно, был ли это психологический эффект — но после Гу Юнь действительно почувствовал себя намного лучше.

Гу Юнь расслабился и не мог не спросить:

— Ты следовал за Линь Юань через многие трудности и лишения, чего ты надеешься достичь?

Если Чан Гэн действительно хочет быть полезен стране, ему следует вернуться к императорскому двору и начать править как цзюньван [5]. Будучи принцем, по какой причине он должен следовать за этими рискующими жизнью людьми из цзянху и расследовать дела, связанные с цзылюцзинем?

Чан Гэн умолк, но движения его запястий не прекращались. Он искусно уклонился от ответа:

— Я не допрашиваю ифу о его отравленных ранах, глазах и ушах.

Гу Юнь промолчал.

Чан Гэн улыбнулся, полагая, что ему удалось заставить его замолчать. Но, через долю секунды Гу Юнь неожиданно спокойно сказал:

— Когда я был ребенком, старый Аньдинхоу привез меня на поле боя на северной границе, и ядовитая стрела варваров оцарапала мне кожу.

Чан Гэн ничего не ответил.

— Я ответил, теперь твоя очередь.

Этот человек, Гу Юнь, независимо от того, играл ли он роль хищного волка или прибеднялся, строя из себя жалкую овечку, все равно оставался мастером на все руки. Он мог сказать всего несколько слов с непоколебимым выражением лица, смешивая правду и ложь, не оставляя следов, выдававших его. Чан Гэн мог полагаться только на свою интуицию, чувствуя, что в словах Гу Юня должна была быть скрыта ложь.

— Я... Я хотел увидеть все своими глазами, — сказал Чан Гэн. — Мастер Ляо Жань говорил мне раньше: если сердце человека так же велико, как небо и земля, досада и огорчения, заблуждения и страдания, страсти и искушения будут незначительны. Горы и реки, все живые существа и все сущее, если одно часто смотрит на других, то, стоит лишь склонить голову, оно сможет увидеть и себя. Если не позаботиться об умирающем пациенте, кто-то подумает, что царапина на коже того — это серьезная травма. Если кто-то не набьет полный рот песка и камней, он продолжит думать, что металлические копья и железные кони [6] — это лишь грозная тень. Если человек не испробовал вкус бедности, не ел мякину и не глотал траву [7], то жаловаться на «тяготы жизни» — это не более, чем стонать без болезни [8].

Гу Юнь взглянул на Чан Гэна.

Взгляд Гу Юня начал постепенно фокусироваться после иглоукалывания. Чан Гэн поначалу избегал его, а потом пришел в себя и спокойно встретил этот взгляд, но долго смотреть в глаза Гу Юню не смог — казалось, что в его груди золотой ящик, и его жар никак не может рассеяться, полыхая в теле. У него зудела спина, он бессознательно свел ноги; он даже сидеть спокойно не мог.

Гу Юнь вдруг сказал:

— Фамилия твоего учителя Чжун, Чжун Чань, верно?

Чан Гэн удивленно посмотрел на маршала.

— Великий полководец, второго такого нет в Поднебесной. Его навыки стрельбы из лука с коня и боевые искусства были несравненны. Десять лет назад он выступил против бывшего императора и был осужден, однако, все магистраты и чиновники императорского двора просили и умоляли Его Величество о снисхождении. В конце концов, он был лишь отправлен в отставку и не был заключен в тюрьму.

Когда западные страны подняли восстание, император в панике подумывал вновь вернуть старого ветерана на прежнюю должность, но тот исчез, не оставив ни следов, ни тени [9].

Гу Юнь вздохнул и продолжил:

— Как только я увидел, как ты стреляешь из лука, я сразу понял, что это его учение — не удивительно, что все люди, которых я посылал за тобой, постоянно теряли тебя из виду. Тело почтенного старика все еще крепкое?

Чан Гэн согласно кивнул:

— Да.

Гу Юнь долгое время не говорил ни слова.

Он не сказал Чан Гэну самого главного — Чжун Чань давным-давно был и его учителем. А теперь Линь Юань познакомил его с Чан Гэном. Совпадение? Или нет?

Он не мог ничего сделать, но с нетерпением ждал того дня, когда маленький принц, ребенок со свисающими волосами [10], которого Гу Юнь растил с десяти лет, сможет наконец вырасти, возмужать и стать опорой Великой Лян?

Во время глубоких раздумий Гу Юнь заснул, едва ощущая сквозь сон, как кто-то гладит его лицо.

Когда он проснулся, небо уже посветлело. Гу Юнь откинул со своих плеч одеяло, даже не догадываясь, кто укрыл его.

— Что случилось? — тихо спросил маршал.

— Маршал, — ответил стоявший у двери Черный Орел. — Три главаря разбойников собрались ночью, сформировав армию мятежников рядом с речной переправой на юге...

Гу Юнь нахмурился.

— У них десять стрел байхун, несколько десятков единиц тяжелой брони. Если ваш подчиненный не ошибся, у них в руках есть даже Черные Орлы.

Примечания:

1. 地头蛇

dìtóushé

букв. местный змей; обр. местный царек, глава местной мафии; местный хулиган, местная шпана, здешние заправилы

2. 找不着北

zhǎobùzháoběi

не в состоянии найти север (обр. в знач. потерять ориентировку, потерять голову, быть в замешательстве, быть в растерянности)