Не раздумывая, не оглядываясь назад, даже не попытавшись скрыть свои намерения, рассчитывая только на свои стальные мускулы, Питу одним прыжком преодолел ров, идущий вдоль дороги, и бросился бежать через поля в направлении Эрменонвиля. Питу не знал, что это Эрменонвиль; но он заметил на горизонте верхушки нескольких деревьев и сказал себе: „Если я доберусь до этих деревьев, то наверняка окажусь на опушке какого-нибудь леса; в этом мое спасение“.

И он припустился в сторону Эрменонвиля.

На этот раз Питу состязался с конем, а ноги его поистине обратились в крылья.

Отмахав примерно сто шагов, Питу все-таки оглянулся и увидел, что всадник как раз преодолевает огромным прыжком тот ров, который только недавно пересек он сам.

С этой минуты у беглеца не осталось сомнений насчет намерений всадника, и он удвоил скорость; чтобы не терять времени, он больше не оборачивался. Теперь его подгонял не стук копыт, ибо поросшая травой земля заглушала этот звук; его подгоняли слова, которые выкрикивал всадник; Питу мог расслышать только последний слог, что-то вроде „У-у!“, и крик этот, рассекавший воздух, казался исполненным ярости.

Питу мчался сломя голову минут десять и наконец почувствовал, что ему нечем дышать, а голова его вот-вот лопнет. Перед глазами у несчастного все прыгало, колени, казалось, разбухали с каждой минутой все сильнее и сильнее, в боках кололо, словно туда набились мелкие камешки. Он, имевший обыкновение при беге так высоко задирать ноги, что были видны все гвозди на подметках, начал спотыкаться о борозды.

Наконец конь — природа создала его тварью более быстрой, чем человек, — нагнал двуногого соперника, и тот как раз в это мгновение расслышал, что всадник кричит вовсе не „У-у!“, а четко и ясно:

— Питу! Питу!

Делать было нечего: Питу понял, что все кончено.

Все же он попытался продолжить бег; он двигался как бы по инерции, влекомый силой отталкивания, но вдруг ноги его подкосились, он пошатнулся и, испустив глубокий вздох, ничком рухнул на траву.

Он дал себе слово, что никогда не поднимется, во всяком случае, по собственной воле, но тут удар кнута ожег ему спину, и грубый, хорошо знакомый голос заорал:

— Ах, тупица, ах, болван! Ты что же, задумал уморить Малыша?

Имя Малыша разрешило все сомнения Питу.

— О! — воскликнул он, резко поворачиваясь с живота на спину. — О, я слышу голос господина Бийо!

Перед ним в самом деле стоял папаша Бийо. Удостоверившись в этом факте, Питу позволил себе сесть.

Фермер, со своей стороны, остановил совершенно взмыленного Малыша.

— Ах, дорогой господин Бийо, — воскликнул Питу, — как это любезно с вашей стороны — вот так гнаться за мной! Я клянусь вам, что и сам непременно вернулся бы на ферму, когда двойной луидор мадемуазель Катрин подошел бы к концу. Но, раз уж вы меня догнали, заберите эти деньги, ведь по сути они ваши, и вернемся на ферму вместе.

— Тысяча чертей! — вскричал Бийо. — При чем тут ферма? Где ищейки?

— Ищейки? — переспросил Питу, не слишком хорошо понимавший, что это значит.

— Да, да, ищейки, — повторил Бийо, — ну, другими словами, черные люди!

— Ах, черные люди! Сами понимаете, дорогой господин Бийо, что я не стал их дожидаться.

— Браво! Значит, они отстали.

— Да уж, надеюсь; после такой гонки, как сейчас, им трудно было не отстать.

— Если ты так уверен, чего ж ты удирал?

— Я думал, что это их начальник, чтобы не оплошать, решил догнать меня верхом.

— Ну-ну, да ты не так глуп, как я думал. Ладно, пока дорога свободна, вперед! Вперед в Даммартен!

— Как это — вперед, вперед?

— Да, поднимайся и ступай за мной.

— Так мы едем в Даммартен?

— Да. Я там возьму коня у кума Лефрана, а Малыша — он совсем притомился, — оставлю ему, и мы уже к вечеру будем в Париже.

— Будь по-вашему, господин Бийо, будь по-вашему!

— Тогда — вперед!

Питу попытался исполнить приказание.

