К счастью, не только хорошее, но и плохое рано или поздно заканчивается. Когда процессия выехала на мост, ведущий к рыночной площади, и страх, и ненависть стали менее ощущаться. Они остались позади, как все, что в Альмире приключилось. Примерно через полчаса экипажи подъехали к городским воротам, пожалуй, впервые открывшимся в ночи за много-много лет. Конные стражники прекратили сопровождение экипажей, а вскоре и ворота за ними закрылись. Дарку стало на душе легко, и он не заметил, как заснул.

Пробудила моррона боль, что, впрочем, было для него и неново! Магическая сфера отклеилась от его руки и упала на ногу, отдавив несколько пальцев. То ли Мартин Гентар наконец-то пришел в себя и удосужился снять с шара заклятье, то ли чары сами собой окончательно ослабели с течением времени. Впрочем, подобные пустяки не очень беспокоили в тот момент едва открывшего глаза Дарка.

Ночь прошла, за окном разогнавшейся кареты уже светало, а в ушах моррона стоял чудовищный храп, льющийся из широко открытого рта пускавшего во сне слюну Грабла. Дарк не знал, куда их везут, но, скорее всего, кареты мчались на северо-восток, к не такой уж далекой шеварийской границе. Выглянув в окно, Дарк не заметил позади даже маленького облака пыли. Их не преследовали. Видимо, среди сторонников графини было не так уж и много вампиров, способных путешествовать при свете дня, а честному слову Тальберта Арканса враги доверяли куда больше, чем стражам порядка и индорианам, бывшим их союзниками.

Еще примерно час, может, чуть больше, Аламез пребывал в неведении, а его бока получали быстро заживающие синяки от тряски, но затем экипажи сбавили ход, съехали на обочину и остановились. Выразив свое отношение к Дарку смачным плевком на пол, наконец-то проснувшийся Грабл покинул карету, а его место тут же занял чему-то радостно улыбавшийся Кабл.

– Коль развяжу, лягать не бушь? – захихикал коротышка, пребывавший в весьма хорошем расположении духа. – А прочие мерзости совершать?

– Давай уж, не тяни! – не в силах подыгрывать всяким глупостям, Дарк протянул малышу руки.

Мгновенно выросшие на указательных пальчиках коготки справились с тугими веревками гораздо быстрее, чем это сделал бы охотничий нож или иной острый предмет. Самое удивительное, что на кистях Аламеза не осталось даже крохотного пореза.

– Ну, вот и усе, прощевай! – подытожил потомок карлов, забавно мотнув головой. – Ножки сам распутаешь, только не щас! Погодь, мы сперва отъедем!

– Постой! – выкрикнул Дарк, когда шустрый коротышка уже выпрыгнул из кареты, но еще не успел захлопнуть за собой дверцу.

– Ну, че те?! Азвинений не жди! Соплей на прощанье тож не надоть!

– Зов… ты ведь слышал Зов?! – спросил Аламез, до сих пор пребывавший в неведении, в чем же состояло послание Коллективного Разума. – Я ведь тогда угадал?!.

– Неа, – захихикал маленький человечек, хитро прищурившись. – Зову плевать на всяких мелких козявок, вроде Самбины, да и Тальберта с Форквут он не приказывал спасать…

– Так в чем же он состоял?

– Состоит, – поправил собрата Кабл, – состоит, поскольку миссия моя еще не закончена. А смысл послания кроется в том, чтобы мы, потомки карлов, гномов, эльфов и прочих, перестали наши башки о безвозвратном прошлом ломать да за ум поскорее брались! Пора нам себя вами, человеками то бишь, начать ощущать… Вишь, как все забавно выходит! Некие болячки, что организм человечий, что Разум Коллективный, сам исцелить способен, безо всякого там вмешательства занудных лекаришек, которые в него, в организм то бишь, с инштрументами своими грубыми лапчонки грязные запускают! Я всю дорожку о том с дружком твоим, некромантишкой, калякал! Кажись, старикашка понял… по крайней мере от нас отстать пообещался… А уж коль за старое вновь примется, я ж ему вот этой самой ручонкой, – в запале Кабл вновь выпустил коготки, – всю его козью бороденку повыдергаю!

