— Я знал его? — спросил король.

Жильбер помедлил, колебаясь.

— Да, ваше величество.

— Его звали?..

— Ваше величество, — сказал Жильбер, — произнося это имя перед королем, я рискую прогневить его. А в этот час, когда большинство французов стали относиться к королевской особе без должного почтения, я не хотел бы набросить ни малейшей тени на то уважение, с каким мы обязаны относиться к вашему величеству.

— Вы можете без боязни назвать мне имя этого человека, доктор Жильбер; будьте уверены, у меня тоже есть своя философия, философия достаточно здравая, чтобы позволить мне с улыбкой сносить обиды настоящего и угрозы будущего.

Несмотря на это одобрение, Жильбер все еще колебался.

Король приблизился к нему.

— Сударь, — сказал он с улыбкой, — если вы назовете мне Сатану, я отыщу против Сатаны кольчугу, какой нет и никогда не будет у ваших теоретиков; в наш век я, быть может, один владею ею и не стыжусь этого: я говорю о религии!

— В самом деле, ваше величество верует так же истово, как веровал Людовик Святой, — сказал Жильбер.

— В этом, признаюсь вам, доктор, вся моя сила; я люблю науку, обожаю достижения материализма; вы ведь знаете, я сведущ в математике, и сложение двух чисел, созерцание алгебраической формулы наполняют меня радостью; однако, встречая людей, доводящих алгебру до безбожия, я возвращаюсь к своей вере: она ставит меня одновременно и выше и ниже их; выше — применительно к добру; ниже — применительно к злу. Вы видите, доктор, что я человек, которому все можно поведать, король, который все способен выслушать.

— Ваше величество, — отвечал Жильбер едва ли не с восхищением, — я благодарен за все, что услышал; вы удостоили меня доверия, какое оказывают друзьям.

— О, я хотел бы, чтобы вся Европа услышала эти мои слова, — поспешно откликнулся Людовик XVI, робкий от природы. — Если бы французы знали, сколько решимости и нежности таится в моем сердце, они, я думаю, не стали бы так сопротивляться мне.

Окончание фразы, выдавшее в короле властителя, оскорбленного непокорностью подданных, повредило Людовику XVI в глазах Жильбера.

Доктор поспешил признаться без всяких приготовлений:

— Ваше величество, я повинуюсь: моим учителем был граф де Калиостро.

— Ах, этот эмпирик! — покраснев, вскричал Людовик.

— Эмпирик… Да, ваше величество, — согласился Жильбер. — Ведь вашему величеству наверняка известно, что слово, употребленное вами, — одно из благороднейших слов в устах ученых. Эмпирик — значит человек, совершающий опыты. Вечно проводить опыты, ваше величество, — это для мыслителя, для практика, одним словом, для человека значит совершать все самое великое и прекрасное, что Господь дозволил творить людям. Пусть человек совершает опыты всю свою жизнь — это залог того, что жизнь его пройдет недаром.

— Но, сударь, — возразил Людовик XVI, — ваш Калиостро — великий ненавистник королей.

— Ваше величество, вероятно, хотели сказать — королев?

Людовик вздрогнул, как от укола иглы.

— Да, — сказал он, — в этой истории с принцем Луи де Роганом он сыграл весьма двусмысленную роль.

— Ваше величество, в этом случае, как и во всех прочих, Калиостро повиновался своему человеческому призванию: он ставил опыты, преследуя собственные цели. В науке, морали, политике нет ни добра, ни зла, нет ничего, кроме доказанных явлений и добытых фактов. Впрочем, я не защищаю Калиостро. Повторяю, человек может быть достоин порицания, хотя в один прекрасный день само это порицание может превратиться в одобрение, ибо потомки не всегда разделяют взгляды своих предшественников; однако я брал уроки не у человека, но у философа и ученого.

