Далеко не каждая жертва успевает ударить напавшего сзади вампира пальцами в глаза. Высокий красавчик взвыл от боли и ослабил хватку. В следующий миг сильный удар затылка разбил его нос, а завершила поединок победная серия апперкотов, которой моррон щедро одарил кровососа. Аламез не любил, когда к нему прижимались сзади, да еще в мужском туалете; и бил в полную силу.

Девицу, высасывающую теплую жидкость из шейной артерии парня, не интересовала возня в другой части туалета, она подхрюкивала, подстанывала и все глубже впивалась в обмякшее тело острыми клыками. Зато эфиол пришел на помощь напарнику сразу, как только справился с заевшим засовом. Похоже, он понял, с кем имеет дело, и клыкастую пасть разевать не стал.

Удар когтистой лапы обжег щеку Дарка. Моррон упал, но тут же поднялся, правда, лишь для того, чтобы подставить руку под несущийся к горлу кинжал. Разрезав плоть до кости, лезвие полетело дальше. Аламез не успел схватить левой рукой за горло мгновенно отскочившего назад вампира и, поскользнувшись, завалился вперед, открыв для удара голову, шею и грудь. Противник, конечно же, воспользовался таким великолепным подарком, ударил правой из-под низа, метясь когтями в сердце моррона.

Раздался хруст, душераздирающий вопль, и стокилограммовое тело эфиола-альтруссца завертелось по липкому кафелю. Аламез улыбнулся и, нанеся обезболивающий удар каблуком по виску пациента, наконец-то поправил съехавшую на глаза бандану. Этот обманный прием действовал всегда. Враг выбрасывал вперед руку, а якобы потерявший равновесие хитрец неожиданно хватал ее за кисть, выворачивал и бросал врага через бедро, ломая кость как минимум в двух местах. Убить вампира таким приемом, было невозможно, а вот вывести на пару часов из строя вполне.

Один кровосос «отдыхал» на полу, второй сидел под раковиной, запрокинув голову набок и неизвестно зачем обняв мусорное ведро. Оставалось лишь оторвать от почти обескровленного тела девицу.

– Ишь присосалась, пиявка, а ну, пусти! – Аламез вцепился обеими руками в ключицы вампирши и с грехом пополам оттащил девушку в красном от мертвого тела.

– А ты что за тип?! Знаешь, кто я?! – провизжала одурманенная кровососка, пытаясь отвесить моррону пощечину.

– Знаю, – со вздохом ответил Дарк, схватил худощавую девицу за рыжую копну липких от крови волос и стукнул лбом о кафель.

Взгромоздив бесчувственное тело на плечо, моррон покинул пределы мужского туалета и направился через переполненный танцевальный зал к подсобке, единственно возможному при данных обстоятельствах выходу. Самое интересное, что на него с окровавленной девушкой на плече никто не обратил внимания.

Мир постепенно возвращался, точнее, это Мартин возвращался в мир, но морроны, как и люди, склонны к эгоистичному субъективизму и не могут до конца признать, что не являются центром мироздания. Процесс воскрешения, хоть Гентар, по большому счету, вовсе и не умирал, шел как-то необычно: без звуков, голосов, яркого света, бьющего по глазам, и без сводящей с ума боли. Пытливый ум ученого уже начал выстраивать стройные линии гипотез, пытаясь найти логическое объяснение этому странному явлению, но вдруг Мартин вспомнил, что сам отключил все ненужные функции организма, в том числе и болевые рецепторы.

Началась утомительная настройка параметров мозга. Прежде всего маг вернул себе зрение... и ужаснулся. Он лежал в общей палате, накрытый тонкой простыней и совершенно голый. По соседству находились примерно двадцать больных, окутанных шнурами, дыхательными трубками и шлангами для переливания крови. В палате было темно, на дворе стояла глубокая ночь. Когда маг вернул себе слух, то констатировал полнейшее отсутствие каких-либо звуков, кроме шелеста листвы за окном и жалобного попискивания простенькой кардиоаппаратуры.

«Реанимация.... Ну что ж, могло быть и хуже. Из морга мне уже приходилось выбираться, чертовски неудобно ломать железную дверь холодильника изнутри. Лежишь, как в гробу, даже рукой как следует не размахнуться!» – утешил себя Мартин и вернулся в режим настройки функций своего потрепанного организма.

