Свиток стоил три тысячи золотых. В него какой-то священник заключил молитву. Зачем, конечно, он это сделал, было непонятно, ведь не каждый сможет такой свиток использовать, а самим священникам они не требуются. Но вот он, в продаже.

— А эти свитки… они всегда у вас есть? — заплаканная девушка повернулась к продавцу.

Молчаливый продавец в капюшоне просто кивнул. Девушка задумалась.

Валрик доставал остаток пирожного из кармана, когда девушка вдруг обернулась к нему и спросила.

— Скажите. Где здесь продают оружие, и броню?

Валрик чуть не выронил лакомство от неожиданности, ведь длинноногие и не каждый день на гномов внимание обращают.

— Если дальше пройти по улице, будет кузнец! Слева! Лавка Малькуса! — Выпалил он, упустив возможность пошутить.

Девушка кивнула и торопливо пошла по улице. Валрик вздохнул. Посмотрел на пирожное. На продавца. Сказал ему:

— Хороший день, не правда ли?

Продавец лишь пожал плечами.

***

В храме же Учитель Гравин рассматривал свиток, который ему принесли посетительницы. Его ученики стояли неподалёку и косились на хвост одной из зашедших в храм девушек. Их звали Лелин и Нериза. Чернокровка. И полуэльфийка.

Гравин вздохнул.

— Вы задаёте страшные вопросы, уважаемые. И странные. — он продолжил. — творения должны нести людям пользу. Радость. Вы же спросили у меня, мог ли кто-то вложить в эту куклу душу.

На свитке была нарисована кукла. Кто-то старательно вычертил набросок, прорисовал детали одежды, но не оставил на рисунке лица. Кукла осталась безликой.

— Манипуляция душами — это один из ужаснейших поступков, которые можно совершить. И такое мы не практикуем.

Гравин поморщился.

— То же самое я могу сказать про ваше упоминание про вселение в куклу пойманных сильфов или использования кожи разумных существ в качестве материалов.

Пара гномов в толпе вздрогнули и они смотрели на женщин с опаской.

— Простите. — смутилась полуэльфийка. — Мы так часто сталкиваемся с культистами и преступными магами, что все эти ужасы потом просто становятся привычными. Мы просто хотели узнать, мог ли кто-то попытаться сделать такое.

Гравин вздохнул.

— Я не могу с этим вам помочь. Для големов используют стихийные духи, а привязка к механическому телу человеческой души, без сомнения, потребует ужаснейших экспериментов. Делать же голема из фарфора, в виде куклы, непрактично.

Гравин снова вздохнул.

— На вашем свитке изображена кукла. Игрушка. Зачем делать её големом? Ведь голем не может быть компаньоном. Дух, заключённый в него, понимает простые команды. Он не сможет говорить или общаться, играть. Поэтому я не понимаю, зачем пытаться такое сделать. Спросите кого-нибудь ещё.

Посетительницы ушли, а Гравин в очередной раз вздохнул. Откуда, ну откуда у разумных вроде бы существ такие чудовищные мысли. Они говорили что-то о некроманте, о свитке с рисунком, но вот кто в здравом уме может додуматься до таких действий?

Гравин достал из кармана игрушечного голема, завёл его и пустил по полу ещё раз. Фигурка отважно прошагала по прямой.

Гравин построил солдатика когда-то давно, десятки лет назад. И хоть и не умел он ничего, кроме того, как идти вперёд, от одного взгляда Гравин успокаивался и мечтал. В этой игрушке не было ни капли магии. И когда-нибудь может быть, получится создать механизм, прислужника, автоматического. Что так же, без магии, сможет делать всё то же, что и обычный голем. Или же даже больше.

Дорога к этой цели обещала быть долгой. Завод у игрушки закончился и она остановилась. Гравин поднял её, и аккуратно положил в карман.

***

Кап. Кап. Кап.

Капает вода в подземелье. Разбросаны по подземелью кости, обломки, ошмётки тел. Куски брони, куски орудий. Некоторые убиты дважды. Сначала живыми, потом как нежить.

Кап. Кап. Кап.

Вот лежит Вларгорим, который Гиврутхруве. Вот одна часть, вот вторая, вот третья. Механические руки оторваны под корень и валяются в разных углах. Давно лежит. Один скелет остался. Череп, будто с недоумением смотрит на стену.

Кап. Кап. Кап.

