Дойдя до ворот, она столкнулась с Линь Чжи-сяо, за которым следовали слуги, несущие гроб для Юань-ян. Женщина вместе с ними возвратилась в дом, чтобы помочь положить покойницу в гроб, и проливала крокодиловы слезы.

Желая оказать последние почести девушке, которая из чувства преданности своей госпоже пожертвовала жизнью, Цзя Чжэн потребовал курительных свечей, зажег три из них перед гробом и, совершив полагающиеся поклоны, произнес:

– Она отдала жизнь ради своей госпожи, поэтому для нас она теперь не простая служанка. Пусть наши младшие родственники поклонятся ей!

Бао-юй, который не мог скрыть своей радости, услышав слова отца, первый подошел к гробу и несколько раз низко поклонился. Цзя Лянь, искренне уважавший Юань-ян, хотел последовать примеру Бао-юя, но госпожа Син остановила его.

– Достаточно поклониться одному из господ, чрезмерные почести могут повредить ей на том свете.

Цзя Лянь вынужден был подчиниться.

Слова госпожи Син произвели на Бао-чай неприятное впечатление, и, выступив вперед, она сказала:

– Мне, собственно, не полагается кланяться служанке, но, так как старая госпожа покинула мир, а мы не выполнили перед нею своего долга, когда она была жива, считаться не приходится. Юань-ян показала нам пример преданности и благочестия, мы должны умолять ее прислуживать старой госпоже на том свете, тогда мы хоть отчасти выполним долг перед старой госпожой!

С этими словами она, опираясь на руку Ин-эр, подошла к гробу, совершила возлияние вина и немного поплакала. В завершение церемонии Бао-чай сделала несколько поклонов.

Глядя на нее, некоторые служанки говорили, что супруга Бао-юя так же глупа, как и он, но другие считали, что у молодоженов доброе сердце и они хорошо знают этикет, и Цзя Чжэну приятно было слышать это.

Затем снова зашел разговор, кого оставить присматривать за домом, и опять-таки остановились на Фын-цзе и Си-чунь, ибо остальные должны были сопровождать гроб.

В эту ночь никто не спал.

Едва настало время пятой стражи, все уже собрались, а как только забрезжил рассвет, Цзя Чжэн, который теперь был самым старшим в роде, облачился в грубую траурную одежду и вновь стал плакать перед гробом матушки Цзя, желая до конца исполнить свой долг почтительного сына.

Как только гроб с телом матушки Цзя был вынесен за ворота дворца Жунго, по дороге стали совершать жертвоприношения семьи знакомых. Но об этом мы рассказывать не будем.

Наконец процессия прибыла в «кумирню Железного порога», где и был установлен гроб. Мужчины, строго соблюдавшие траур, должны были провести здесь всю ночь. Однако мы и об этом умолчим.

Сейчас будет рассказано о том, как Линь Чжи-сяо, убрав траурный навес у входа во дворец, велел закрыть все окна и двери, подмести двор, а после этого назначил людей, которые должны были ходить ночью дозором по дворцу Жунго и отбивать стражи.

Во дворце Жунго существовало правило: как только раздавались удары, возвещавшие конец второй стражи, все ворота, ведущие во внутреннюю часть дворца, запирались наглухо, доступ для мужчин туда прекращался, и только женщинам разрешалось устраивать ночные обходы.

Фын-цзе в день похорон матушки Цзя чувствовала себя бодрее, чем прежде, но ходить все же не могла, поэтому с вечера Пин-эр и Си-чунь обошли дворец, дали указания ночным сторожам, а после этого разошлись по своим комнатам.

А сейчас нам придется вернуться к истории, о которой мы вкратце рассказывали выше.

Приемный сын Чжоу Жуя по имени Хэ Сань еще в то время, когда хозяйственными делами ведал Цзя Чжэнь, устроил драку с Бао Эром, за что был побит и изгнан из дворца, и сейчас целые дни проводил в игорных домах. Как только он узнал о смерти матушки Цзя, у него зародилась надежда, что его услуги могут вновь потребоваться.

Несколько дней подряд он ходил во дворец Жунго, но так ничего и не добился. Огорченный и расстроенный, он поплелся в игорный дом.

– Хэ Сань, почему бы тебе не попробовать отыграться? – спрашивали его.

