– Еше раш благодарштвую, – прошамкал старик, жизнерадостно улыбаясь беззубым ртом. – Пошвольте предштавитшя, прекрашная шпашительница и ты, увашаемый гном, Мищл Шингершульшо, орушейник, а такше роштовшик!

– Как, как? – одновременно выкрикнули спасители, озадаченно переглянувшись.

– Мишл Шингершульшо, – повторил старик, удивленно переводя взгляд со смеющейся взахлеб Флейты на растерянно таращившегося на него гнома.

– А што тут такого? Род Шингершульшо, кштати, ошень шнаменит, в Махакане его кашдый шнает!

– Парх, да ты никак родственничка нашел, – все еще продолжала покатываться со смеха Флейта.

– Не может быть, как, говоришь, тебя кличут?! – переспросил Пархавиэль, оглядывая прикрывающегося плащом старика с ног до головы.

– Мишл Шингершульшо, я ше яшно шкашал! Только я што-то тя не припомню, шынок.

– Ясно, не припомнишь, – проворчал Пархавиэль, сердито нахмурив густые брови, – потому что самозванец и грязный обманщик! Мисл Зингершульцо, мой двоюродный прадед, погиб семьдесят лет назад при зачистке захваченных троглодитами южных шахт. Теперь всяк прохиндей горазд его честным именем прикрываться!

Пархавиэль поднялся с земли и, окинув старого обманщика презрительным взглядом, пошел прочь.

– Поштой, шынок, не шпеши! А ты шам, шобштвенно, кто таков будешь?! – по-прежнему ласково, несмотря на нанесенное ему оскорбление, спросил старик.

– Пархавиэль Зингершульцо, хауптмейстер караванной службы, – не оборачиваясь, ответил гном и немного погодя добавил: – Бывший… – Да нет, я ше не о том, шей внушок, уш не Карвы и Эдегеля Шингершульшо?!

Пархавиэль резко обернулся. «Неужели этот чудаковатый старикан говорит правду, неужели он мой предок?» – сердце учащенно забилось у гнома в груди.

– А ты почем знаешь? – спросил гном, облизнув ссохшиеся губы.

– Да как ше мне не шнать, милок, коль я шалопая Эдегеля родный дядька! А бушотер твой дедок был ишвештный – Мисл закатил к небу глаза и предался сладостным воспоминаниям. – Помнитшя, как-то в мешшменье акхром переоделшя и в дом к штарейшине Шильберу шалеш, шуму поднял, шуть! Дошери Шильбера, обе на выданье тогда ходили, нагишом вышкошили и шелую ношь по городу бегали, вернутыпя боялишь…

О юношеском похождении сумасбродного Эдегеля знали только члены семьи. Шильберы, по весьма понятным причинам, не стали поднимать шум, и история не получила широкой огласки.

– У моего деда, как и у его дядьки Мисла, примета особая была, – после минутного раздумья произнес все еще сомневающийся гном. – Если ты не самозванец, покажи!

– Ш удоволыптвием, ток пушай подрушка твоя отвернетшя, – прошамкал старик, – я штешняюшь!

Флейта обиженно хмыкнула, но отвернулась и даже отошла в сторону. Старик крякнул с натуги, поднял высоко вверх левую ногу и без помощи рук стряхнул с нее стоптанный сапог.

– Неужели правда?! – воскликнул Пархавиэль, чуть не потеряв сознания.

– Вот видишь, вошемь пальцев, – рассмеялся Мисл Зингершульцо, подергивая мелкими кривыми отростками, – а у твово деда Эдегеля тоше вошемь было, только на правой.

– Вы там как, разобрались? – подала голос Флейта. – оборачиваться можно?

– Мошно, мошно, крашавиша, – весело захихикал арик, пряча ногу в сапог. – Вот ишша этого дедушка ришл убешать от паршившев не шмог! – назидательно произнес старик и крепко обнял потерявшего дар речи правнука.

Встреча с прадедом не столько открыла новые страницы в жизни семьи, сколько помогла Пархавиэлю понять, что собой представляло Махаканское Сообщество, вольное горное государство, которому гном верой и правдой служил в течение долгих лет. Кучка пугливых маразматиков узурпировала власть. Страх перед другими народами и боязнь потери безграничного господства над подданными заставляли их насильно держать гномов в подземелье, лишая естественной потребности видеть солнечный свет.