Завершив разговор столь грозной клятвой, произнесенной, как и вся остальная речь, с улыбкой на лице, Кабл захлопнул дверцу кареты. Спустя некоторое время Дарк услышал конское ржание и скрип отъезжавшей кареты. Это был сигнал, сигнал о том, что его заключение закончено. Сбросив с ног путы, Аламез выпрыгнул из кареты и еще успел увидеть в клубах пыли на дороге быстро удаляющийся экипаж. На опушке леса, где они сделали привал, остались лишь две кареты. Беглецы отпустили всех: и его, и Гентара, и даже возниц, но увезли с собой графиню, видимо, решив освободить вспыльчивую, своенравную красавицу лишь у самой шеварийской границы. Кучера по-прежнему пребывали в состоянии, близком к шоку, и испуганно жались к лошадям. На него же да и на задумчиво восседавшего на камне Гентара мужички смотрели как на двух чертей во плоти, то ли пришедших за их грешными душами, то ли желавших наведаться в баньку к их пышнотелым женушкам.

– Твой меч и нож на скамье в карете, – произнес сидевший спиной к Дарку маг, даже не повернув головы при его приближении. – Кошель с золотишком Фанорий там же оставил. Говорит, все в целости, но, наверное, врет…

– Пущай врет, оно ж все равно не кровное, а наворованное, – заявил Дарк, сев с магом рядом на камень. – Хорошо, что меч оставили. Эх, и трудно в нынешнем мире клинок стоящий найти…

– Я ошибался, я так ошибался, – не слыша, о чем говорит Аламез, завел речь о своем маг. – Столько времени, столько трудов впустую растрачено, а сколько душ зазря загубить пришлось?

– А чего ты хошь? – тяжко вздохнул Дарк, чувствуя, что не сможет, да и не желая переубедить приятеля. – Наша жизнь – что война, а на войне большинство потерь случайные и бестолковые. Это только летописцы о сражениях великих да о подвигах пишут, а о глупостях творимых деликатно умалчивают…

– Ну, и где же теперь наша с тобой передовая?

– Почему «наша», твоя! – поправил собрата по клану Аламез. – Я уж от борьбы подустал. Для меня ведь Кодвусийская Стена как будто лишь вчера пала, да и последние дни не на мягкой постели прошли, так что пора бы уж бравому солдатушке немножко и отдохнуть. Думаю, годков тридцать иль пятьдесят мне на безделье с лихвой хватит, а потом добро пожаловать – хоть на новую авантюру зови, хоть к бесу в пасть!

– Куда отправишься? – спросил Мартин, видимо, не желая переубеждать спасшего ему жизнь друга.

– А как ты думаешь, герканская армия такого командира, как я, стерпит… не развалится? – усмехнулся Дарк и, не ожидая ответа, направился к карете, забирать свои вещи.

Когда Аламез обернулся, чтобы сказать последние слова на прощание, некроманта на опушке уже не было, а с камня, на котором он только что сидел, поднимался легкий дымок. От возниц, бывших свидетелями исчезновения мага, моррон добиться ничего не смог. Тряся бородами и осеняя себя на ходу знамениями, перепуганные мужики убежали в лесок.

Решив, что в нынешнем мире, видимо, не приняты долгие прощания и напутственные речи, Дарк Аламез, которому ничего не осталось, как философски пожать плечами, и сам тоже отправился в путь. К полудню еще этого дня он вышел на торговый тракт, ведущий к Мальфорну, а к вечеру уже пересек герканскую границу.

Утро того дня, как назло, было солнечным, теплым и тихим. Уставший за время ночного буйства гуляка ветер едва касался листвы деревьев, да и ветки кустов со стеблями травы почти не задевал. Непослушное стадо белоснежных барашков-облаков разбежалось по небосклону, поражающему своей идеальной голубизной, а солнце, как и подобало заправскому пастуху, замерло на одном месте, не мешая будущей снеди да тулупам пока наслаждаться сочной небесной травкой. Округа замерла, в округе воцарилась томная, летняя дремота, и поскольку даже на запыленной дороге не происходило никакого движения, возникало ощущение, что мир погрузился в долгий, глубокий сон; что его навеки покинули хлопоты, тревоги и прочие портящие существование житейские пустяки. Пространство замерло, плавное течение мгновений остановилось, а глаза притаившегося в кустах на обочине разбойника стали медленно, но неумолимо закрываться сами собой.