Оборотню было страшно. Нет, он никогда не считал себя храбрецом, и страх испытывал частенько, и в бою, и в жизни. Вот только он всегда умел или перебороть этот страх, заставив его превратиться в боевую ярость, или просто выдержав его. Говорят, это и есть настоящая храбрость. Только сейчас перебороть страх вот как-то не получалось.

Подобное тоже бывало, только редко, а в последнее время, такое впечатление, чувство парализующего страха превращалось для Гринвальда в правило. В прошлый раз он ощущал такой страх совсем недавно, когда лежал, обездвиженный вражеским магом, и был уверен, что вот прямо сейчас его запытают до смерти. Обошлось – у мага нашлись на него свои планы, Гринвальд сохранил и жизнь, и здоровье, но сейчас он сомневался, не лучше ли было умереть тогда.

На свою беду, Гринвальд имел в голове кое-какие мозги и прекрасно понимал, что когда умирает король, начинаются смута и дележ власти. А когда начинается смута – летят головы, причем больше всего достается тем, кто был в фаворе у почившего владыки. А Гринвальд как раз и попадал под определение фаворитов. После бесславно проигранного сражения (ну да, поле боя осталось за руалийцами, и формально это была победа, но любой здравомыслящий человек понимал, что по результатам это – самое настоящее поражение) Руалии нужны были герои, и, за неимением лучшего, подошел и оборотень. Ну в самом-то деле, до конца вел бой, сумел ранить вражеского мага, которого перед этим безуспешно пытались задавить всей армией, не ударившись в панику выследил его после чудовищного взрыва, и вернулся живым. Причины этого знать никому не требовалось, что Гринвальд оборотень вообще никто не знал, так что дождь наград выглядел вполне логично. Орден, кошель с деньгами, восстановление в звании… Все это замечательно, конечно, но как только король умрет, шкура Гринвальда будет стоить меньше, чем его трофейные штаны. А Гринвальду умирать пока что совсем не хотелось. С врагом хоть воевать можно, а свои точно не пощадят. Надо было что-то делать, и Гринвальд понимал, что.

Аккуратно сложив небогатые солдатские пожитки, он тенью выскользнул из палатки в тот момент, когда темнота опустилась на лагерь. Очень удобно – он ведь теперь был офицером, а значит, положена собственная палатка, то есть никто не мешает спать. Ну, или смыться по-тихому. Часовые, конечно, по периметру лагеря ходили, но они смотрели наружу, а что происходит в самом лагере, их интересовало мало. Обмануть их не составило труда, и вскоре Гринвальд уже скрылся в лесу, все так же бесшумно и быстро. Все, первая часть плана увенчалась успехом, теперь можно было подумать и о том, что делать дальше.

Может быть, стоило бы задуматься о плане действий раньше, но Гринвальд, как и многие солдаты, был суеверен и не хотел планировать. А то запланируешь – а тебя бах по голове чем-нибудь тяжелым… Впрочем, если думать о будущем, то в первую очередь надо было разжиться транспортом, лучше всего лошадьми. А то на своих двоих далеко не уйдешь, а в волчьей шкуре много не унесешь. Да еще и не факт, что перекинуться получится, бросать же свои кровью заработанные вещи Гринвальд тем более не собирался. Так что отошел он от лагеря подальше и двинулся по дороге, внимательно прислушиваясь.

Ну, как говорится, на ловца и зверь бежит. Острые слух и обоняние оборотня обнаружили на дороге целых четыре лошади при одном-единственном наезднике. Правда, запах у хозяина лошадей был странным, но противным он не был, и Гринвальд не особенно обратил на него внимания – главное, один. Одного человека Гринвальд опасным не считал. Жаль, в кромешной темноте даже его зрение не позволяло гарантированно свалить человека из лука, поэтому оборотень решил просто изобразить разбойника. Вышел и сказал:

– Стоять! Слазь с лошади!

