Сделав несколько обманных финтов и ложных движений, Одо прыжком сократил дистанцию и ушел с уколом в очередной выпад. На этот раз Штелер не отпрыгнул, а, наоборот, упал на колени, притом немного вперед, одновременно отражая проносящееся над головой лезвие шпаги кинжалом. Не ожидавший его падения, да и уже привыкший к постоянным отскокам юноша даже не успел осознать своей роковой ошибки, как его живот чуть повыше ремня пронзил меч. Лезвие прошло снизу вверх, мгновенно разрывая напрягшиеся мышцы брюшины и углубившись во внутренности.

Согласно неписаным правилам боевого искусства, Штелеру следовало бы довести начатое до конца: пронзить юношу насквозь и, во избежание его ответного, идущего из последних сил удара шпагой по голове, резко провернуть меч, не только расширяя рану, но и заставляя тело врага забиться во всепоглощающих судорогах боли. Однако победитель поступил иначе, можно сказать, проявил слабоволие и неуместный гуманизм, которые, вполне возможно, возымели бы плачевные последствия. Он вытащил из раны меч и, не в силах быстро подняться с колен, упал на траву, пару раз перекувырнулся, отдаляясь от так и застывшего в выпаде врага, а только затем, уже не спеша, встал на ноги.

К тому времени придерживающее левой рукой свои внутренности живое изваяние наконец-то издало первый хрип, заменивший крик, и, обильно орошая траву капавшей с распоротого живота и идущей ртом кровью, повалилось на спину и закрутилось волчком, борясь с обрушившимся на него шквалом боли. Зрители были в шоке от жестокой развязки вроде бы невинного «танца», к которому уже успели привыкнуть. Из обеих карет донеслись стоны да охи; обезображенный Нарвис на миг позабыл о собственном горе и застыл, широко разинув окровавленный, беззубый рот; и только дружки поверженного вожака, обнажив шпаги, сделали шаг вперед, но уж больно нерешительно, как будто исполняя обязательный ритуал, иным словом, ничего не меняющую, но успокаивающую совесть формальность. Одного взгляда моррона оказалось достаточно, чтобы мстители отступили и вложили оружие в ножны.

– Лучше дружку помогите! – изрек запыхавшийся Штелер, отдаляясь от места схватки, но на всякий случай не убирая меча, с лезвия которого свисала и капала отвратительная багровая масса.

Не тратя драгоценного времени, ведь испуг молодых аристократов мог в любой миг смениться приступом лютой ненависти и привести к новой, на этот раз уже совместной атаке, Штелер приблизился к стоявшему прямо напротив размытого мосточка экипажу вельмож и двумя сильными ударами меча срубил с петель дверцу. Это ему удалось, поскольку кузнецы герцога заботились прежде всего о красоте, а не о прочности конструкции, предназначенной в основном для парадных выездов и недалеких поездок. Правитель Вендерфорта, да и все члены его семейства, покидали пределы города и окрестных владений нечасто, но вот зато кареты меняли не реже, чем раз в пять лет. Так требовал высокий статус аристократической династии, дамы из рода герцога Вендерфортского не могли, не имели права позволить себе отставать от веяний дворцовой моды.

Внутрь украшенного дорогой обивкой салона полетели щепа и кровавые брызги с меча. В ответ оттуда послышались визги, шебуршание складок платьев, учащенное хлопанье вееров и шепот страстной мольбы, обращенной то ли к пришедшему по их души чудовищу, то ли ко Всевышнему. Моррон не хотел еще пуще пугать не привыкших к жестокостям дамочек, да и желание побеседовать в нем не проснулось, поэтому, воткнув в землю меч с кинжалом, победитель схватки, по-стариковски кряхтя, нагнулся, поднял украшенную позолотой с золотыми завитушками дверцу и, забавно переваливаясь с боку на бок, потащил добычу к размытой дождем переправе.

Кучер в широкополой шляпе с длинным пером и яркой, красно-золотистой ливрее, то есть в цветах герцогского герба, не стал противиться произволу и благоразумно ретировался. Он затрусил под защиту с ног до головы перепачканных кровью господ, отчаянно рвущих на себе дорогие камзолы да белоснежные рубахи, чтобы перевязать ужасную рану уже притихшего, потерявшего добрую половину крови и сознание товарища. Слуга герцога сбежал, а вот возница, нанятый Штелером в Линдере, наоборот, воспрял духом, выбежал из кустов и, правильно истолковав действия пассажира, принялся быстро запрягать лошадей.

