Превращение из человека в животное произошло, когда мимо «трупа» прислонившегося к стенке сгоревшего дома прогрохотала телега с припасами. Необычайно обостренное обоняние голодавшего учуяло еду: ласкающий ноздри аромат сыра, душистые запахи колбасы, пряностей и свежего хлеба. Позабыв о смертельной опасности, исходившей от явно недружелюбно настроенных к людям чужаков, Жал «ожил», вскочил и одним прыжком оказался на самом верху телеги. Трясущимися от нетерпения руками, урчащий как зверь, солдат мигом разорвал довольно прочную ткань походного покрывала, а затем… затем впился зубами в чарующе пахнущую, разжигающую и без того бесновавшийся аппетит колбасу. Он терзал свежее мясо, яростно рвал его зубами, а потом глотал большими кусками вместе с толстой и жесткой кожурой.

Ах, какой это был сладостный миг! Пожалуй, самое лучшее мгновение в жизни солдата, жаль только, что продлилось оно недолго. Сильный удар тяжелого, тупого предмета – рукояти меча или кистеня – сотряс затылок позабывшего об осторожности воина. Жал тут же потерял сознание и лишь по счастливой случайности не подавился застрявшей в горле кожурой.

Сон может прерваться по-разному: нежным прикосновением губ любящей женщины, ласкающих твое расслабленное тело, или ушатом холодной воды, вылитым все той же особой прекрасного пола. Но порой отдых прерывается криком, истошным, напуганным криком, и подобное начало нового дня не предвещает ничего хорошего…

Штелер еще не успел открыть глаза и понять, ночь на дворе или день, проспал ли он до раннего утра или только до позднего вечера, когда из коридора донесся пронзительный протяжный визг, сопровождаемый страшным, оглушающим грохотом и раздражающим слух металлическим лязгом. Только что очнувшемуся рассудку моррона потребовалось чуть больше доли секунды, чтобы понять характер и причину потревоживших его звуков: женщина кричала от испуга, какие-то мерзавцы выбивали ударами сапог дверь, и, скорее всего, в его комнату. Как ни странно, крепкие дубовые доски и добротный железный засов оказывали достойное сопротивление агрессивно настроенным чужакам, но, к несчастью, на петлях хозяин гостиницы сэкономил, их с гвоздями вырвало из косяка всего после второго удара.

Четверо вооруженных мужчин ворвались в комнату еще до того, как барон успел вскочить с кровати и выхватить из ножен меч. Сильный удар дубинкой по голове застал моррона врасплох и отбросил обратно, на перепачканное грязной одеждой одеяло. Налетчики действовали быстро и слаженно, сразу было понятно, что это далеко не первый их визит к заспанным постояльцам гостиницы. Двое схватили моррона за руки, плотно прижав их к кровати, а третий цепкими пальцами одной рукой вцепился жертве в горло, другой же достал из ножен и брезгливо отбросил в сторону его жалкий, вызывающий у настоящих бойцов лишь отвращение меч. Что делал четвертый разбойник, барон, пытавшийся сопротивляться, не видел, но понял, как только кисти правой руки сдавили крепкие путы. Его привязывали к кровати, а значит, не собирались убивать. На дюжих парнях не было формы стражи, следовательно, это были всего лишь грабители, позарившиеся на мешок с золотыми под его кроватью.

«Возьмут деньжата и уйдут! Не стоит мне пока дергаться, я после на них отыграюсь: на них и на шкодливом хозяине… Надо ж, сам золотишко присвоить не решился, так бандюг на меня натравил! Ничего, вы у меня все потом получите, и дюжину золотых из добычи потратить не успеете, как станете пищей для червей! Я уж об этом позабочусь», – здраво рассудил моррон, и поскольку сопротивление в данный момент ничего, кроме боли, ему не давало, расслабил мышцы рук и закатил глаза, притворившись, что потерял сознание.

