Это оказалось не лучшим решением. В ответ на заявление о том, что Великобритания не потерпит ущемления своих интересов, русские демонстративно пожали плечами. Точнее, самого императора уговорить, возможно, и получилось бы, не столь уж крепок в ногах был Николай, но короля играет свита. Конфликтовать разом и с армией, только-только почувствовавшей себя победоносной, и с финансовой элитой, раскатавшей губу на свои куски репараций, было чревато даже для него. Самодержец ты или нет, границы имеет любая власть. К тому же, британцы допустили серьезную тактическую ошибку, в рекордно короткий срок переросшую в стратегическую проблему.
На Николая второго можно было с успехом давить, и удавалось это многим. Просто имелась здесь одна тонкость — давить надо было мягко, осторожно, так, чтобы императору казалось, будто решения его собственные, а не навязанные извне. Однако британский посол, передавая императору ноту, больше похожую на ультиматум, очевидно, слишком привык, что его страна, привыкшая доминировать в мире, должна считаться с изменениями обстановки. А как раз она менялась буквально на глазах. В результате посол оказался грубо и невежливо послан. Разумеется, не самим императором — Николай Второй, помимо мягкого характера, отличался еще и неплохим воспитанием. Однако Николай велел офицеру охраны передать, что не хочет более видеть посла. Гвардейский же дуболом, не обремененный предрассудками, зато переполненный чувством собственной значимости, попросту вышвырнул британца из дворца. Прояви тот чуть больше гибкости, и удалось бы восстановить статус-кво, но, решив, что в его лице оскорблена вся империя, посол отписался в Лондон о потерявших берега русских варварах. Там, тоже не сообразив, что обстановка после дальневосточного поражения изменилась, начали спешно приводить в боевую готовность флот. Этот толстый намек на тонкие обстоятельства в прошлом всегда помогал. Каждый раз, когда с кем-либо обострялись отношения, британцы демонстрировали свой флот, и соперник предпочитал не связываться. Однако невозможно постоянно демонстрировать силу — ее надо иногда применять, и тут вдруг выяснилось, что применять-то и нечего.
Самые мощные и современные корабли британского флота, еще недавно охранявшие метрополию, сейчас гонялись в далеких восточных морях за мятежным японским адмиралом, и отозвать их оттуда не было никакой возможности. Противостояние в тех водах как раз достигло апогея, и любая попытка ослабить британские силы могла кончиться если не поражением, то затягиванием процесса, а ведь каждый лишний день возни с говорящими обезьянами играл против британцев и портил им репутацию.
У русских же расклады получались несколько иными. Правда, наиболее подготовленная и имеющая реальный боевой опыт часть флота наглухо застряла на все том же Тихом океане, и, к тому же, большинству кораблей требовался длительный ремонт. Зато на Балтике расположились основные силы русского флота, ядро которых, четыре броненосца типа «Бородино», считались одними из лучших в своем классе и во многом превосходили британские аналоги. Сейчас на всех русских кораблях шли учения, беспрецедентные для русского флота по интенсивности. В ситуации, когда британский флот никак не мог справиться с японцами, лезть в схватку с русскими, только что японцев разгромившими, выглядело не лучшей идеей.
И вот тут нерешительность британцев, которые фактически подвели страну к порогу большой войны, сыграла с ними злую шутку. Слова «боишься — не делай, делаешь — не бойся» сказал когда-то умный человек. А вот так, как сейчас… Британцы топтались месяц. Россия демонстративно не обращала на них внимания, зато активно достраивала пятого «бородинца», и это оказалось самой выигрышной тактикой. Очень многие, наблюдавшие за происходящим, сделали выводы и всерьез задумались о том, насколько реально сильны британцы. И первыми зашевелились, как это частенько бывало, рациональные немцы.
