– Сколько заплатил, спрашиваю? – стоял на своем Аламез, нутром почувствовавший, что прогулка по озеру в компании мусорщиков обошлась недешево.

– Да все, что у нас было, все и отдал! – наконец-то решился честно признаться Грабл. – Одежду, оружие, кошель и даж должон чуток остался, но это неважно! Главное, вон он Верлеж, вдалеке маячит, а мы тута, и от матросни помойной нас никто не отличил! Я по-шеварийски так лопотал, что никто в происхожденьице моем не усомнился! Твоя ж рожа побитая нам тож на руку сыграла, тя будить солдаты не стали, а коли бы вздумали, то у тя вон полрожи, как полупопица! Отбрехались бы, что языком шевелить не можешь!

– Ты хоть понимаешь, что натворил? – тихо произнес, почти прошептал Аламез, конечно же, отдавая себе отчет, что переплативший втридорога товарищ поступил верно, но пребывая в растерянности и не зная, что им делать без денег и практически голышом на чужом берегу. – Как мы до Кенерварда с тобой доберемся?! Вот в этих вонючих фартуках да шляпах по дорогам расхаживать будем?! Без оружия, когда вокруг одни враги?!

– Да ты не злись, оно все и к лучшему вышло! – попытался успокоить Аламеза Грабл. – В одежонке да с мечами в руках плыть очень неудобно… Поверь уж мне, я по личному опыту знаю! Ладно бы милю, ну две, а ведь нам с тобой с пол-озера проплыть придется!

Слова товарища заставили Аламеза вздрогнуть, он вдруг понял, что за испытание поджидало их впереди. Удалившись от Верлежа на милю, может, на две (точно определить расстояние на воде довольно трудно), судно с отходами на борту продолжало движение прежним курсом к середине Немвильского озера, а не повернуло на юго-запад, чтобы высадить их на берегу вблизи от Кенерварда.

– Да ты что ж, еще и о курсе не договорился?! Да за такие деньги… – чуть было не выкрикнул Дарк, готовый наброситься с кулаками на напарника.

– Охолонись! – утихомирил пришедшего в ярость Аламеза Зингер, с силой, до боли в костяшках, сжав ему кисть правой руки. – Не забывай, какая щас обстановка! Это ток кажется, что шеварийцы такие увальни непутевые и дураки, а на самом деле они за озерком во все два глаза приглядывают, да и третий, поди, тож наготове, в запаснике держат! Поверни «Красотка» хоть на градус от обычного курса, и полчаса не пройдет, как люгер патрульный появится! – Убедившись, что приступ гнева у Дарка прошел, Грабл разжал его руку. – А вот двух пловцов никто не приметит.

– Да ты хоть знаешь, сколько до берега плыть?! Я уж и не помню, когда в воду-то заходил… – печально вздохнул Аламез, сомневавшийся, сможет ли он добраться вплавь до берега.

– Захочешь – доплывешь! А не сдюжишь, значитца, я тя за волосняк потащу. До бережку уж как-нить доволоку, токмо ты уж особливо не брыкайся! – проворчал Грабл, бывший не в восторге ни от предстоящего заплыва с таким балластом на руках, ни от упаднического настроения товарища. – Ты б вместо того, чтоб панику разводить да себе нервишки надрывать, лучше б рассказал, какие-такие делишки у тя в Кенерварде еще появились… Чо ты из донесеньица понял, что я пропустил?

– Потом, когда и если до берега доберемся! Здесь слишком много лишних ушей, – ответил уже взявший себя в руки Дарк, многозначительно покосившись на снующих взад-вперед матросов.

– Потом так потом, – не стал настаивать Зингер, поняв, что это была всего лишь отговорка и что Дарк, боявшийся предстоящей водной прогулки, в данный момент просто не желал ничего объяснять. – Нам до места разгрузки еще полчаса плыть. Теперь шеварийцы хлам посреди озера сбрасывают, а к нашему побережью подходить опасаются. Как только команда паруса спустит да за лопаты возьмется, так нам в воду и сигать! Ты не боись, я ж рядом, я ж подсоблю, да и в водице озерной хищных рыбин не водится, так что за то, что у тя щас из-под фартука выползло и смешно так торчит, никто не укусит!

