— Выше… еще выше… — приказала она.

Питу поднялся на цыпочки.

Катрин высунулась из окна; лезвие коснулось веревки, и руки Питу вновь обрели свободу.

— Возьмите нож, — сказала Катрин, — и разрежьте веревку, которой вы привязаны к кольцу.

Повторять ей не пришлось: Питу разрезал веревку и стал совершенно свободен.

— А теперь, — сказала Катрин, — вот вам двойной луидор; у вас быстрые ноги, спасайтесь; бегите в Париж и предупредите доктора.

Закончить она не успела: в ту секунду, когда к ногам Питу упал двойной луидор, на пороге дома показались полицейские.

Питу живо поднял монету. Меж тем полицейские застыли на пороге, изумленные тем обстоятельством, что человек, так крепко связанный ими минуту назад, снова на свободе. При виде их волосы на голове Питу встали дыбом и он смутно припомнил in crinibns angues[18] эвменид.

Мгновение полицейские и Питу пожирали друг друга глазами, застыв в позах охотничьих псов и зайца. Затем, так же, как при первом движении псов заяц пускается бежать, при первом движении стражников Питу сорвался с места и, высоко подпрыгнув, перелетел через ограду.

Полицейские испустили вопль; услышав его, из дома выбежал их начальник в черном с небольшой шкатулкой под мышкой. Не теряя времени на разговоры, он бросился в погоню за беглецом. Полицейские последовали его примеру. Но, в отличие от Питу, они не могли перепрыгнуть изгородь высотою в три с половиной фута и были вынуждены бежать к воротам.

Добежав до угла, они увидели, что Питу от них уже более чем в пятистах шагах и движется через поля прямо к лесу, до которого остается от силы четверть льё и которого он достигнет уже через несколько минут.

Тут Питу обернулся и, заметив полицейских, устремившихся в погоню не столько в надежде его догнать, сколько для очистки совести, удвоил скорость и вскоре скрылся за деревьями на опушке леса.

Питу бежал, не сбавляя скорости, еще с четверть часа; при необходимости он мог бы мчаться так же быстро и два часа: он был резв и вынослив, как олень.

Но через четверть часа, когда чутье подсказало ему, что опасность миновала, он остановился, перевел дух и, убедившись, что рядом никого нет, сказал:

— Поразительно, сколько всего может произойти в каких-то три дня.

Потом, взглянув на свой двойной луидор и на нож, он воскликнул:

— О! Как было бы хорошо, если бы я успел разменять этот луидор и вручить мадемуазель Катрин два су, а то, боюсь, этот нож разрежет пополам нашу дружбу. Но ничего не поделаешь, раз она мне велела сегодня же отправиться в Париж, я так и поступлю.

После чего, осмотревшись и убедившись, что он находится между Бурсонном и Ивором, Питу углубился в лесок, намереваясь достичь гондревильских вересковых зарослей, близ которых проходит дорога на Париж.

Теперь возвратимся на ферму и расскажем о событиях, предшествовавших только что описанной нами развязке.

Около шести часов утра полицейский агент из Парижа в сопровождении двух помощников прибыл в Вилл ер-Кот-ре, явился к комиссару полиции и справился о местонахождении фермы Бийо.

В пятистах шагах от фермы агент заметил испольщика, занятого работой. Он подошел к нему и осведомился, дома ли г-н Бийо. Тот отвечал, что г-н Бийо никогда не возвращается домой раньше девяти утра — времени завтрака. Однако, случайно подняв глаза, испольщик увидел в четверти лье всадника, разговаривающего с пастухом и, указав на него пальцем, произнес:

— Впрочем, вот тот, кого вы ищете.

— Господин Бийо?

— Да.

— Вот этот всадник?

— Он самый.

— В таком случае, друг мой, — сказал полицейский агент, — хотите доставить удовольствие вашему хозяину?

— Еще бы!.

— Тогда ступайте к нему и передайте, что на ферме его ждет приезжий из Парижа.

— О! — воскликнул испольщик. — Неужели это доктор Жильбер?

— Ступайте, ступайте! — сказал агент.