К сожалению, одной, даже очень большой дверцы оказалось недостаточно, чтобы заполнить брешь в мосту. Штелеру пришлось вернуться за другой и повторить акт вопиющего, да и к тому же двойного вандализма: во-первых, рубки на дрова почти произведения искусства, а во-вторых, затупливания о древесину далеко не плохого боевого меча, доставшегося ему в качестве трофея в одном из портовых кабаков Денборга.

На этот раз изнутри кареты не донеслось ни звука, ни жалобного писка. Воспользовавшись отлучкой «чудовища», оставшиеся без защитников барышни убежали в лес. Оно было и к лучшему, Штелер не горел желанием созерцать испуганные рожицы молоденьких вендерфортских красоток, а вот о том, что он не увидел самого бегства, моррон сильно пожалел. Одна лишь мысль о том, как чопорные модницы несутся наперегонки, задрав длинные платья со множеством нижних юбок, и как летит пудра с их лиц и париков, заставила начинающего женоненавистника широко улыбнуться. Впрочем, радость продлилась недолго. Погрузившись в сладостный мир комичной фантазии, вандал уронил на ногу дверцу, а после того, как отчертыхался и отпрыгал свое, о грезах больше не помышлял.

С грехом пополам проклятый мост был восстановлен. По крайней мере, одну карету он выдержать мог, как Штелер на то искренне надеялся.

– Давай, давай шустрее, дружище! – что есть мочи прокричал кучеру моррон, призывно взмахивая руками. – Промедлишь, мало не покажется! И тебе на орехи достанется!

И правда, повод для беспокойства был, притом довольно основательный. Наконец-то прекратив хныкать да горевать над своим хоть и неприятным, но далеко не смертельным ранением, Нарвис стал подзуживать, взывая к мести, кое-как перевязавших живот Одо дружков. Надо сказать, речь юнца была не безуспешной. Не решаясь реализовать численное преимущество – трое против одного в ближнем бою, – разгоряченная ненавистью молодежь схватилась за пистолеты. В воздухе уже давно засвистели бы пули, если бы оружие было заряжено. Коря друг дружку за неосмотрительность, троица бросилась к лошадям, к чьим седлам были привязаны охотничьи мушкеты.

Задержка сыграла моррону и его попутчикам на руку. Он как мог помог кучеру провести более легкую и значительно меньшую, чем герцогский экипаж, карету по разваливающемуся под колесами мосту, а затем, ухватившись обеими руками за открытую для него дамами дверцу, запрыгнул на подножку. Это произошло как раз в тот самый момент, когда за спиной грянул залп из трех слившихся в один выстрелов.

Шквал мелкой дроби забарабанил по спинке и крыше кареты, изнутри донеслись испуганные крики, тут же разделившиеся на ругань и плач, а в сшитой из толстой кожи одежде кучера появились три новые дырки.

«Какое счастье, что господа-аристократы выехали пострелять куропаток, а не медведей! Дробь мелкая, повезло так повезло!» – подумал моррон, ощущавший присутствие в спине около дюжины крошечных, ужасно жгучих предметов.

Возница оглянулся и тут же понял, что хозяин ранен гораздо сильнее, чем он, и без посторонней помощи ему внутрь кареты не забраться. Благодарный за отмщение, а также и спасение его старенькой развалюхи, мужик захотел помочь и начал потихоньку тормозить разогнавшихся лошадей, однако пассажир и защитник не оценил его благих помыслов.

– Гони, сволочь, гони! – прокричал что оставалось сил Штелер, раскачиваясь на открытой дверце, и сам ужаснулся своим словам.

Из дальнего, запертого на дюжину крепких замков закутка памяти вдруг всплыли воспоминания и образ той, от которой он впервые эти слова услышал: манящий и желанный образ женщины, которую он тщетно пытался забыть.

Когда в спину жалит дюжина свинцовых ос, шаткая дверца, на которой ты повис всем телом, раскачивается взад-вперед на полном ходу, а напуганный кучер усердно исполняет твой же приказ и гонит лошадок что есть мочи, необычайно трудно, почти невозможно, попасть внутрь кареты. Компания разъяренных юнцов у размытого мостка уже давно осталась позади, а Штелер все мотался из стороны в сторону, крепко вцепившись обеими руками в жалобно скрипящую дверцу, и выделывал левой ногой в сапоге с наполовину оторванной подошвой невероятные кренделя в попытке хотя бы зацепиться носком за ступеньку. Попутчицы не могли ему помочь, но, к счастью, и не мешали лишь раздражающими при данных обстоятельствах советами да сетованиями.