– Здесь чисто, – неделикатно прервал дальнейшие излияния девушки Крамберг, показавшись в одном из пустых оконных проемов. – Мертвяков нет, барахла и мебели тоже. Только пяток деревянных кроватей имеется, причем во вполне сносном состоянии, вот только из какого дерева, не пойму… Дрыхнуть на них жестко будет, но уж лучше, чем на каменном полу, да и на дрова пойдут… вроде сухие.

– Хорошо, там и отдохнем! Начинай рубить да костерок разведи. Мы ж пока к бережку прогуляемся, мешки подтащим, – распорядился моррон, не отводя глаз от пристально взирающей на него, всё ещё кипящей от злости Ринвы, уже прекратившей истерику, но, похоже, не отказавшейся от намерения впиться ему зубами в щеку.

– Назови хоть одну причину, почему мы здесь оставаться должны: жизнями рисковать да смрадом трупным дышать?

– А к чему мелочиться? Могу назвать сразу с десяток, – невозмутимо ответил моррон, жестом приглашая даму прогуляться с ним до озера. – Только давай совместим приятно-познавательную беседу с полезным занятием. Жрать уж больно охота, да и прикорнуть пару часиков у костерка не мешало б, пусть даже на жестких досках кровати. Тебе, кстати, тоже не помешало б… Сон нервишки успокаивает, да и мыслишки после него куда быстрее бегают, к тому же в правильном направлении.

– Слушаю, – процедила сквозь сжатые зубы разведчица уже вслед направившемуся к берегу неспешным, прогулочным шагом Аламезу.

Дарк был настолько уверен в отсутствии опасности, по крайней мере в ближайшее время, что даже оставил возле колодца кирку, его единственное на данный момент оружие. Этот поступок не успокоил девушку, но вселил в неё уверенность.

– Начнем с того, что все мы устали и отдых необходим, – принялся излагать свои аргументы Дарк, притом нарочито громко, давая понять, что они в безопасности. – Здесь врагов нет и не предвидится до тех пор, пока в подземелье не заявится очередной отряд искателей гномьих секретов иль просто наживы. Вряд ли это случится за пару ближайших часов… Соседство у нас, конечно, малоприятное, но когда костер разведем, дым запах дурной отгонит. Изнутри барака не видно, какие кучи по двору разбросаны. Коль до тел дотрагиваться не будем, так и трупным ядом не отравимся. Кстати, воду из колодца не стоит брать, лучше из озера…

– Это всё, иль есть что ещё сказать? – спросила Ринва чересчур резко, видимо устыдившись, что её одолели паникерские настроения.

– А разве этого недостаточно? – усмехнулся в ответ Аламез, но всё же пошел навстречу любопытствующей соратнице и продолжил перечислять: – На караванном пути нас поджидает много опасностей. Не возьмусь даже предположить каких: твари, махаканцы, искатели кладов, гномы-наземники, вампиры и ещё невесть кто… А здесь тихо и спокойно. Действительно, как на кладбище. Где еще найдем такое удачное место для привала?

– Ну, да, – поддакнула девушка, – как ни обидно признать, но ты прав. Похоже, зверье подземное стоянку стороной обходит, а иначе бы трупы не гнили б, иначе бы их уж давно до косточек обглодали, да и те бы погрызли…

– Я даже больше скажу, – произнес вдруг шепотом Дарк и резко остановился, так что девушка чуть не споткнулась. – Что-то в этом месте не так… что-то необычное витает в воздухе, вот только не могу понять что. Живности совсем нет. Ладно, падальщики через открытые ворота не забегают, это хоть как-то понять можно, но вот почему рыба возле берега не плавает? Да и черви, столько для них пищи, и всё пропадает…

– Ты прав, – вновь кивнула Ринва, – трупы просто разлагаются, и мелкая мерзость их не пожирает… да и стены бараков уж давно должны были бы плесенью обрасти иль грибком покрыться…

– Полагаю, нам не стоит этим голову забивать, – уточнил Дарк, боясь, что всерьез призадумавшаяся девушка будет зря утруждать голову вопросами, на которые все равно не сможет найти ответа, по крайней мере, пока они не узнают ничего нового. – Воспринимаем это как данность, если хочешь, как подарок судьбы, как компенсацию за мучения, которые нам еще в будущем предстоят. Лучшего места нам не найти. Уходить с него в высшей степени глупо.