– Мне бы очень хотелось, да денег нет, – отвечал Хэ Сань.

– Рассказывай! – усмехались люди. – Ведь ты несколько дней подряд ходил к своему папаше Чжоу Жую, неужели ничего у него не выклянчил? Он-то уж, наверное, немало денег вытянул у своих хозяев! А ты притворяешься бедняком!

– Помолчите! – закричал Хэ Сань. – Конечно, у наших господ столько золота и серебра, что не сосчитаешь, но они его прячут. Дождутся, что все добро у них грабители унесут!

– Врешь! – говорили ему. – Сколько у них может быть золота и серебра, если описали имущество?!

– Ничего вы не знаете! – воскликнул Хэ Сань. – Описать-то описали, да всего не забрали. После смерти старой госпожи осталось немало золота и серебра. Оно находится в комнатах покойницы, и делить его будут после похорон!

Один из игроков несколько раз метнул кости и вдруг сказал:

– Я проиграл, но отыгрываться не буду. Пойду спать!

С этими словами он подтолкнул Хэ Саня:

– Пойдем, дело есть…

Хэ Сань вышел.

– Ты способный, а бедный, – сказал человек. – Я бы на твоем месте не смирился с этим!

– Что поделаешь – такая судьба! – безнадежно проговорил Хэ Сань.

– Ты же только что говорил, что во дворце Жунго денег сколько угодно! Почему бы тебе не пойти туда и достать хоть немного на расходы?

– Братец мой! – воскликнул Хэ Сань. – Денег-то у них много, да разве они дадут хоть копейку?!

– Самому надо взять! – улыбнулся человек, и Хэ Сань уловил в его словах намек.

– Самому?

– Ну да. Не понимаешь? Я бы сумел!

– Как?

– Если хочешь разбогатеть, проведи нас во дворец! – тихо зашептал человек. – Мои друзья сделают все ловко и без шума. Ваши господа уехали, дома одни женщины! Если даже повстречается мужчина – не беда! Только у тебя не хватит смелости!

– Что ты говоришь о смелости! – возмутился Хэ Сань. – Неужели я испугаюсь приемного отца? Я признаю его отцом лишь ради моей матери! Боюсь только, что у нас ничего не получится, да еще попадем в беду. Ведь нет ни одного ямыня, где бы у наших господ не было знакомых чиновников! Если и удастся что-то взять, шум подымется страшный, и придется бежать.

– О, тебе повезло! – воскликнул человек. – Мои друзья приехали с морского побережья. Если удастся состряпать это дельце, мы все вместе отправимся на побережье. Согласен? Не захочешь оставить названую мать, мы и ее возьмем – будете жить с нею в свое удовольствие.

– Братец, а не пьян ли ты? – обеспокоенно спросил Хэ Сань. – Разве можно говорить о таких вещах во всеуслышание?

Он отвел своего знакомого в укромное место, где они обо всем условились, а затем разошлись каждый в свою сторону. Но об этом мы пока рассказывать не будем.

После того как Цзя Чжэн сделал Бао Юну выговор и послал его присматривать за садом, никто в доме из-за хлопот, связанных с похоронами матушки Цзя, не вспоминал о нем и не давал ему никаких поручений. Бао Юн не очень был этим опечален, работал и ел, когда ему вздумается; если становилось скучно, ложился спать, а проснувшись, гулял по саду, развлекался игрой с ножом или упражнялся в драке на дубинках.

В то утро, когда состоялась церемония выноса гроба покойницы, Бао Юн, которому никаких поручений не дали, как обычно, отправился бесцельно бродить по саду и вдруг увидел молодую буддийскую монахиню, сопровождаемую даосской монахиней-старухой, которые подошли к внутренней калитке сада и стали стучаться.

– Куда направляется почтенная настоятельница? – приблизившись к монахиням, спросил Бао Юн.

– Мы узнали, – отвечала монахиня, – что сегодня рано утром состоялся вынос гроба с телом старой госпожи и что четвертая барышня Си-чунь осталась присматривать за домом. Чтобы ей не было скучно, наша настоятельница решила навестить ее.

– За всеми воротами сада присматриваю я, – заметил Бао Юн, – и я попросил бы вас вернуться! Если хотите видеть барышню, приходите, когда возвратятся наши господа!