Ничто так не привлекает внимание к кому-нибудь, как ревность, которой удостоят этого человека, в особенности ревность беспричинная.

Она заставляет того, кого подозревают в измене, задуматься.

Он вглядывается то в сердце ревнивицы, то в нее самое.

Чем больше величия души в том, кто ревнует, тем большей опасности он себя подвергает.

И правда, можно ли предположить, чтобы благородное сердце, высокий ум, природная гордость всколыхнулись без причины или по пустяку?

Почему красивая женщина вдруг вздумала ревновать?

Почему могущественная женщина вдруг вздумала ревновать? Почему умная женщина вдруг вздумала ревновать? Как предположить, что это произошло без причины или по пустяку?

Ревнивец не что иное, как ищейка, что наводит другого человека на след достоинств, которых равнодушный охотник никогда бы не заметил.

Шарни знал, что мадемуазель Андре де Таверне — давняя подруга королевы, к которой та всегда благоволила, неизменно предпочитала ее другим. Почему Мария Антуанетта вдруг ее разлюбила? Почему Мария Антуанетта к ней приревновала?

Значит, она разглядела в Андре некую скрытую красоту, неведомую ему, Шарни, неведомую лишь оттого, что он и не пытался ее разглядеть?

Значит, она почувствовала, что Шарни может обратить взор на эту женщину и тогда сама она чего-то лишится в его глазах?

Или же ей показалось, что Шарни охладел к ней без всякой внешней причины?

Ревнивцы сами себя губят: они сами сообщают любимому, что жар его сердца, который они всеми силами раздувают, начал остывать.

Как часто случается, именно упреки заставляют человека осознать охлаждение, безотчетно испытанное им.

И когда он это понимает, когда он чувствует правоту упрека, — скажите, сударыни, часто ли он возвращается назад, часто ли угасающее пламя разгорается вновь?

Как неловки влюбленные! Правда, там, где много ловкости, почти никогда не бывает довольно любви.

Таким образом, Мария Антуанетта своими приступами ярости и несправедливостями сама уведомила Шарни, что в глубине его сердца поубавилось любви.

Поняв это, он стал искать причину своего охлаждения и ревности королевы, и взгляд его, естественно, упал на Андре, бедную заброшенную Андре, замужнюю, но не жену.

Он пожалел Андре.

Возвратившись из Парижа, он стал свидетелем сцены, открывшей ему эту глубокую тайну ревности, спрятанную от посторонних глаз.

Королева также увидела, что все открылось, и, поскольку не хотела поступиться самолюбием, она пустила в ход другое средство, надеясь, что оно приведет ее к той же цели.

Она вернула свое расположение Андре.

Она брала ее с собой на все прогулки, призывала, когда не могла уснуть, осыпала ее ласками; она сделала ее предметом зависти других придворных дам.

И Андре покорилась, с удивлением, но без признательности. Она давно решила про себя, что принадлежит королеве, что королева может делать с ней что угодно, и покорялась безропотно.

Зато, поскольку женщине необходимо сорвать на ком-нибудь зло, королева стала изводить Шарни. Она перестала с ним разговаривать; она была с ним сурова; она целыми вечерами, днями, неделями притворялась, будто не замечает его присутствия.

Но когда его не было поблизости, сердце бедной женщины обливалось кровью, глаза тревожно блуждали и искали того, от кого они метнулись бы в сторону сразу, как только его нашли бы.

Хотела ли она опереться на чью-то руку, хотела ли дать поручение, хотела ли подарить кому-нибудь улыбку, она обращалась к первому встречному.

Впрочем, этим первым встречным неизменно оказывался человек красивый и утонченный.

Королева надеялась исцелиться от раны, раня Шарни.

Шарни молча страдал. Это был человек, умеющий владеть собой: ужасные пытки не вызывали у него ни одного жеста ярости или раздражения.

Тогда разыгрался забавный спектакль: такой могут разыграть и понять лишь женщины.