Его спеленали по рукам и ногам примерно за минуту. Довольно плохой показатель, если учесть, что жертва грабежа уже не сопротивлялась, а работа велась вчетвером. После того как последний узел был благополучно затянут, один из налетчиков, как и предполагал моррон, полез под кровать за мешком, но вот остальные господа грабители повели себя странно: один куда-то ушел, второй задернул шторы на окне, а третий выплеснул барону в лицо холодную воду из кувшина. Штелеру показалось, что его собираются допрашивать, но только о чем вести беседы злодеям и жертве грабежа, когда добыча не где-то припрятана, а уже находится у разбойников в руках? К тому же ему не заткнули кляпом рот, хотя при обычном налете это делается в первую очередь.

Совокупность совсем не типичных для поведения разбойного люда фактов натолкнула моррона на довольно неприятную для него мысль. Поздний визит нанесли не обычные ночные злодеи, хоть от позвякивающей в мешке добычи посетители не отказались. Скорее всего, вооруженные дубинками и мечами бугаи состояли на службе у очень влиятельного и богатого господина, не стеснявшегося отдавать своим людям приказы, мягко говоря противоречащие всем нормам приличий и строгим положениям герканского закона. Какими бы дерзкими ни были лихие люди, какой бы безумной отвагой ни пылали их жестокие сердца, но они бы никогда не отважились открыто носить под одеждой кольчуги, а оружие прятали бы под полы длинных плащей. Кроме того, воры, налетчики и убийцы предпочитали совсем иное оружие. Их мечи были почти в два раза короче обычных клинков, они непременно носили с собою кинжалы, которые и к горлу жертвы удобней приставить, да и в замочной скважине при случае можно поковырять, а для бесшумного обезвреживания жертвы использовали удобные удавки. Дубиной по голове били в основном лишь начинающие лиходеи, боявшиеся неправильно накинуть петлю на горло и дать жертве возможность спастись.

Нет, определенно незваные визитеры не принадлежали к числу мастеров грабежа, но что они в таком случае хотели от Аугуста? Ответ на этот вопрос отыскался довольно быстро, его привел в комнату четвертый, отлучившийся на время наемник, и со всей галантностью, на которую был только способен, сопроводил до кровати со связанной по рукам и ногам жертвой. Пленник не поверил глазам, когда порог комнаты робко переступила прекрасная, хоть немного бледная и заплаканная Линора Курье.

«Неужто в женском сердце нет даже крохотного уголка, где могла бы приютиться благодарность? – с горечью подумал моррон. – Я спас красавицу и ее воспитанницу от бесчестия разбойников, я приютил их в своей карете, избавил от опасной пешей прогулки по лесу, не говоря уже о наказании распоясавшихся молодчиков. А что получил взамен, где оно, „скупое женское спасибо“? Дамочка выдала меня даже не властям, а слугам жаждущих моей крови сопляков, неспособных самим постоять за себя… Только вот как же она узнала, где я снимаю угол?»

На этот вопрос, по сути не столь уж и важный, барону пока не удалось найти ответа. Ему просто не дали времени пораскинуть мозгами. Как только прекрасная Линора увидела привязанного к кровати бывшего попутчика, стеснение ее куда-то исчезло, а робость сменилась пламенной яростью.

– Это он, он, господин Гербранд! Он похитил бедняжку Анвеллу! – выкрикнула мгновенно раскрасневшаяся красавица и, сжав маленькие кулачки, ринулась к кровати, явно намереваясь забить ими удивленного барона до смерти.

Наверное, разъяренная женщина могла бы его растерзать, но двое рослых слуг вовремя преградили ей путь и, деликатно подхватив под руки, повели обратно к двери.

– Он и господина барона убил, и лик господина Нарвиса обезобразил! – голосила все рвущаяся и рвущаяся в приступе праведного гнева к кровати Линора. – Пустите ж меня, я сама… собственными руками!

Что же именно с ним хотели совершить маленькие красивые ручки, созданные чтобы не бить, а ласкать, моррон так и не услышал. Двое мужчин вывели женщину, третий наемник тут же занял позицию возле выбитой двери, а тот, кто, видимо, был господином Гербрандом, тяжко вздохнув, уселся на стул и пронзил лежащего на кровати барона холодным, испытующим взглядом. В отличие от госпожи Курье старший из слуг не испытывал к пленнику злости. В его слегка прищуренных, внимательно изучающих моррона глазах не было ненависти, только бесстрастная решимость методично, со знанием дела довести поручение его господина до конца.