– Я бы на твоем месте не орал, да и не артачился бы, – успокоили моррона размеренная интонация и строгий взгляд рыцаря. – Ничего она против тебя не предпримет, не в ее это интересах, как, впрочем, и не в твоих ее задевать. Без нее ты по проходу не пройдешь, а она без тебя в нем не выживет, так что вы оба обречены на этот союз. Да, и помни про клятву свою!

– Забывчивостью не страдаю, – огрызнулся моррон, весьма огорченный и выбранной рыцарем спутницей, и тем, что фон Кервиц так ловко подловил его на слове. – А вот скажи, тебе-то самому ее не жалко? Ведь на верную смерть со мной посылаешь? Она же не моррон, она, если что, не воскреснет!

– Жалко, – признался фон Кервиц, – да только выхода иного нет. К тому же она сама тебя сопровождать вызвалась. Поверь, у нее имеется весьма весомая причина, чтоб ты живым до логова вампиров добрался, а там вам не до того будет, чтоб между собой грызться.

– И какой же, если не секрет?

– Не секрет, – качнул головой рыцарь. – Ты сам ее из плена шеварийского в Верлеже спас и видел, сколь необычные методы дознания к ней применялись…

Дарк мгновенно вспомнил о зловещих живых деревьях, чьи корни и иные отростки легко проникали в человеческую плоть и высасывали жизненные соки.

– Вызволить ты ее вызволил, но из лап смерти не спас, – с неподдельным сожалением и грустью продолжил фон Кервиц. – Изощренные пытки деревьями привели к очень плачевным последствиям. Ринва по-прежнему полна сил и в здравом уме, но медленно умирает, поскольку отравилась неизвестным ядом. Лучшие лекари бессильны. Проникнуть вместе с тобой в логово вампиров для нее единственный шанс раздобыть противоядие… единственный шанс на жизнь. Ради него она готова потерпеть твою столь же неприятную ей компанию. Будь она здорова, ни за что бы не отпустил!

– Раз так, пусть идет, – нехотя согласился Дарк. – Надеюсь, больше никаких сюрпризов не предвидится?

Рассказ рыцаря о неизлечимой болезни Ринвы моррона ничуть не растрогал. Только глупцы проявляют участие к бедам врагов и недоброжелателей, тем более на войне, когда человеческая жизнь мало что стоит. Однако эта новость прояснила некоторые моменты. Теперь Аламезу стало понятно, почему фон Кервиц помогал ему, на свой страх и риск делясь с трудом добытыми секретами, а также стало ясно как день, что если он продолжит упорствовать в отказе от компании Ринвы, то поход по подземелью вообще не состоится. Герканский разведчик желал спасти свою помощницу, поэтому и отважился на поступок, который в некотором смысле и при определенных обстоятельствах мог бы быть истолкован как измена. Расчет фон Кервица удался. Желание Дарка вызволить из беды соклановцев было куда сильнее отвращения, которое он испытывал при одной лишь мысли о путешествии в столь неприятной и ненадежной компании.

– Да как сказать, – ответил рыцарь с тихим, злорадным смешком, когда согласный с его условием собеседник уже встал и собирался уходить, чтобы немного отдохнуть перед полным опасностей и дамских капризов путешествием, – точнее, как ты посмотришь на то, что я сейчас скажу, и как ты усвоил урок о терпимости и расчете.

– Все-таки сглазил! Ох, напрасно я спросил про сюрпризы! – подумал вслух Аламез, уже держась одной рукой за плотный лоскутный полог, заменявший дверь.

– Да чего ты испужался-то? Ты второго спутника твоего прекрасно знаешь, даже частенько в пример другим ставил, хвалил, – пытался немного подсластить горькую пилюлю разочарования фон Кервиц и отчасти добился успеха.

– Так, значит, Крамберг жив, значит, он твой человечек, – озвучил свою догадку моррон. – С самого начала пути, от самой границы в моем отряде был твой шпион, приставленный, чтобы обо всем тебе докладывать…

– Притом, заметь, о тебе он отзывался всегда с почтением и уважительно, – произнес фон Кервиц серьезным голосом, но с улыбкой, которую Дарк почувствовал спиной. – Он очень высокого мнения о тебе как о рыцаре, командире и человеке… Ну, ты не стой на пороге, ступай, ступай! Прощаться не будем, у нас, разведчиков, это дурная примета. Иди барахлишко собирать, отоспись чуток да про клятву свою не забывай! Помни, я буду очень расстроен, коль кто-то из этих двоих не вернется…

– На войне как на войне, бывает, и убивают! – с вызовом ответил Аламез и вышел, оставив фон Кервица наедине с удобным лежаком да опустевшими бутылками.