Человек отреагировал адекватно – остановился, поднял руки, показывая, что не вооружен, и начал медленно слезать на землю. Что-то Гринвальду показалось странным в его движениях, но что именно он понял только после того, как подошел поближе. Человек обернулся, и прямо перед собой оборотень увидел серую кожу и зубастую пасть…

Тот, кто сказал, что летать на драконах – запредельное удовольствие, явно никогда не летал на драконах. Весь полет Джурайя боролась со своим желудком, который упорно лез вверх и стремился выплеснуть залитое в него вино на кого-нибудь, кто идет внизу. Девушка не знала, что помогло ей справиться с тошнотой – то ли гордость и сила воли, то ли осознание, что с такой высоты все равно промахнется.

С некоторой завистью она смотрела на сидящего впереди Альберта. Мальчишке полет не доставлял, казалось, ни малейших неудобств – чувствовался огромный опыт. Сидел ровно, даже глаза не прищуривал. А и чего их прищуривать? У него очки, причем края их обшиты кожей, чтоб не задувало. Да и одет в куртку из толстой кожи, удобную для полета. Ни для Джурайи, ни для Адриса такой одежды не нашлось, ну да и ничего удивительного.

Дракон в очередной раз нырнул вниз, от чего желудок Джурайи, наоборот, прыгнул вверх, потом выровнялся и часто-часто замахал крыльями. Длинная, гибкая шея повернулась, челюсти задвигались, но Джурайя не слышала ни слова – говорил дракон совсем негромко, да и ветер, ставший в полете холодным и жестким, как песок, мешал слышать. Однако Альберт, очевидно, понял, кивнул головой, и сразу же ящер начал быстро снижаться. Через пару минут под ним мелькнула серебристая полоса небольшой лесной речки, и вот уже дракон, плавно развернувшись, пошел прямо на нее. Альберт, повернувшись, заорал, чтоб держались, и буквально через несколько секунд, подняв кучу брызг, брюхо дракона распороло гладкое водное зеркало. Джурайя, взвизгнув, инстинктивно подобрала ноги, но толку от этого было немного – в следующий миг поднятая мощным телом волна накрыла ее с головой.

Продолжалось это совсем недолго – почти сразу дракон вынырнул и, извиваясь всем телом, устремился к берегу. Джурайя даже не успела закончить отплевываться и вытрясать воду из ушей, как уже стояла на сухом песчаном берегу, рядом с очумело хлопающим глазами Адрисом. Дракон, растянувшись на песке чуть в стороне, тяжело дышал и выглядел совсем обессиленным. Альберт присел рядом, гладил его по устало лежащей на земле тяжелой бронированной морде с полуприкрытыми тонкими кожистыми веками глазами, и что-то тихо говорил. Дракон тоже фыркал в ответ, явно членораздельно, однако понять его было невозможно. Судя же по тому, что этим двоим заметных неудобств такая беседа не доставляла, знакомы они были давно и тесно.

Наконец Альберт поднял голову, повернулся к своим спутникам и чуть смущенно сказал:

– Орли просит его простить, но садиться на землю с таким грузом было опасно – он мог просто переломать себе лапы, а лететь дальше он не мог – устал. Он ведь еще не взрослый дракон…

Не взрослый… Интересно, каким монстром он будет, когда повзрослеет, если сейчас поставил на уши весь дворец?

Как бы в ответ на ее мысли, дракон чуть приоткрыл левый глаз и посмотрел на Джурайю узким кошачьим зрачком. Хотя на его морде не дрогнул ни один мускул, девушка могла поклясться, что он снисходительно усмехнулся. Потом дракон выпустил из ноздрей тоненькие струйки пара, устало вздохнул и, вновь прикрыв глаза, вытянулся во всю длину.

– И долго он будет вот так… отдыхать? – ну, это уже Адрис. Альберт посмотрел на него, усмехнулся совсем по-взрослому и негромко ответил:

– Не знаю. Он очень устал – тащил всех троих, и старался лететь как можно быстрее, а перед этим дрался.

– Дрался?

– Мы с боем прорывались во дворец, – пояснил Альберт. – Точнее, он прорывался, а я был с ним.

Только сейчас Джурайя обратила внимание на то, что волосы мальчишки изрядно подпорчены огнем. Альберт поймал ее взгляд и улыбнулся, на сей раз по-детски:

– Только маме не говори, ладно?