«Одно из двух: или меня хотят с позором выгнать взашей из города, ведь они понимают, что добровольно я Марсолу не покину, или городской управитель страдает от обостренной стеснительности. Он хочет со мной увидеться, но не решается признаться в этом открыто, поэтому и присылает по пустяковым поводам всяких болванов, чтобы я сам пришел к нему, точнее, не пришел, а приполз на коленях. Ну и городок, ну и нравы!» – смеялся, поскольку уже не в силах был дивиться да горевать отец Патриун, складывая письма, распоряжения, предписания, петиции, требования и указания в огромную стопку бумаги, которая пойдет этим вечером на растопку старенького камина.

Священник решил занять твердую позицию и утром следующего дня отправиться с визитом, но не в ратушу, а во дворец губернатора, поскольку правитель новых земель – вот уровень общения главного священнослужителя колонии, а не какой-то там хапуга – городской толстосум, неизвестно, за какие заслуги и благодаря каким махинациям пришедший к власти и возомнивший себя правителем Марсолы.

Дракону очень хотелось нарушить правила и показать обнаглевшим изводителям чернил и чужих нервов почем фунт лиха. Он с радостью в сердце представлял, как перекосились бы их гнусные рожи, узнай они, с кем на самом деле имели дело. Однако, по мнению игрока в чужие жизни, отступать от придуманных самим собой законов было недопустимым ханжеством и неуважением к самому себе. Дракон мог легко наказать чиновников, а вот справиться с этой задачей в обличье отца Патриуна было куда сложнее. Когда живешь не одно столетие, то ценишь не результат, а процесс, наслаждаешься игрой и брезгуешь жульничать, хотя порой и хочется тайком достать из рукава козырную карту.

Все-таки одно правило святой отец решил в этот вечер нарушить. Все церкви, соборы и храмы Святого Индория никогда не закрывали дверей до захода солнца. Небесное светило было еще высоко и должно было скрыться за верхушками деревьев лишь через час, но верующие вряд ли воспользовались бы последними минутами уходящего дня, чтобы приобщиться душой к высоким материям. Отец Патриун решил пораньше лечь спать, ведь завтра ему предстоял довольно тяжкий разговор с губернатором, старичком-вельможей, которому уже не было дела ни до чего, в том числе и до возмутительных фактов притеснения мещанами Индорианской Церкви.

Священник спустился в зал моленья, чтобы запереть дверь, но тут увидел сидевшего на скамье возле статуи Святого Индория богато, хоть и не вызывающе одетого дворянина. Длинные прямые волосы закрывали лицо и скрывали возраст то ли погрузившегося в молитву, то ли просто отдыхавшего от мирской суеты мужчины, но почему-то посетитель показался святому отцу знакомым.

Хоть желание запереть храм пораньше было по-прежнему сильно, но Патриун решил поступиться своими интересами и осторожно, чтобы не потревожить душевный покой первого и пока единственного прихожанина, не помешать ему мысленно общаться со всевышними силами, направился обратно в свою комнату.

– Не уходите, ваше Преподобие, – прозвучал приятный и совершенно незнакомый голос молодого господина. – Моя молитва почти завершена, но мне хотелось бы поговорить и с вами.

– О чем, сын мой? Вас что-то мучает и терзает? – с искренним состраданием в голосе произнес священник. – Поделитесь своими печалями, я буду рад, если смогу помочь.

– Нет, меня – нет, – усмехнулся мужчина, – но, насколько мне известно, кое-кто очень хочет помучить и потерзать вас. Что же касается помощи, вы мне уже помогли, так что, похоже, как это и ни парадоксально, помогать придется именно мне – вам. Но я не против, мне это даже в радость – вытащить из беды хорошего человека.

Молодой дворянин повернулся к священнику лицом и небрежным движением откинул прядь волос со лба. Хоть и не сразу, но Патриун все же вспомнил, где и при каких обстоятельствах он видел этого человека, видел мельком, на расстоянии, поэтому и допускал, что, возможно, ошибся.

– Позвольте представиться, святой отец, – произнес дворянин, поднимаясь со скамьи, – меня зовут маркиз Вуянэ.

