И вот тут-то выявился еще один недостаток японского корабля. Хорошее вооружение, приличная скорость и неплохое для своих размеров бронирование — это, конечно, неплохо, вот только запас прочности и плавучести у небольших кораблей тоже, по определению, небольшой. Уже минут через пять, несмотря на все усилия аварийных партий, искалеченный крейсер начал быстро ложиться на борт, и его командир отдал приказ прекратить борьбу за живучесть и спасаться по способности.
На «Ниитаке» к тому моменту уцелели только две шлюпки, одну из которых при попытке спустить немедленно перевернуло волнами. Во второй, как сельди в бочке, разместились четыре десятка человек, остальные же спасались вплавь. Трамп попытался организовать спасательную операцию, но японцы с криками «Банзай!» начали отплывать от его корабля. Что же, гордость, граничащая с фанатизмом достойна уважения, но совершенно недостойна того, чтобы на нее теряли время. Тем более, в серой пелене дождя мелькнул силуэт японского транспорта, и «Нью-Орлеан», радировав на успевшую развернуться и быстро приближающуюся эскадру о ситуации, двинулся на перехват.
На японских транспортах сообразили, что происходит, еще до того, как бой окончился, и их капитаны попытались уйти, однако уклоняться от встречи с крейсером в подобной ситуации занятие неблагодарное и малоперспективное. А вкупе с попыткой отстреливаться из винтовок, еще и глупое. «Нью-Орлеан» сходу изрешетил ближайший транспорт, и один из снарядов пробил котел, от чего судно моментально потеряло ход и окуталось в струи густого, белого пара, бьющего из пробоин. На дно транспорт ушел на ровном киле.
Второй перевозчик пушечного мяса попал в прицел подоспевшего к месту боя «Хай-Чи». Более крупные собратья отстали, а бывший китайский трофей как раз смог испытать в боевых условиях новые шестидюймовки. Получилось неплохо, и второй транспорт отправился следом за первым. Спасать барахтающихся в волнах японцев озверевшие от гибели товарищей русские не стали.
На следующий день хоронили погибших. Случайный, в общем-то, снаряд оказался на диво результативным, уничтожив разом семь человек. Еще один погиб чуть позже, во время перестрелки. Сейчас их тела рядком лежали на палубе, зашитые в жесткую серую парусину, и специально вызванный с «Рюрика» священник (на «Нью-Орлеане» своего попросту неоткуда было взять, да и не очень-то хотелось) размеренно махал кадилом, распространяя вокруг удушливо-сладковатый запах тлеющего ладана. Эссен наблюдал за неспешно и заунывно бормочущим молитву святым отцом с неудовольствием. Вызвано оно было, правда, не тем, как тот проводил обряд. Как раз отпевание-то священник вел согласно всем канонам. Профессионал… Да и вообще, неудовольствие адмирала проистекало не от его действий, а из-за самой причины, по которой вообще приходилось заниматься этим неприятным делом. Заигрались мальчишки, утратили инстинкт самосохранения — и вот, нате вам. Трое офицеров, пятеро нижних чинов… Командира «Нью-Орлеана» и вовсе только по обрывку погона опознали. А ведь двое офицеров и матрос — из тех, кто пришел с ним, Эссеном, через время, их не заменить. И что прикажете теперь делать?
Между тем священник закончил. Пришлось сказать положенные слова, клятвенно пообещать, что отомстят, и на том церемонию прощания можно было считать законченной. Бульк, бульк, бульк… Тела с привязанными к ногам колосниками отправились в заметно успокоившееся со вчерашнего дня, но все еще изборожденное мелкими, неприятными волнами море. Матросы и офицеры, вместе — перед смертью и Богом все равны. Взлетели, отдавая последний салют, матросские бескозырки — и люди начали расходиться по местам. Снова раздался привычный матросский мат, сопровождающий заделку пробоины в борту, возле слегка поврежденного в бою стадвадцатимиллиметрового орудия закопошились люди… Жизнь продолжалась, и срубленные раскаленными осколками снаряда жизни оставались всего лишь еще одним штрихом, подчеркивающим безжалостную реальность происходящего.