Поскольку оппонент был уже переубежден, Дарк не стал попусту сотрясать воздух словами, хотя смог бы привести еще с полдюжины доводов в защиту своей правоты. Однако главного аргумента моррон так и не назвал и, более того, промолчал бы о нем даже под пытками. С того самого момента, как только он увидел кучи превращенного в лом оружия и разлагающихся тел, в его голове стало твориться что-то неладное. Он услышал зов, зов Коллективного Разума, призывающий его ненадолго остаться здесь, и ощутил что-то еще, непонятное по природе своей, но не совсем незнакомое, а лишь давно забытое: теплое, родное, просящее о помощи.

Одиночество – не такая уж и плохая вещь, как многие думают. Хоть подавляющее большинство людей панически боится его, считая чем-то вроде апогея неудачливости и верным признаком, что настала пора кардинально менять курс своей жизни и срочно устраивать генеральную перестройку собственной личности, но на самом деле одиночество и частенько бредущее рядом с ним непонимание окружающих – сила не разрушающая, а, наоборот, созидательная.

Во-первых, одиночество доказывает, что ты в жизни уже чего-то достиг, уже вскарабкался на вершину, по склону которой остальные еще ползут или вообще топчутся у основания и боятся начать подъем. Одиночка ищет свой путь, в то время как его знакомые еще разгуливают в коротких детских штанишках и проводят дни, занимаясь ерундой, на которую ему уже давно жалко тратить силы и время. Пастух всегда одинок среди овец, точно так же, как всемогущий правитель страдает от непонимания его великих помыслов ограниченной, алчной челядью; страдает, но до смерти боится приблизить к себе по-настоящему умных людей. Именно из-за этого страха монарх окружает себя лишь теми, чьи помыслы написаны прямо у них на физиономиях и чьи поступки настолько предсказуемы, что нет необходимости утруждаться их просчитывать. Для пастуха одиночество – свобода, для короля – тяжелое бремя, непомерная плата за власть, плата, которую приходится вносить по частям в течение всей жизни. Каждый умный человек сам для себя решает, кем ему лучше быть: пастухом иль королем; к чему стремиться и на что тратить время. Однако каждый из незаурядных, мыслящих личностей по-своему, в большей или меньшей степени, но одинок и наталкивается на стену непонимания, которую нельзя преодолеть, можно только разрушить.

Второе преимущество одиночества состоит в том, что оно обостряет чувства и приводит их в гармонию с холодным, бесстрастным расчетом. И именно по этой причине любой одинокий человек, будь он хоть монах-отшельник, хоть нищий бродяга, воспринимает мир по-иному, чем живущие в сообществе люди. Ну а если он к тому же не считает свой образ жизни проклятьем, то по-настоящему счастлив. Такому человеку никогда не бывает скучно, всегда не хватает времени для важных и интересных дел, а единственное, о чем он жалеет, так это о том, что не в силах объять необъятное и изменить жизнь отвергающей его человеческой общности в лучшую сторону…

…Наконец-то Дарк остался один. После сытной трапезы его товарищи спали, забавно свернувшись клубочками, на широких, но коротких кроватях, сделанных гномами для гномов и никак не рассчитанных на рост людей. За исключением этого недостатка старая махаканская мебель была прекрасна: добротна, ладно подогнана, долговечна, прочна и полностью лишена всяких чудаковатых изысков в виде завиточков, орнаментов и прочих излишеств, которые совершенно не нужны тому, кто просто хочет хорошо поспать. К тому же эта мебель простояла среди пустых стен казармы около сотни лет, но не рассохлась, не покрылась трещинами или иными изъянами, которые приносит с собой безжалостное время. Вот уж действительно, гномы умели делать вещи на века, но вряд ли предполагали, что некоторыми пережившими их самих предметами обихода будут когда-нибудь пользоваться спустившиеся под землю люди.