Крестьянин не заставил себя просить дважды; он двинулся через поля, а полицейский и его пособники притаились за полуразрушенной оградой почти напротив ворот фермы.

Через минуту послышался лошадиный галоп: это возвращался Бийо.

Он въехал во двор фермы, соскочил на землю, бросил поводья конюху и ринулся в кухню, уверенный, что первым, кого он увидит там, будет доктор Жильбер, стоящий перед широким колпаком очага; но он увидел только г-жу Бийо: сидя посреди кухни, она ощипывала уток со всей тщательностью и аккуратностью, каких требует эта сложная операция.

Катрин у себя в комнате шила чепчик к следующему воскресенью; как мы видим, она бралась за это дело заранее; впрочем, если женщины больше всего на свете любят, как они говорят, наряжаться, то есть одно занятие, которое им еще милее, — готовить себе новые наряды.

Бийо остановился на пороге и огляделся.

— Кто же это меня спрашивал? — поинтересовался он.

— Я, — отвечал из-за его спины приятный голос.

Бийо обернулся и увидел человека в черном в обществе двух полицейских.

— Эге! — сказал он, отступая на три шага назад. — А вам чего надобно?

— Ах, Боже мой, сущую безделицу, дорогой господин Бийо, — отвечал человек с приятным голосом, — сделать обыск у вас на ферме, вот и все.

— Обыск? — переспросил Бийо.

— Обыск, — повторил полицейский чиновник.

Бийо бросил взгляд на свое ружье, висящее над камином.

— Я думал, — сказал он, — что, с тех пор как нами правит Национальное собрание, гражданам больше не грозят подобные притеснения, напоминающие другие времена и отдающие прежним режимом. Что вам может быть нужно от меня, человека мирного и честного?

У полицейских всего мира есть одно общее свойство: они никогда не отвечают на вопросы своих жертв. Но встречаются среди них такие, которые, обыскивая, арестовывая, связывая жертву, жалеют ее; эти полицейские самые опасные, ибо кажутся лучше других.

Тот, кто нагрянул к фермеру Бийо, принадлежал к школе Тапена и Дегре, людей приторных, щедро льющих над жертвой слезы, но пускающих в ход руки отнюдь не только для того, чтобы утереть свои глаза.

Человек в черном со вздохом сделал знак двум полицейским, и они подошли к Бийо; но он тут же отскочил назад и протянул руки к ружью. Однако от этого оружия, вдвойне опасного, ибо оно могло убить и того, кто его направлял, и того, в кого оно было направлено, руку фермера отвели две маленькие ручки, которым придали силу страх и мольба.

То была Катрин: услышав шум, она сбежала вниз и подоспела как раз вовремя, чтобы спасти отца, уже готового дать повод обвинить себя в неповиновении властям.

Немного успокоившись, Бийо прекратил сопротивление. Полицейский агент велел запереть его в одной из комнат первого этажа, а Катрин — в ее комнате на втором этаже; что же до г-жи Бийо, то ее сочли настолько неопасной, что не стали заниматься ею и разрешили остаться в кухне. Затем, почувствовав себя хозяином положения, полицейский принялся рыться в секретерах, шкафах и комодах.

Попав в западню, Бийо первым делом стал искать способа бежать. Но в комнате, где его заперли, как и повсюду на первом этаже, окна были зарешечены. Черный человек с первого взгляда заприметил эти решетки, а Бийо, сам их установивший, только теперь вспомнил об их существовании.

В замочную скважину он увидел, как полицейский чиновник и его сообщники переворачивают дом вверх дном.

— Эй вы! — крикнул он. — Что вы там делаете?

— Вы прекрасно видите, дорогой господин Бийо, — отвечал агент, — мы ищем одну вещь, но пока еще не нашли ее.

— Так, может быть, вы бандиты, злодеи, воры?

— О сударь, — отвечал агент из-за двери, — вы напрасно нас обижаете, мы, как и вы, честные люди, но мы состоим на жалованье у его величества и обязаны выполнять его повеления.

— Повеления его величества! — воскликнул Бийо. — Выходит дело, король Людовик XVI повелел вам шарить в моем секретере, рыться в моих комодах и шкафах?