Вот так вот… А ведь еще на угольщике погибли люди, и получил осколок в плечо капитан. Там, конечно, экипаж сформировали из числа добровольцев с «Цесаревича», но, в любом случае, это свои, русские люди. А раненого командира Эссен хорошо помнил еще по той, прошлой жизни, где он к тринадцатому году благополучно дослужился до справного капитана второго ранга. И что, радоваться, что погибли именно они?
А через полчаса в адмиральском салоне «Рюрика» состоялось совещание командиров кораблей. Очень уж серьезным, на взгляд Эссена, был вопрос, который следовало рассмотреть, чтобы решать его единолично. И вот сейчас адмирал, прихлебывая дымящийся, крепкий до черноты китайский чай, внимательно смотрел на собравшихся.
Бахирев. Развалился в кресле, на губах улыбка довольного кота. Все ему, казаку, нипочем. Перед выходом в море даже на дуэли дрался, и, как всегда, из-за женщины. Проехался кто-то из офицеров «Цесаревича» по поводу его похождений. Ну и нарвался. Коронат хоть и в годах уже, но хватки не потерял. Рубились на саблях, так он противнику всю задницу отбил — лупил его клинком плашмя. Нет, фехтованию в Морском корпусе учили, но где им до человека, владеющего клинком чуть ли не с пеленок. И нормально, ни у кого это неудовольствия не вызвало, все же авторитет Бахирева на броненосце медленно, но неуклонно рос.
Иванов. Сидит прямо, будто лом проглотил. Не привык он все же к подобным собраниям, ну да это — дело наживное. Глаза красные от недосыпу — на «Аргонавте» он еще толком не обжился, а потому вместо сна предпочитает лишний раз обойти, посмотреть, проверить… Облазил крейсер от киля до клотика. И в нем самом, и в его корабле Эссен был уверен полностью.
Севастьяненко. Талантливый офицер. Удачливый авантюрист и раздолбай. Это заметно даже сейчас, хотя и сидит вроде бы чинно. Но — есть в его поведении что-то… Из таких в прошлом вырастали лихие пиратские адмиралы. И команда в нем души не чает. Из тех командиров, что сами не дадут спуску, но и на расправу начальству ни за что не выдадут. Выглядит получше Иванова, но «Сатлидж» облазил не хуже. Просто больше доверяет своим людям, с которыми прошел огонь и воду, а люди отвечают ему тем же. Как же, доходили уже до Эссена слухи, что матрос-новичок, пренебрежительно отозвавшийся о лейтенанте, получил в зубы от своих же товарищей без малейших разговоров. Если команда готова порвать за своего командира кого угодно, это очень хорошо. Главное, чтобы не зарвался сверх меры да не влетел по неопытности в переплет. Ну да на то есть рядом старики вроде него и Бахирева, привыкшие и умеющие воспитывать молодежь.
Ну и последний, тоже лейтенант по фамилии Штерн. Самый старший из молодежи — ему уже под тридцать. Как и сам Эссен, из обрусевших в незапамятные времена шведских дворян. И, как и многие потомки эмигрантов, в чем-то упорно цепляющийся за происхождение, а в чем-то более русский, чем те, чья родословная восходит едва ли не ко временам основания Киева. Абсолютно простое, немного грубоватое лицо, какое ожидаешь увидеть, скорее, у мужика в глухой деревне. От губы до уха тонкий рваный шрам — восемь лет назад, еще гардемарином, во время парусного похода на спор прыгнул за борт с реи и неудачно вошел в воду. При ударе вода кажется жесткой, почти как камень, и кожа просто не выдержала, наградив хозяина таким вот сомнительным украшением. Впрочем, женщинам рассказывал, что шрам — последствия дуэли, от чего утомленные прозой жизни барышни просто млели. Вечный лейтенант, наглухо испортивший себе карьеру «неподобающим офицера Российского Императорского флота поведением». Проще говоря, будучи в Марселе, учинил драку с французскими коллегами, которых (надо сказать, не без оснований) считал хамами, снобами и никчемными моряками. Закономерно навесил им люлей, и кончилось бы все примочками в лазарете, но потомки галлов подняли хай. Им бы помолчать о том, как вчетвером от одного по шее нахватались, меньше позору, да вот только не те привычки у французов. Опять же, случись это в другой стране, ситуация осталась бы без последствий, но… Франция считалась союзницей России, и ради сохранения добрососедских отношений крайним сделали лейтенанта Штерна, хотя кто первым начал размахивать кулаками, так и осталось тайной.
