Еще один плюс – тот факт, что среди людей Хромова нашлось аж семеро, с радио вполне знакомых. Вот так, радиостанций своих СССР производил откровенно мало, зато людей, худо-бедно разбирающихся в радиоделе, хватало. Здесь сказывались и хорошее, спасибо большевикам, образование, к сороковым годам обеспечившее не самой развитой стране приток ценных кадров во все сферы жизни, и массовая популяризация хай-тека. И радиолюбителей в стране хватало, так что справиться с радио было кому.
Однако самым главным сюрпризом оказалось иное. Хромов родился в информационный век и привык, что любое, важное, маловажное или даже совсем неважное сообщение должно защищаться от чужого взгляда. Так вот, здесь и сейчас немцы шифрами пользовались на удивление мало. И не потому, что не знали важности кодировки – в конце концов, еще в ту войну и использовали шифры, и жестоко нарывались на последствия их взлома[106]. Но здесь они, похоже, и впрямь считали, что с недочеловеками церемониться нет смысла – все равно ничего не поймут. Так что, может, реально важные сообщения радисты Хромова, перехватив, и не могли прочитать, но стоящий в эфире треп с успехом перекрывал их потребность в информации. Несмотря на хваленую немецкую дисциплину, шла она потоком. Командир батальона распекал нерадивого подчиненного. Два радиста обменивались новостями и обсуждали какую-то штабную Гретхен. Летчик докладывал о том, что схлестнулся с русскими бомбардировщиками, словил порцию свинца и еле сумел уйти… В общем, и важная информация, и откровенный бред, требовалось лишь отделить зерна от плевел. Тот еще геморрой, конечно, однако же, в принципе, ничего невозможного в этом не было.
Первые сутки, вернее даже чуть больше, в эфире стоял полный хаос. Немцы все же иногда чересчур упорядоченны, и если что-то идет не так, как планировалось, а четких приказов нет, или впадают в ступор, или мечутся, как безголовые куры. Сейчас наблюдался именно второй вариант, когда никто и ничего толком не знает, а взять на себя ответственность за принятие решений банально опасаются. Как же, ведь приказа-то нет! Вот и верещали словно резаные… А потом все резко устаканилось.
Очевидно, кто-то на самом верху грозно рыкнул, ударил кулаком по столу и назначил главного по бардаку. И вот с этого момента началось веселье. При наличии четкой иерархии возможности немцев могут вызвать только зависть. Даже из того, что удалось понять на основе их любительского перехвата и столь же непрофессионального анализа, было ясно – фрицы решили зачистить окружающее пространство всерьез и качественно. И оставалось лишь цинично подумать о том, что идея насчет Кулакова и передачи ему большинства освобожденных заложников и трофеев должна себя оправдать. На них-то, любителей без практического опыта, немцы, частым гребнем прочесывающие окрестности, наткнутся в первую очередь. И большой партизанский отряд отведет подозрения от сидящих в засаде людей Хромова. Не слишком честно, разумеется, но и Кулаков, если не дурак, расклады понимать должен. Сообразит о последствиях – рванет прочь со всех ног, и пускай немцы гонятся по следу, уж его-то такая толпа оставит качественно. Ну а не сообразит – что же, значит, он плохой командир, и его отряд был обречен при любом раскладе.
Разговоров в эфире прибавилось изрядно. И, как ни странно, фильтровать их стало даже легче – немцы больше говорили по делу. Буквально к вечеру удалось понять, что немцы вышли на след отряда Кулакова, но тот все же оказался не дурак, сумев вывести людей вместе с пожитками и трофеями. Ушел болотами, да еще и засаду организовал. По нехватке опыта не слишком эффективную, правда, однако самые горячие немецкие головы она слегка отрезвила. Плюс, очень похоже, у немцев банально не хватало народу.