Покинув более чем скромные походные апартаменты рыцаря, Дарк не стал утруждать себя сборами в дорогу. Меч и нож всегда были у него под рукой, а об остальном походном имуществе могли позаботиться и навязанные ему спутники. В конце концов, на то они и подручные, чтобы распихивать по дорожным сумам запасы съестного и прочее барахло. Стараясь не смотреть на уже улегшихся спать герканцев в шеварийских доспехах и не вспоминать о своем погибшем отряде, а также силясь отрешиться от дурных мыслей о постигшей его неудаче, моррон быстро прошел в дальний угол притихшего зала и тут же, даже не снимая нищенских лохмотьев (до сих пор бывших на нем), опустился на свободный ворох соломы.

Завидев, как Дарк Аламез вышел от фон Кервица, Крамберг, уже отмывшийся и переодевшийся в новые доспехи, ринулся к нему, чтобы поговорить. Дарк заметил попытку осведомителя примириться с бывшим командиром и будущим спутником, но проигнорировал ее – не сказав ни слова, прошел мимо, смотря сквозь заискивающе взиравшего обманщика, и даже удержался от того, чтобы отвесить ему пощечину. Таким образом оскорбленный изменой солдата моррон не только сдержал данную им клятву, но и наглядно продемонстрировал Крамбергу свое презрение.

В ту ночь Аламезу так и не довелось заснуть. Пару часов он пролежал неподвижно с закрытыми глазами, размышляя не только о постигшей его и соклановцев неудаче, но и о возможностях достижения стоявших перед ним задач, список которых не поубавился, а, наоборот, лишь пополнился. Как ни странно, но он был совершенно спокоен. Мешающие думать и жить эмоции куда-то ушли, уступив место гласу рассудка, окончательно сумевшего убедить моррона в том, что ему не в чем себя винить, и в том, что он способен справиться с любыми предстоящими испытаниями, какими бы сложными они ни казались.

Утро уже настало, хоть солнце пока не взошло. Небо заметно посветлело, а туман, еще недавно окутывающий болото сплошной белесой пеленой, уже почти рассеялся. На стоянке небольшого отряда виверийских наемников было тихо. С крепостной стены, возле которой иноземцы-солдаты были вынуждены встать лагерем, также не доносилось ни звука. Ни для кого не секрет, что шеварийские стражники самые ленивые в мире. Большую часть ночного дежурства они привыкли проводить в башне, насиживая бока возле камина, и выползали из натопленной караулки на промозглый утренний холодок лишь перед самым приходом обходящего посты дежурного офицера. По сравнению с их службой отдых виверийцев был сущим мучением. Непривычные к холодным, промозглым ночам здешних мест солдаты-южане спали, плотно прижавшись друг к дружке продрогшими телами вокруг еле тлевшего и уже вовсе не гревшего костерка. Озябшие часовые, стерегущие сон товарищей, кутались в едва доходившие до колен, слишком тонкие для шеварийского климата плащи и старались постоянно находиться в движении, круг за кругом обходя спящую стоянку. Они завидовали менее страдавшим от холода товарищам по оружию, которые перед тем, как устроиться на ночлег под открытым небом, опустошили все запасы вина, а именно: небольшой бочонок прокисшего керейского, выменянного у пройдохи-трактирщика на подслеповатую кобылу (чужеземцы тоже знали толк в торговом обмане); полдюжины бутылок какого-то мутного фруктового пойла, выигранного в карты у пехотинцев из второго сивикорского полка; и последние капли из походных фляг.

Кроме зависти пытавшиеся согреться ходьбой часовые питали и иное чувство. Это была ненависть, лютая ненависть не к врагу, а к их собственному командиру, не только подписавшему крайне невыгодный контракт с одним из шеварийских генералов, имени которого они не знали и не хотели знать, но и по чьей милости они этой ночью оказались в столь незавидном положении. Стареющий капитан и неукротимый сластолюбец утром прошлого дня слишком долго прокувыркался с дородными деревенскими простушками на сеновале, и их отряд вышел на марш только в полдень. Чтобы наверстать упущенное время и прибыть на место сбора к оговоренному в контракте сроку, он повел наемников кратчайшей, якобы ему хорошо знакомой дорогой через лес и, конечно же, заплутал. В результате отряд подошел к Удбишу не с юго-западной стороны, а с востока. Солнце к тому времени уже село, и поскольку по приказу шеварийского командования все перемещения вблизи военного лагеря с наступлением темноты были запрещены, солдатам пришлось обустроиться на ночлег здесь, на самой открытой и продуваемой всеми ветрами местности, да еще прямо возле зловонного рва и гиблых болот. Ближе к утру продрогшие до костей часовые были настолько озлоблены, что даже подумывали потихоньку избавиться от бездарного командира, вот только не знали, как бы обставить всё таким образом, чтобы убийство походило на естественную смерть во сне или на несчастный случай.