– Да что же мне делать-то?! – громко выкрикнул впавший в отчаяние Лачек, не видя выхода из глупой, абсурдной ситуации.

– Успокоиться, а затем вместе со мной положить конец войне на Шатуре, – произнес Вебалс, гипнотизируя Палиона спокойным, уверенным взглядом. – Я помогу тебе добыть доказательства и научу, как покончить со сбежавшими в твой мир Озетами. Понадобится время, но оно у нас есть. Твой мир огромен, пока он выдержит пакости троих негодяев, а вот наша планета может вскоре совсем обезлюдеть. Ну как, мы заключаем союз?

Палион недолго подумал, похмурил-похмурил лоб, а затем все же кивнул, поверив единственной предоставленной ему гарантии, честному слову Вебалса из рода Озетов.

Отряд вернулся из Лютена только на рассвете, и то не весь. Наблюдатель со смотровой башни прокричал, что не хватает примерно двадцати всадников. По толпе слуг, скопившихся на маленьком пятачке между воротами лагеря и шатрами, волной пронеслось испуганное бормотание. Кое-кто из рабов не выдержал напряженного ожидания и попытался подойти ближе, но солдаты-послушники отогнали полезший под ноги сброд ударами сапог и копейных древков, плетей, к сожалению, у них под рукой не нашлось. Тихое перешептывание разумных денщиков и стоны их суетливых коллег, уже получивших утреннюю порцию пинков да тумаков, слились в невообразимый дуэт роя растревоженных ос и жалобного блеяния не покормленного овечьего стада.

Солдаты и рыцари на стенах деревянного частокола были крайне недовольны поведением простолюдинов, но не торопились спускаться вниз и устраивать взбучку забывшим свое место слугам. В данный момент их больше волновало другое: произошла ли ночью кровавая стычка с нежитью и отдавать ли приказ срочно запрягать лошадей. Лишь когда конный отряд приблизился на расстояние в двести метров большинство членов Небесного Ордена вздохнули с облегчением. Раненых воинов и лошадей с пустыми седлами не было видно, значит, отряд не понес потери, а часть их боевых товарищей просто отправилась выполнять приказ Наставника.

И вот наступил момент, когда издергавшиеся слуги наконец-то смогли продемонстрировать уставшим господам свою почти святую любовь, собачью преданность и недюжинное рвение. Ворота походного лагеря открылись, и обрадованные рабы, рискуя своими никчемными жизнями, бросились под конские копыта, чтобы помочь господам как можно быстрее и удобнее спуститься с высоких седел.

Командир экспедиционного отряда, сам Великий Наставник Жанор Мерун, был явно не в духе. Он отпихнул вцепившегося в стремена слугу ногой, и пока тот падал на землю, успел дважды пройтись по его глуповато лыбящейся физиономии плетью. Затем, спустившись с лошади без посторонней помощи, Наставник все-таки сжалился над скулящим под ногами ротозеем и не стал добивать его кованым каблуком сапога.

– Лови! – Краткая команда заставила побитого бедолагу позабыть о боли.

Ерзающее в луже тело быстро напряглось, ловко извернулось и обеими руками поймало сброшенный господином шлем. Если раб был бы менее расторопным, и хозяйский щлем шлепнулся бы в грязь, то на частоколе появился бы еще один висельник, еще один к тем двадцати, что уже отпугивали случайных путников и заклятых врагов от лагеря братства. Рыцари Небесного Ордена любили и баловали своих нерадивых слуг: за провинности всего лишь пороли, за проступки вешали, но никогда не пытали и не прибегали к мучительным способам казни.

Стальные перчатки последовали за шлемом, затем настала очередь бело-голубого яке, перед выездом чистого, а теперь перепачканного дорожной пылью и черными пятнами въевшейся в ткань гари. Холоп поймал пропахшие потом доспехи и, бережно держа их, замер в ожидании следующего хозяйского броска, которого так и не последовало.

Тонкие пальцы хмурого, как небо перед грозой, Жанора упорно терзали заевший ремешок кирасы. Слуга желал помочь, но не решался приблизиться к господину и уж тем более дотронуться до него. Наставник Мерун пребывал в состоянии тревожного раздумья, и мысли его были далеки от бадьи с горячей водою, мягкой постели, ожидавшей его в шатре, и уж тем более от грязной площадки перед воротами, на которой топтались лошади, суетились слуги и, валясь с ног от усталости, снимали тяжелую походную броню его солдаты.

