— Заставить меня спать, заставить меня говорить во сне, меня, меня! — вскричала королева, побледнев. — Да как вы смеете, сударь? Да знаете ли вы, что это такое? Знаете ли вы, чем мне грозите? Это преступление называется оскорблением величества. Учтите: едва проснувшись, едва овладев собой, я приказала бы покарать это преступление смертью.

— Ваше величество, — отвечал Жильбер, не сводя глаз с охваченной неистовым волнением королевы, — не торопитесь обвинять и особенно угрожать. Конечно, я мог бы усыпить ваше величество; конечно, я мог бы вырвать у женщины все ее секреты, но, поверьте, я никогда не стал бы этого делать во время разговора королевы со своим подданным наедине, во время разговора женщины с чужим мужчиной. Повторяю, я мог бы усыпить королеву и нет для меня ничего легче, но я никогда не позволил бы себе ее усыпить, я никогда не позволил бы себе заставить ее говорить без свидетелей.

— Без свидетелей?

— Да, ваше величество, без свидетеля, который запомнил бы все ваши слова, все ваши движения, в конечном счете, все подробности сцены, чтобы по окончании сеанса у вас не осталось ни тени сомнения.

— Свидетель! — вскричала королева. — И кого же вы прочили в свидетели? Подумайте, сударь, это было бы преступно вдвойне, ибо у вас появился бы сообщник.

— А если бы этим сообщником, ваше величество, стал не кто иной, как король? — спросил Жильбер.

— Король! — воскликнула Мария Антуанетта с ужасом, который выдает замужнюю женщину сильнее, чем признание сомнамбулы. — О господин Жильбер! Господин Жильбер!

— Король, — спокойно повторил Жильбер, — король ваш супруг, ваша опора, ваш защитник. Король рассказал бы вам по вашем пробуждении, государыня, с каким почтением и достоинством я держался, доказывая свое умение достойнейшей из королев.

Договорив до конца, Жильбер дал королеве время оценить всю глубину его слов.

Мария Антуанетта несколько минут хранила молчание, нарушаемое только ее прерывистым дыханием.

— Сударь, — сказала она, — после всего, что вы мне сказали, вы должны стать моим смертельным врагом…

— Или испытанным другом, ваше величество.

— Невозможно, сударь, дружба не уживается со страхом и недоверием.

— Дружба между подданным и королевой может держаться единственно на доверии, которое внушает подданный. Вы это уже сами поняли, не правда ли? У кого с первого слова отняли возможность вредить — не враг, особенно когда он сам себе запретил пускать в ход свое оружие.

— Можно ли вам полностью доверять, сударь? — спросила королева, с тревожным вниманием вглядываясь в лицо Жильбера.

— Отчего бы вам мне не верить, ваше величество, ведь у вас есть все доказательства моей правдивости?

— Люди переменчивы, сударь, люди переменчивы.

— Ваше величество, я дал обет, какой давали некогда, отправляясь в путь, иные прославленные мужи, владевшие опасным оружием. Я буду пользоваться своими преимуществами только для того, чтобы отвести от себя удар. "Не для нападения, но для защиты" — вот мой девиз.

— Увы! — смиренно сказала королева.

— Я понимаю вас, ваше величество. Вам больно видеть свою душу в руках врача, ведь вы негодовали, даже когда вам приходилось доверять докторам свое тело. Вооружайтесь смелостью, вооружайтесь доверием. Тот, кто на деле доказал вам ныне свою кротость, дает вам добрый совет. Я хочу вас любить, ваше величество; я хочу, чтобы все вас любили. Я представлю на ваш суд идеи, что уже высказал королю.

— Берегитесь, доктор! — серьезно сказала королева. — Вы поймали меня в ловушку; напугав женщину, вы думаете, что сможете управлять королевой.