Как бы они ни пыжились, практически все силы им приходилось держать на фронте, который из-за связанного с потерей командующего нарушения управляемости проявил совершенно неожиданное для них стремление к стабилизации. А провал наступления, да и просто утрата темпа в преддверии зимы чреваты были серьезными проблемами, это немецкие генералы понимали хорошо. Так что резко снять с фронта пару дивизий и зачистить леса они сейчас попросту не могли, почему и вынуждены были ограничиться полумерами. Оттеснили партизан-самоучек в сторону от места событий и примерно через неделю успокоились наконец. Не из-за миролюбивости характера, естественно, а по причине исчерпания ресурсов. Ну не хватало им пока сил для контроля бескрайних российских просторов. И так уже размазали гарнизоны, словно масло по горбушке. Так что за неделю фрицы вроде как навели порядок и начали успокаиваться. И примерно тогда же появилась Большая Вражеская Шишка.
Ильвес примчался к обеду будто наскипидаренный. С утра была его очередь дежурить при радистах. В принципе, тех, кто на эту роль подходил, в группе всего двое и имелось – курсант-эстонец и Плахов, остальные слишком плохо знали немецкий. Но основная тяжесть легла именно на широкие плечи Томаса – штатный переводчик группы мучился дикими головными болями после контузии, подменяя напарника лишь на два-три часа в день. Была бы крайняя нужда – справился бы и дольше. Однако стоило посмотреть на его бледное, покрытое крупными каплями пота лицо (а именно таким оно спустя пару часов и становилось), как приходило понимание: человеку нужен постельный режим, а не умственное напряжение. И поэтому неудивительно, что в нужное время в нужном месте оказался именно курсант.
– Дождались, – хрипло выдохнул он.
– Рассказывай, – кивнул Хромов. Он сидел у стола и меланхолично надраивал СВТ – как оказалось, это занятие успокаивает нервы не хуже валерьянки. – И кто у рации?
– Я Плахова вызвал. Ничего, выдержит.
– Это хорошо. Рассказывай. Хотя нет, погоди…
Селиверстов примчался почти сразу. Вполне логичное решение – за две минуты ничего не изменится, так лучше подождать, чем говорить дважды. А уже после этого Ильвес объяснил расклады, и получались они достаточно интересными.
Если кратко, то некий чин распекал подчиненного, применяя для этого обороты, «неприемлемые для воспитанного человека, но распространенные в армейской среде». Под сенью родных осин это звучало бы как мат казарменный, обыкновенный, но у немцев наверняка есть своя терминология, отличная от принятой в «великом и могучем». Впрочем, тонкости лингвистики в данном случае штука маловажное, главное, как всегда, содержание. А вот оно как раз было весьма познавательным.
Герр оберст с чувством облаивал какого-то гауптмана за то, что тот, свинья этакая, опять пьяный. Что же, интернациональная проблема, наверное. И офицеры, чрезмерно снимающие стресс, наблюдаются в любой армии мира, особенно когда вокруг много стреляют. И также неудивительно, что любителя зеленого змия спровадили куда подальше, чтоб бед не натворил. А в тылу пускай хоть до смерти упьется, особых проблем это не доставит. Да и если человек пьет, это не значит, что он ни на что не способен. И даже в этом случае хотя бы будет начальству на ком раздражение срывать, оставив в покое более дельных офицеров. Логика нехитрая и вполне интернациональная.
А вот дальше становилось интереснее. Немецкий подполковник брызгал слюнями и писал кипятком, распекая в очередной раз попавшегося на шнапсе алконавта. И прозвучала в его речи фраза о том, что если какой-нибудь урод завтра опозорит его, оберста, перед командованием, то прежде чем слететь с должности он еще успеет отправить этого «кого-нибудь» в штрафную роту. В общем, нормальные действия нормального командира по отношению к слабому звену, дабы накрутить тому хвост и обезопасить собственную задницу. И ответ фрицевского капитана тоже вполне соответсвующий ситуации. Что он понял, осознал, завтра будет в полном адеквате… Только звучало это, по словам курсанта, как-то неубедительно. Так что ситуация как мир старая и для любой армии рядовая. Все так, если бы не одно «но».
Полковник – не фельдмаршал, но чин все равно немаленький. И вряд ли будет трепетать перед кем-нибудь в звании ниже генерала. Выводы? Прибывает какой-то очень высокий чин, причем не сторонний, но и непосредственное начальство, которое и без того в курсе, где и кто шнапс потребляет. Или Гудериан, или кто-нибудь сравнимого калибра. И завтра будет здесь. Ай-ай, как весело!