Регенерация поврежденных участков и обеспечение минимальной жизнедеятельности отнимали приблизительно девяносто процентов сил, жалкий остаток нужно было распределить с умом. Избрав для зрения и слуха минимальные показатели (маг видел на расстоянии шести-семи шагов, притом картинка дрожала, расплывалась и была черно-белой, словно у настоящего дальтоника), Мартин выкроил жалкие три-четыре процента энергетического запаса для усиления опорно-двигательных функций. Без обоняния, осязания и вкусовых ощущений на первых порах пришлось совсем обойтись. О подключении нервных окончаний не могло быть и речи, тогда Гентар не смог бы выбраться из палаты, а упал бы на пол и обрек бы себя на несколько часов незабываемых впечатлений, по сравнению с которыми посещение средневекового костоправа показалось бы лишь безобидным сеансом легких и даже приятных шлепков по попе.

Особо тяжко оказалось сползти с кровати и, с грехом пополам устояв на подгибающихся ногах, сделать первый шаг. Колени не слушались, руки тряслись, покрытый белым налетом язык свисал из открытого рта, из глаз текли слезы, ну и нос тоже был на мокром месте. Однако самое обидное, что в голове мага блуждали не относящиеся к делу мысли, энергию которых он не мог направить на благое дело выздоровления. Это была другая система, чуждая для обычного человеческого организма, подарок Коллективного Разума, который хоть и находился под его черепной коробкой, но был хорошо защищен от вмешательства даже самого обладателя-моррона.

«Пациент номер семь: ножевое ранение в брюшную полость, обширное кровотечение, множественное повреждение внутренних тканей, через несколько часов впадет в кому и уже из нее не выйдет. Пациент номер двенадцать: черепно-мозговая травма, повязка наложена плохо. Врачи бездарно обкололи его препаратами, которые нейтрализуют действие друг друга. Эффективность лечения три-четыре процента, в то время как минимально допустимый порог – сорок-пятьдесят...» – ставил экспресс-диагнозы бывший некромант, пока с черепашьей скоростью двигался по узкому проходу между койками.

Вот уже полтора века Мартин не практиковал, опасаясь вступать в конкуренцию с университетской профессурой и прочими представителями официальной медицины. Если бы было возможно лечить людей, не привлекая излишнего внимания, он непременно посвятил бы работе в одной из клиник большую часть своего свободного времени, но, к несчастью, гении скальпеля и микстуры всегда обретают то, чего совершенно не хотят и к чему безудержно стремятся бездари, – известность и славу. Мартину часто приходилось сдерживать свои лекарские порывы, но эта ночь стала приятным исключением.

«Какого черта?! Я покидаю Полесье и уже никогда сюда не вернусь. Пора кое-что показать олухам в белых халатах!» – решил маг, почувствовавший вдруг неимоверный прилив сил и неуемное желание оказывать помощь.

Благородный порыв стоил ему приблизительно получаса драгоценного времени, но зато маг покидал палату для безнадежных под греющий сердце писк мигающих зелеными датчиками аппаратов. Проснувшийся от неприятных завываний дежурный врач так и не смог осмыслить произошедшего чуда: восемь из девяти коматозников одновременно пришли в себя, пятеро из восьми безнадежных больных, как сговорившись, пошли на поправку, а один пациент бесследно исчез, прихватив с собой казенную простыню.

Ночная духота сводила с ума. Толстенький лысый охранник вытер рукавом униформы пот со лба и открыл форточку, нарушив тем самым инструкцию 42Р/8 «...О целостности охраняемого контура...». Но в тесной каморке все равно было нечем дышать, рубашка прилипала к грузному телу, а по вискам били неуемные молотки боли. Вентиляция не работала, а принесенный из дома маленький вентилятор лишь гонял по комнате горячий воздух. Неизвестно, где и чему учился финансовый управитель третьей старгородской больницы, но он почему-то постоянно путал понятия «экономика» и «экономить», сберегая гроши на мелочах. Неисправная вентиляция, грязь в подсобных помещениях и регулярно опадающая с потолков штукатурка надежно прикрывали дыры в разворованном больничном бюджете. Кто-то купил недавно новый энергомобиль, а кто-то разорялся на порошках, отстирывая старенькую, пропитанную потом и рвущуюся на локтях форменную рубаху.