Андре почувствовала все, от чего страдает ее муж и, поскольку была привязана к нему любовью ангельской и безнадежной, она пожалела его и проявила сочувствие.

Участливая нежность Андре сблизила супругов. Жена попыталась утешить мужа, не показывая ему, что понимает его нужду в утешении.

И все это делалось с деликатностью, которую можно назвать женской ввиду того, что она присуща одним женщинам.

Мария Антуанетта, следовавшая принципу "разделяй и властвуй", заметила, что пошла по неправильному пути и, помимо своей воли, сблизила души, которые всеми способами пыталась разлучить.

В ночной тиши бедная женщина испытывала страшные приступы отчаяния, что должны уверить Бога в его всемогуществе, коль скоро в его созданиях довольно силы, чтобы перенести подобные испытания.

Все эти невзгоды неминуемо сломили бы королеву, если бы не политические заботы. Тот, чьи члены разбиты усталостью, не жалуется на то, что ложе слишком жесткое.

Так жила королева по возвращении короля в Версаль и до того дня, когда она всерьез вознамерилась проявить свое всевластие, ведь в гордыне своей она объясняла любовные неудачи неудачами политическими.

Для этого деятельного ума мыслить означало действовать. Она не мешкая принялась за дело.

Увы! Дело, за которое она взялась, погубило ее.

Все эти события, которые мы видели, были цепью неблагоприятных для королевы случайностей, и твердая, ловкая рука могла все исправить. Нужно было только собрать силы.

Видя, что парижане превратились в воинов и, судя по всему, рвутся в бой, королева решила показать им, что такое настоящая война.

"Доселе они имели дело с инвалидами из Бастилии да с нерешительными швейцарцами, нуждавшимися в подкреплении; мы им покажем, что такое один-два отборных полка, преданных королю и хорошо обученных.

Наверно, где-нибудь есть такие полки, что уже подавляли бунты и проливали кровь во время гражданской войны. Мы призовем один из таких полков, самый прославленный. Тогда парижане поймут, что единственное их спасение — послушание".

Это было после всех распрей в Национальном собрании по поводу королевского вето. Король два месяца боролся за it), чтобы вернуть себе обломок верховной власти; вместе с министерством и Мирабо он пытался подавить взрыв республиканских чувств и воспрепятствовать свержению королевской власти во Франции.

Королева истощила свои силы в этой борьбе, истощила прежде всего потому, что увидела: король терпит поражение.

Король утратил в этой битве всю свою власть и остатки народной любви. Королева приобрела прозвище, кличку.

То было одно из этих непривычных и потому сладостных для простого люда слов, слово, которое еще не перешло в разряд бранных, но которому предстояло стать самым страшным из ругательств; остроумное словцо, позже превратившееся в кровавое.

Королеву окрестили госпожой Вето.

Это имя на крыльях революционных песенок долетело до Германии, где ужаснуло подданных и друзей тех, кто, посылая во Францию немецкую королеву, имел право удивляться, что ее ругают Австриячкой.

Теперь новое имя, повторяемое в дни резни обезумевшей парижской толпой, сопровождало предсмертные крики, отвратительные агонии жертв.

Марию Антуанетту отныне именовали "госпожа Вето" вплоть до того дня, когда ее стали называть "вдова Капет".

Она уже в третий раз меняла имя. Сначала она была Австриячкой, потом — "госпожой Дефицит".

Королева пыталась вовлечь в свою борьбу друзей, убеждая их, что им также грозит опасность, но добилась лишь того, что шестьдесят тысяч человек обратились в ратушу за паспортами.

Шестьдесят тысяч именитых граждан Парижа и Франции уехали, чтобы присоединиться за границей к друзьям и родным королевы.

Этот отъезд поразил королеву.

Поэтому отныне она не помышляла ни о чем, кроме подготовки к бегству, которое в случае нужды будет поддержано войсками, спасительному бегству, которое позволило бы преданным слугам короля, оставшимся во Франции, начать гражданскую войну, — иными словами, покарать революционеров.