– Укусит, так отравится! – гордо заявил Дарк, поднимаясь с палубы. – А что откушено, заново отрастет, мы же морроны!

В отличие от Святого Учения как Единой так и Индорианской Церкви, в один прекрасный день взявших и безапелляционно провозгласивших, что Всемогущие Небеса всего за несколько дней населили живыми существами и сушу, и моря, ученые мужи из Университетов всего мира ничего не утверждают, а лишь, отрекаясь от поверхностных, бездоказательных суждений, осмеливаются предполагать, что многообразию жизненных форм мир обязан сложным эволюционным процессам, то есть постепенному развитию и переходу от низшего к высшему. По их мнению, жизнь сперва появилась в воде, а уж затем потихоньку перебралась на каменисто-песчаную сушу. Первые неуклюжие водные существа с трудом выбрались на земную твердь и стали медленно осваиваться на ней, постепенно меняя не приспособленные к ходьбе плавники на лапы и удаляясь от побережья на все большие и большие расстояния.

В ту ночь на шеварийском побережье Немвильского озера, примерно в десяти-одиннадцати милях юго-западнее Верлежа, произошло нечто подобное. Как будто у соскучившейся по временам безоблачного детства Матушки-Природы случилось небольшое дежавю, и она решила инсценировать момент, когда на сушу робко выползла жизнь. А на роли первых обитателей сухопутных просторов Его Величество Случай избрал двух морронов, наверное, потому, что оба они были чужаками в этих краях.

Ночь была безветренной и теплой. Еще ущербный, но уже почти достигший формы полной окружности диск луны прекрасно освещал и полоску безлюдного песчаного берега, и идеально ровную гладь воды, на которой виднелись две маленькие, медленно приближающиеся к суше точки – головы обессилевших пловцов. Казалось, вся природа замерла в ожидании того упоительного, сладостного момента, который среди трагиков и комедиантов принято называть кульминационным, – момента, когда свершается долгожданное действо, ради которого, собственно, зрители и пришли посмотреть спектакль. Завязка лишь интригует публику; она, как бокал вина, принесенный перед обедом. Развязка хоть ожидаема и желанна, но легко предсказуема, в зависимости от того, что за представление дают заезжие актеры – трагедию иль комедию. Кульминация же, по сути, является самым главным моментом в спектакле; в ней есть интрига, загадка и накал страстей; она подводит черту под вступительным действом и начинает отсчет времени к финалу; она – вершина горы, своеобразный пик, ведущий или к славе, или к провалу…

Рано или поздно, но долгожданное всегда свершается. Ноги морронов коснулись дна, и они пошли, поправляя почти онемевшими руками сбившиеся на лоб волосы и звучно отплевывая попавшую в рот, к счастью, несоленую воду. Они были во многом похожи: оба устали и оба наги, хотя густую поросль мокрых волос по всему телу Грабла легко можно было принять за костюм для купания. Несмотря на явную изможденность тел, от обоих мужчин веяло грубой физической силой. Если бы на берегу в этот миг находились придирчивые красавицы, то они, без всяких сомнений, принялись бы восхищаться точеной и стройной фигурой Дарка, гармонично сочетающей в себе и утонченную грацию линий, и мужскую мощь. А вот если бы поблизости прогуливался армейский вербовщик, то он отдал бы предпочтение низкорослому, неуклюже переваливающемуся с боку на бок крепышу. Кожа Грабла как будто раздулась под давлением распиравших ее изнутри мышц. Если под ней и имелась небольшая прослойка жирка, то и она, казалось, находилась в постоянном напряжении и лишь повышала ценность крепкого не только в плечах, но и во всех остальных частях тела волонтера. Наверное, даже опытным бойцам показалось бы, что низкорослый крепыш смог бы пробить стальной доспех голой рукой или, придя в ярость, просто сорвать голову с плеч врага, не прибегая к помощи ни меча, ни топора. Сам Зингер, конечно же, не знал, на что он способен, по крайней мере, он никогда не пробовал совершать такие бессмысленные и рискованные поступки. И даже если под рукой моррона не находилось оружия, то он спешил его раздобыть, а не бросался очертя голову с кулаками на закованного в прочные доспехи врага.