– Ликарас, Брок вернулся? – озадачил Наставник вопросом поспешно подошедшего к нему рыцаря, оставленного на время отсутствия комендантом походного лагеря.

– Нет, еще нет, – кратко ответил рыцарь по имени Ликарас, благоразумно не ставший расспрашивать о деталях ночного похода.

– Как прибудет, разбуди! – отдал приказ Жанор, наконец-то умудрившийся вырвать из кожи ремня проржавевший крючок вместе с дужкой.

Комендант был, естественно, благородного происхождения, при прошлой жизни в миру настоящим графом с родословной длиннее, чем у самого короля, поэтому, не раздумывая, пришел на помощь командиру в его нелегкой борьбе с кирасой.

– Господин Наставник, вас хочет видеть королевский посыльный, – робко, но с чувством собственного достоинства предупредил комендант.

– С каких это пор гонцы хотят видеть господ? – Слово «хотят» прозвучало в устах Жанора по-особенному, с искренним удивлением и одновременно с презрением.

– Но это не обычный гонец… Это сам герцог Самвил, двоюродный брат короля Лиотона… – быстро забормотал рыцарь, видимо, боявшийся, что на его плечи больше никогда не будет возложена честь быть комендантом.

– А с каких это пор придворные шаркуны у мальчишек-вестовых хлеб отбивают? – проворчал себе под нос Жанор Мерун и, не обращая внимания ни на оправдания своего помощника, ни на тяжкое оханье повалившегося в грязь под тяжестью упавшей на него кирасы слуги, направился к шатру.

Именитый путник чувствовал себя в чужом шатре, как дома. Видимо, сказывалась королевская кровь, перебродившая в аристократических жилах. Вальяжно развалившись на обшитом медвежьими шкурами кресле, герцог Самвил изволил скучать, поэтому меланхолично потягивал чужое вино, заливая красными каплями разложенные на столе бумаги, устало взирал на кривляние парочки слуг, отвешивающих друг другу ради господской потехи вполне взаправдашние тумаки и медленно гладил по голове прикорнувшую возле его ног служанку. Эта светская идиллия происходила не где-нибудь в тронном зале родового замка, а в самом центре лагеря воинского братства, славящегося не только поразительной крепостью духа, но и суровым даже по меркам церковников аскетизмом.

– Шутам по двадцать палок, девке – пять плетей! – отдал распоряжение следовавшим за ним рыцарям ворвавшийся в палатку Жанор. – Лумбо, распорядись заложить карету! У сиятельного герцога Самвила очень важные дела, он покидает нас, не отобедав!

Ни на секунду не задумавшись, солдаты кинулись выполнять приказ Наставника. Слуги герцога запричитали, когда их схватили и потащили наружу крепкие, натертые до мозолей в боях руки. Самвил вскочил с кресла и, брызгая слюной, завизжал о своем статусе, правах и прочей чепухе, бывшей для членов Небесного Братства лишь нелепой болтовней, пустым сотрясанием воздуха. Взгляд Жанора тем временем изучал не изуродованное злостью лицо вельможи, а собственное ложе, измятое и перепачканное после ночных утех. Ожидая его возвращения из Лютена, посланник короля на славу повеселился, предоставив другим честь прибрать за собой.

– Пошел прочь! Вон из палатки и лагеря! – прервал гневные излияния герцога Жанор, как только они остались одни. – Если твой король захочет мне впредь что-то сказать, пусть пришлет воспитанного посыльного, а не родовитую свинью!

– Как ты смеешь, мерзавец?! – Кровь прилила к лицу оскорбленного вельможи, а рука легла на инкрустированный драгоценными камнями эфес меча. – Да я тебя живьем сгною!

Тонкий, парадный меч эффектно покинул ножны, но тут же вернулся обратно. Ухмылка на суровом лице Наставника не предвещала ничего хорошего. Герцог испугался, испугался отрешенного взгляда хладнокровного убийцы, который не будет кричать и оправдываться, не будет осыпать угрозами и источать логичные аргументы, а просто возьмет и придушит любого, вставшего у него на пути. Близкое родство гостя с королем, высокое положение в обществе, титул, богатство, возложенная на аристократа миссия ничего не значили для Наставника Меруна. Перед ним стоял не вельможа, а обычный нахал, осмелившийся без разрешения войти в его дом и заниматься богопротивными делами.