— Нет, ваше величество, — ответил Жильбер, — я не жалкий торгаш. У меня одни убеждения, у вас конечно же другие. Я хочу сразу опровергнуть обвинение, которое вы постоянно выдвигали бы против меня, в том, что я напугал вас, дабы подчинить ваш разум. Скажу больше, вы первая, в ком я вижу разом все страсти женщины и всю властность мужчины. Вы можете быть женщиной и другом. Вы способны в случае нужды соединить в себе все человечество. Я восхищаюсь вами и буду вам служить. Я буду вам служить, ничего не требуя взамен, только ради того, чтобы изучить ваше величество. Более того, чтобы услужить вам, я предлагаю вот что: если я покажусь вам слишком неудобной дворцовой мебелью, если впечатление от сегодняшней сцены не изгладится у вас из памяти, настоятельно прошу вас, умоляю вас — прикажите мне удалиться.

— Приказать вам удалиться! — воскликнула королева с радостью, не укрывшейся от Жильбера.

— Ну что ж! Решено, сударыня, — ответил он с изумительным хладнокровием. — Я даже не стану говорить королю то, что собирался сказать, и уйду. Вам будет спокойнее, если я буду далеко?

Она взглянула на него, удивленная такой самоотверженностью.

— Я догадываюсь, ваше величество, о чем вы подумали, — продолжал он. — Будучи более сведущей, чем кажется на первый взгляд, в тайнах магнетического влияния, столь вас испугавших, вы сказали себе, что в отдалении я буду столь же опасен.

— Каким образом? — удивилась королева

— Очень просто, ваше величество. Человек, желающий нанести кому-либо вред теми средствами, в злоупотреблении которыми вы только что упрекали моих учителей и меня, способен одинаково успешно сделать это, находясь в ста льё, в тысяче шагов или даже в трех шагах! Впрочем, не тревожьтесь, ваше величество, я не буду делать никаких попыток вредить вам.

Королева на секунду задумалась, не зная, что ответить этому странному человеку, заставлявшему ее отказываться от самых твердых своих решений.

Неожиданно в глубине коридоров послышались шаги; Мария Антуанетта подняла голову.

— Король! — воскликнула она. — Король идет!

— Тогда, ваше величество, ответьте, пожалуйста, оставаться мне или уходить?

— Но…

— Поспешите, ваше величество; если вам угодно, я могу уклониться от встречи с королем. Ваше величество укажет мне, через какую дверь выйти.

— Останьтесь, — промолвила королева.

Жильбер поклонился; Мария Антуанетта всматривалась в его лицо: быть может, победа оставила в нем более заметный след, чем гнев или тревога?

Жильбер хранил бесстрастие.

"Мог бы выказать хоть какую-то радость", — подумала королева.

Король стремительно вошел, по обыкновению тяжело ступая.

Его деловитость и любопытство составляли резкую противоположность ледяному оцепенению королевы.

Лицо короля было, как всегда, свежим. Рано вставший, гордый своим здоровьем, которое он, казалось, вдыхал вместе с утренним воздухом, он шумно дышал, громко топая по паркету.

— А доктор? — спросил он. — Где доктор?

— Добрый день, ваше величество. Как вы чувствуете себя нынче утром? Вы устали?

— Я спал всего шесть часов, такая уж моя судьба. Чувствую себя прекрасно. Голова ясная. Вы слегка бледны, сударыня. Мне доложили, что вы вызвали доктора?

— Вот господин доктор Жильбер, — сказала королева, указывая на проем окна, где скромно стоял доктор.

Лицо короля просветлело, но он тут же спохватился:

— Ах да! Вы вызвали доктора: вам, верно, нездоровится?

Королева покраснела.

— Вы краснеете? — удивился Людовик XVI.

Она стала пунцовой.

— Опять какой-то секрет? — полюбопытствовал король.

— Какой еще секрет, сударь? — перебила королева с надменностью.

— Вы меня не дослушали; я хотел сказать, что, имея любимых врачей, вы позвали доктора Жильбера, желая, как обычно…

— Желая что?

— Скрыть от меня, что вам нездоровится.

— А-а! — произнесла королева с облегчением.

— Да! — продолжал Людовик XVI. — Но берегитесь, господин Жильбер — одно из моих доверенных лиц, и, если вы поделитесь с ним какой-нибудь тайной, он мне непременно доложит.

Жильбер улыбнулся.

— От этого увольте, государь, — сказал он.

— Ну вот, королева уже подкупает моих людей.

Мария Антуанетта издала короткий приглушенный смешок, каким люди обычно дают понять, что хотят прекратить досаждающую им беседу.