Красота бывает разной: внешней и внутренней, притягивающей, манящей и отталкивающей, обжигающей ледяным холодом. Подобно прекрасному имеет свои разновидности и его противоположность – уродство. Внешность маркиза Вуянэ могла послужить наглядным примером того, что удачная комбинация неправильных пропорций и далеких от совершенства линий может быть привлекательной, завораживать взгляд собеседника и, как ни странно, располагать к себе. Изящные, хоть и неброские одежды маркиза не были украшены россыпями драгоценных камней и замысловатыми узорами золотых нитей, но зато ловко скрывали некие диспропорции его фигуры, как то: небольшое отложение жиров по бокам тела и внизу живота, толстоватые ноги и непропорционально длинные руки с тонкими, почти как у девицы благородных кровей, запястьями. Удачный покрой платья вельможи не только сглаживал бросавшиеся в глаза дефекты тела, но и подчеркивал довольно сносно вышедшие у природы места: крепкие шею и плечи, могучую грудь и притягивающие девичьи взгляды упругие ягодицы.

Одним словом, маркиз умел одеваться и превращать неказистость своих форм в объект восхищения. Что же касалось лица, то с этим наследством аристократ, увы, не мог ничего поделать. Его волосы были хоть длинными, но редкими и слабыми. Как бы его слуги ни ухаживали за ущербной с рождения растительностью на голове, но все равно создавалось впечатление, что маркиз только что искупался в липкой грязи и вытер голову полотенцем, как-то позабыв предварительно вымыть ее. Похожие на покрашенную в черный цвет паклю волосы обрамляли лицо грушевидной формы, изуродованное к тому же толстыми щеками и чересчур пухлыми губами. Лоб вельможи был узок, хотя именно этот дефект немного маскировали две большие залысины, простиравшиеся чуть не до макушки. Глаза казались слишком большими, в особенности если учесть, что тонюсеньких бровей почти не было видно, а посредине всего этого «великолепия» торчал маленький курносенький носик с большими ноздрями. Природа вдоволь поиздевалась над потомком древнего и очень именитого филанийского рода, она наделила его мордой жабы, а не человеческим лицом, но потом, видимо, сама устыдившись своего мерзкого поступка, решила немного сгладить характерные для всех земноводных черты.

Непонятно почему, но лицо молодого маркиза не вызывало отвращения, а, наоборот, притягивало к себе оценивающие женские взгляды и располагало к откровенности собеседников-мужчин. К примеру, отец Патриун, запершись с маркизом один на один в тесноте своей мрачной каморки и потягивая слабенькую церковную настойку, вот уже десять минут смотрел на расположившегося в кресле вельможу и ни разу не отвел с отвращением взгляд. Маркиз Вуянэ, несомненно, был некрасив, но, бесспорно, являлся самым привлекательным мужчиной из всей невезучей породы обделенных природой людей.

– Вот это винцо ничего, хотя при иных обстоятельствах я не стал бы его даже нюхать, – честно признался вельможа, дегустируя содержимое всех пяти предоставленных ему на выбор бутылок.

– Что поделать, маркиз? Вы пришли в гости к служителю Святого Индория. Мы приучены к скромности, – развел руками отец Патриун, – но тем не менее кое-кто почему-то считает, что наши сундуки ломятся от злата…

– Кое-кто? Это случайно не людишки из управы? – лукаво подмигнул Вуянэ, избравший, как ни странно, привольно-панибратскую манеру общения с духовным саном, к тому же намного старше его по летам. – Не беспокойтесь, святой отец, все уладится. Я так полагаю…

– Неужто вам уже стало известно? – изобразил удивление Патриун, хотя поражаться-то, собственно, было и нечему. Один из влиятельнейших обитателей Марсолы просто обязан знать, что творится вокруг.

– Конечно, известно, – кивнул маркиз. – Мне даже известно, что завтра с утра вы собираетесь нанести визит губернатору, а тот будет оскорблять вас ужимками притворного сочувствия и клятвенно уверять, что, к сожалению, не имеет возможности уладить произошедшее недоразумение… точнее, целый ряд недоразумений. Нет, нет, не смотрите так, святой отец, я не телепат, я не умею читать чужие мысли, да и предсказатель из меня не ахти, просто мой жизненный опыт подсказывает, что события развернутся именно так…