Давно соперничающий с британскими родственниками Вильгельм почесал в затылке, подумал, да и пришел к выводу, что сейчас он банально сильнее. Половина флота метрополии и часть кораблей из Средиземного моря ушли на войну. То, что осталось в Атлантике — старье. Правда, британцы срочно выводят корабли из своего необъятного резерва, но это тоже старый хлам, а значит, кораблей у Германии сейчас под рукой больше, а сами они куда современнее британских. Стало быть, пока островитяне возятся с японцами, Вильгельм сильнее, и можно попробовать многое переиграть в геополитических раскладах. К примеру, уточнить вопрос о колониях, которыми Германия несправедливо обделена.
Пожалуй, это был тот самый момент, который вполне мог стать для Британской империи роковым. Оказаться в состоянии войны сразу против двух сильнейших континентальных держав и при этом не иметь возможности защитить собственное побережье означало крах Великобритании. Серьезной армии страна не имела, и все понимали, что если противник сможет форсировать Пролив, то остановить их будет практически невозможно. К тому же австрийцы, будучи сателлитами Германии, наверняка внесли бы свою лепту. Оставались, правда, еще Франция с Италией, но обе эти страны вели себя, как проститутки. И если тот факт, что Италия всегда готова примкнуть к победителям, еще можно было понять, поскольку самой слабой в военном отношении из значимых европейских государств и, вдобавок, не слишком богатой стране попросту некуда деваться, то с французами выходило куда сложнее.
С одной стороны, у них с Британией имелся союзный договор. Свеженький, не то что муха не сиживала, а еще чернила не просохли. Плюс немцев они после недавней, с позором проигранной войны ненавидели люто. С другой же, они прекрасно отдавали себе отчет, что если у британцев возможность отсидеться все же имеется, то по Франции война прокатится паровым катком. И это притом, что отношения Франции и Великобритании уже несколько веков напоминали пауков в банке. И любили французы англичан не больше, чем немцев, а то и наоборот. Так что не хотелось французам воевать, и они всеми силами пытались этого избежать, не потеряв при этом лица.
Однако большую войну предотвратили не британские корабли и не французские интриги. Ее, неожиданно для всех, предотвратила Россия, просто заявив, что никому объявлять войну не намерена. Вот если нападут — тогда, разумеется, им оторвут голову, но сами ни с кем задираться не желают. Правда, это было сказано только после того, как британцы, скрипя зубами, признали условия русско-японского мирного договора. По этому поводу долго шумели газеты. Кто-то говорил о том, что русских «купили», кто-то, напротив, о широте русской души, но на самом деле все было намного прозаичнее. Россия к большой войне была сейчас попросту не готова. Бодаясь с японцами, и армия, и флот столкнулись с проблемой дефицита боеприпасов. Благодаря новым, в разы более скорострельным, чем раньше, образцам стрелкового и артиллерийского оружия, расход патронов и снарядов тоже резко увеличился. Промышленность не справлялась с потребностями армии. Дошло до того, что на Дальний восток отправляли запасы чуть ли не со всей страны. Промышленность не справлялась с потребностями армии, и нашлись в окружении императора умные люди, которые сообразили: в случае войны русским солдатам останется разве что ходить в штыковые атаки. Уровень потерь в этих атаках тоже уже был известен. Не то чтобы это сильно беспокоило штабных генералов или самого императора, но проиграть войну не хотелось. Да и все еще хорошо помнили недавнее предательство Германии, из-за которого не смогли отправить Вторую Тихоокеанскую эскадру. И если от тех же британцев предательства ждали всегда и относились к нему как к неизбежному злу, то немцам, которых считали друзьями, подобного не простили.
В результате Николай Второй проявил редкую для него государственную мудрость и остался над схваткой, выторговав для себя некие преференции. Эссен подозревал, что уступками по японскому вопросу дело не ограничилось, однако точной информации не имел. Как бы то ни было, Россия выходила из войны куда более сильной, чем в прошлый раз и, более того, сильнее, чем была до ее начала. Этот факт адмирал мог с уверенностью поставить себе в плюс. А вот мир изменился, и к добру ли это, к худу ли, показать могло только время.