Мислу Зингершульцо, семьдесят лет назад одному из лучших оружейников подземелий, часто приходилось бывать наверху и тесно общаться с представителями так называемого внешнего мира. Мастер был достаточно умен, чтобы понять, ради защиты чьих интересов тысячи гномов прозябали в темных пещерах внутри горных пород, и достаточно мудр, чтобы открыто не выступать против Совета Старейшин. К тому же было много ярких, наглядных примеров, чем заканчивались подобные выступления. Бороться за счастье всех и каждого показалось Зингершульцо слишком утомительным и неблагодарным занятием, а главное, бессмысленным. Гномы не видели ничего иного, они привыкли жить во тьме. Если не нравится мир, в котором ты живешь, гораздо проще потихоньку переселиться в другой, чем изменить его к лучшему.

Так и сделал предок Пархавиэля. Собрав десяток верных друзей, он ушел в далекие пещеры. Беженцы разбили лагерь, работали долго и осторожно, боясь привлечь внимание хищников и пограничных отрядов, голодали, терпели лишения, но в итоге пробили в скале тайный проход.

В первом же маленьком городке, попавшемся им на пути, Мисл и его товарищи, к своему удивлению, обнаружили гномов. Оказывается, они были далеко не первыми, кто отважился бежать. Вскоре ветры судьбы разбросали отряд: одни поселились в Геркании, другие ушли на запад, а Мисл удачно женился на дочери альмирского купца и остался в Филании.

– Почему в Альмире, дедушка, неужели любовь такою сильной была? – спросил Пархавиэль, старающийся освоиться с непривычной для него ролью почтительного внука.

– Не-а, малыш, шувштва шдешь ни пришем. Марика шеной толковой, хошяйштвенной была, хоть гномьей крови в ней вшего на треть. – Старик лукаво улыбнулся и затыкал указательным пальцем в небо. – Рашшет, рашшет правит миром!

– Ну, тогда, дедуля, ты сильно просчитался! – встряла в семейный разговор Флейта. – Филания для гномья… то есть для уважаемых гномов не самое лучшее место.

– Так то когда было, двадшать шешть тышь шмен нашад, а шишнь плохая не боле пятнадцати тышь шмен нашалашь, как король филанийский Вульдвиг, дед нынешнего Кортелиуша, помер, а шынок его Ковелькарт индорианских олухов привешать штал, вот тогда гонения и нашалишь. – Старик закончил краткий экскурс в историю Филанийского королевства.

– А почему он так странно считает, в сменах каких-то? – прошептала Флейта на ухо Пархавиэлю. – И сколько это в годах будет?

– Не шепши, девонька, я хоть и бешшуб, но не глухой. А в годах ваших никогда не шшитал, глупый отшшет, неправильный.

– Семьдесят лет и сорок, – подсказал Флейте Пархавиэль – Ты лучше скажи, дедушка, куда это ты нас ведешь такими закоулками?

– Куда, куда, домой к шебе, куда ше еше?! Иль ты меня до дома не проводишь и от утешения щтариковшкого откашешьшя?!

– Не откажемся; не откажемся, дедуля, – ответила за гнома Флейта, сильно толкнув растерявшегося Пархавиэля локтем в бок. – Дел у нас особых нет, так что денек погостим, как раз до следующей ночи, если, конечно, дом твой цел.

– А што ш ним штанетшя? – рассмеялся старик, забавно тряся головой. – Яш роштовшик не ошень шадный, меня на шевере квартала вше шнают, вше любят, хоть я и гном.

– А это еще почему? – удивилась Флейта. – То есть я хотела сказать, как удалось доверие завоевать?

– Деньги, девошка, деньги, родимые. Их вше любят, ошобенно те, у кого их нет. В долг я даю, процент небольшой беру, мне уш многого и не надо. К тому ш у наш там одни бедняки шеховые обитают, кто ш им, кроме меня, в долг дашт?! Да и маштера, хошяева их, меня штят и увашают, ошобенно орушейники, я еше с их дедами шекретами, бывало, делилшя, но ошторошно. – Старик опять поднял указательный палец, но не вознес его к небу, а застучал по лбу Пархавиэля. – Шапомни, внушек, делитьшя нушно только теми тайнами, што тебе ушо беш надобношти, и не шрашу, а поштепенно: шегодня одно, а шереш год другое!

– Запомню, дед, запомню! Ты мне лучше вот что скажи: коль тебя так уважают, что ж ты по улицам голышом бегаешь?

– Балда! – осерчал старик и отвесил Пархавиэлю звонкую затрещину. – Говорят ше тебе, на шевере, там люд другой, а эти паршившы мештные, я их впервой видел. – Ну а голым почему? – повторила вопрос Флейта, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.