— Я бы с радостью, дорогой господин Бийо, но я не могу.

— Не можешь подняться?

— Нет.

— Но ты же только что прыгал, как карась на сковородке?

— О! Только что — это было не удивительно: я услышал ваш голос и одновременно вы огрели меня кнутом по спине. Но эти средства хороши только один раз: к вашему голосу я теперь привык, а что до кнута, то я уверен, теперь вы употребите его только для того, чтобы взбодрить бедного Малыша, который выглядит не лучше меня.

Логика Питу в конечном счете та самая, которой он научился у аббата Фортье, убедила и даже почти растрогала фермера.

— Некогда мне тебя жалеть, — сказал он Питу. — Давай-ка поднатужься, залезай на спину Малыша — и поехали вместе.

— Но, — возразил Питу, — бедняга Малыш этого не вынесет.

— Ерунда! Через полчаса мы будем у папаши Лефрана.

— Но, дорогой господин Бийо, мне-то ведь, сдается, совершенно нечего делать у папаши Лефрана.

— Почему это?

— Потому что вам нужно попасть в Даммартен, а мне — нет.

— Да, но мне нужно, чтобы ты вместе со мной попал в Париж. В Париже ты мне пригодишься. У тебя крепкие кулаки, а там, я уверен, скоро начнется заваруха.

— Неужели? — воскликнул Питу, не слишком прельщенный этой перспективой.

Фермер взвалил его на спину Малыша, словно куль с мукой, снова выехал на дорогу и принялся так усердно действовать поводьями, коленями и шпорами, что в самом деле уже через полчаса, как и говорил, достиг Даммартена.

Бийо въехал в город по хорошо известной ему улочке. Добравшись до фермы папаши Лефрана, он оставил Питу и Малыша во дворе, а сам кинулся на кухню, где папаша Лефран, собиравшийся объехать поля, застегивал гетры.

— Живей, живей, кум! — крикнул ему Бийо, не дожидаясь, пока тот придет в себя от изумления. — Мне нужна твоя самая крепкая лошадь.

— Это Марго, — сказал Лефран, — она уже оседлана, я собирался на ней выехать. Добрая скотина.

— Ладно, Марго так Марго. Но предупреждаю, я ее, возможно, загоню.

— Хорошенькое дело! Загонишь Марго — с какой это стати, скажи на милость?

— С такой, что мне сегодня вечером необходимо быть в Париже, — мрачно сказал Бийо.

И он сделал Лефрану самый выразительный масонский знак.

— В таком случае загоняй Марго, а я оставлю у себя Малыша.

— Идет.

— Стаканчик вина?

— Два.

— Так ты, я вижу, не один?

— Нет, со мной один славный парень; он так уморился, что не доползет сюда. Дай ему что-нибудь поесть.

— Сейчас, сейчас — сказал хозяин.

Не прошло и десяти минут, как оба кума осушили по бутылке, а Питу проглотил два фунта хлеба и полфунта сала. Пока он ел, работник папаши Лефрана обтирал его охапкой люцерны, как любимую лошадь.

Обсохнув и подкрепившись, Питу в свой черед выпил стакан вина, для чего пришлось откупорить третью бутылку, опорожненную тем более быстро, что ей отдали должное все трое сотрапезников. Затем Бийо сел на лошадь, а Питу, негнущийся, как циркуль, с помощью Лефрана взгромоздился позади фермера.

Шпоры впились в бока славной коняги, и она под двойным грузом резво поскакала в сторону Парижа, не переставая отгонять мух своим могучим хвостом, густой волос которого сбивал пыль со спины Питу, а иногда хлестал его по тощим икрам в плохо натянутых чулках.

От Даммартена до Парижа восемь льё. Первые четыре пролетели почти незаметно, но после Ле-Бурже ноги Марго, хотя длинные ноги Питу и подбадривали ее, начали уставать.

Когда они добрались до Ла-Виллет, Бийо заметил над Парижем зарево.

Он указал Питу на красноватый горизонт.

— Разве вы не видите, — изумился Питу, — что это солдаты на бивуаках разжигают костры?

— Солдаты?

— Раз они есть здесь, почему бы им не быть там?

В самом деле, внимательно посмотрев направо, папаша Бийо разглядел, что равнина Сен-Дени заполнена отрядами пехоты и кавалерии, тихо движущимися в темноте.