Выбита каменная дверь, за которой прятаться пытался Рив и не смог. Там кладовка. Реагенты разбросаны, пролиты. Высохли и испарились. Одно лишь битое стекло на полу. Хорошее стекло — алхимическое.

Кап. Кап. Кап.

Вот центр комнаты. Пол засыпан каменной крошкой, что выбивала Чёрная Фигура из древних стен. Снова крошка из алхимического стекла, от всех тех склянок, что бросал монах. Обломки, растоптанные в пыль, оплавленные огнём и кислотой. В куче хлама лежит забытый арбалетный болт, который выпустил менестрель. А в центре, изодранная в клочья чёрная фигура. Мёртвая.

Кап. Кап…. Скрип.

Раздаётся скрежет. Медленно, со скрипом, будто во сне клочья металла начинают ползти друг к другу. Одна десятая дюйма. Вторая. Третья. Дюйм.

Раздаётся скрежет. Клочья металла медленно соединяются друг с другом, в длинную металлическую ленту, что причудливо тянется на полу. Одна лента, вторая, третья.

Раздаётся скрежет. Медленно сворачиваются ленты друг к другу. Сплетаются. И ускоряют своё движения, чем ближе придвигаются одна к другой.

Раздаётся скрежет. Переплетаются, сливаются, образуют грудную клетку, пластинки брони, скрытый от посторонних глаз скелет.

Раздаётся скрежет. Сплетаются ленты, сливаются друг с другом. Плавятся. Медленно, неторопливо. Нет никого в подземелье, никто не помешает, не вмешается, не прервёт процесс.

Раздаётся скрежет.

Процесс возрождения. Снова лежит на полу чёрная фигура. Битая, израненная, с дырами в броне. Долго лежит, а на фоне капает вода. День, другой, может третий. Не чувствуется течение времени под землёй, никто не придёт снаружи, ведь замуровали авантюристы вход, взорвав заклинание. Только капанье воды.

Раздаётся скрежет.

Фигура шевелится. Чёрный рыцарь Или чёрная мечница? Сначала слабо, потом сильнее. Дрожат металлические пальцы, слегка, потом сильнее. Потом сжимаются в кулак. Вот движется рука, и ищет, ищет что-то на полу. Что-то важное, потерянное.

Раздаётся скрежет. Сотни тысяч капель упало с потолка подземелье.

Чёрная фигура шевелится. Дёргается. Садится, и сидит на полу. Поворачивает с металлическим скрипом голову. Нащупывает под рукой предмет. Это её меч. Большой, длинный, меч, он закруглён как фальшион, но с огромными, как у пилы зубьями. Рука привычно сжимает рукоятку.

Привычно?

Она опирается на пол и медленно встаёт покачиваясь. Разрушенное подземелье. Темнота. Темнота, в которой почему-то видно окружение, будто в сероватом свете. Так, как и должно быть. Как должно быть?

Фигура хватается за шлем, двумя руками. Держится за шлем, как человек, с головной болью. Молча, беззвучно, только со скрипом металла, скрипом пальцев о шлем.

Мерцают в сознании обрывки воспоминаний. Бессвязные, непонятные. Но во всех них в руках меч. Такой же, как и этот. Держим его вот, так, а потом…

Фигура встаёт в стойку, нацеливает оружие и делает мощный взмах. Потом второй. Движения грубые, но быстро набирают форму.

Что-то отличается. Тело должно быть легче. Тело должно быть слабее. Должно быть? Когда-то было иначе?

Снова и снова повторяется серия удара по воздуху, и тяжёлыми, мощными шагами фигура движется по кругу, вокруг центра комнаты. Будто сражаясь с невидимой тенью.

Это можно исправить. К этому можно привыкнуть. Сильное, прочное, тело. Которое никогда не остановится. Опыт, он позволит исправить привычки, изменить старые приёмы, освоить новое, тяжёлое и очень сильно тело, и потом можно идти вперёд. Но куда? Зачем?

Снова фигура хватается за шлем, молча, будто болит голова. Беззвучно, лишь поскрипывая пальцами о броню. А на броне медленно, очень медленно, затягиваются рваные раны.

Вихрь несвязных воспоминаний, всё спутано, всё смутно, все смешалось друг с другом, в бесконечную какафонию осколков памяти. Лиц, мест, времён года. Но одно объединяет их. В руке лежит меч. Всегда, через все преграды, в каждом бое, что обрывается в памяти на середине и превращается в другой бой, в другом месте, с другим противником… всегда в руке лежит меч.