— Хорошо, оставим это, — сказал Людовик, чья душевная рана до сих пор кровоточила, ибо он тогда был оскорблен вдвойне — и как король и как муж, — мы забыли о госпоже графине, а она, возможно, дурно себя чувствует.

— Я разбужу ее, ваше величество, если вам это угодно, но я бы предпочел, чтобы она проснулась, когда ларец будет уже у меня.

— Почему?

— Чтобы избавить ее от слишком сурового урока.

— Я слышу шаги, — сказал король. — Подождите немного.

В самом деле, приказание короля было исполнено в точности; ларец, отыскавшийся в особняке де Шарни в руках сыщика по кличке Волчий Шаг, доставили в королевский кабинет прямо на глазах графини; впрочем, она не могла этого увидеть.

Король знаком выразил офицеру, принесшему ларец, свое удовлетворение; офицер вышел.

— Итак? — спросил Людовик XVI.

— Итак, ваше величество, это украденный у меня ларец.

— Откройте его, — приказал король.

— Ваше величество, я готов это сделать, если такова ваша воля. Я должен только предупредить ваше величество об одной вещи.

— О чем же?

— Ваше величество, как я уже говорил, в этом ларце нет ничего, кроме бумаг; их легко вынуть и прочесть, однако от них зависит честь женщины.

— И эта женщина — графиня?

— Да, ваше величество; но ее честь пострадает оттого, что вы узнаете ее тайну. Откройте, ваше величество, — сказал Жильбер и подал королю ключ.

— Сударь, — холодно возразил Людовик XVI, — возьмите этот ларец, он принадлежит вам.

— Благодарю вас, ваше величество, но как нам быть с графиней?

— О, только не будите ее здесь. Я хотел бы избежать новых сюрпризов, криков и слез.

— Ваше величество, — отвечал Жильбер, — госпожа графиня проснется там, где вам будет угодно.

— Прекрасно, в таком случае пусть она проснется в покоях королевы.

Людовик позвонил. Вошел офицер.

— Господин капитан, — сказал король, — госпожа графиня, узнав о сегодняшних парижских происшествиях, лишилась чувств. Прикажите отнести ее в покои королевы.

— Сколько времени займет дорога? — спросил Жильбер у короля.

— Не больше десяти минут — ответил Людовик.

Доктор простер руки над графиней.

— Вы пробудитесь через четверть часа, — приказал он.

Двое солдат по приказу офицера составили вместе два кресла и вынесли на них графиню из комнаты.

— Что вам еще угодно от меня, господин Жильбер? — осведомился король.

— Ваше величество, я хотел бы просить вас о милости, которая приблизила бы меня к вам и дала возможность быть вам полезным.

— Что вы имеете в виду? — удивился король.

— Я хотел бы стать королевским медиком, — сказал Жильбер, — это никому не внушит подозрений. Медик короля — доверенное лицо, остающееся в тени; пост важный, но не блестящий.

— Решено, — сказал король. — Прощайте, господин Жильбер. Да, чуть не забыл: сердечный привет Неккеру. Прощайте.

С этими словами Людовик вышел из комнаты, попутно приказав слугам: "Ужинать!".

Забыть об ужине он не мог ни при каких обстоятельствах.

Пока король учился философически сражаться с революцией и осваивал на этот предмет оккультные науки, королева, исповедовавшая философию совсем иной глубины и основательности, собрала в своем большом кабинете всех тех, кого звали ее приверженцами (без сомнения, оттого, что ни одному из них еще не довелось проверить и доказать свою верность).

Гости королевы также пересказывали друг другу страшные подробности прошедшего дня.

Больше того, королева узнала о случившемся первой, ибо, зная ее бесстрашие, подданные не побоялись известить ее об опасности.

Королеву окружали генералы, придворные, священники и знатные дамы.

У завешенных гобеленами дверей стояли группами пылкие и отважные юные офицеры, видевшие в бунтах черни лишь долгожданный случай блеснуть своим воинским искусством перед дамами, как то делали средневековые рыцари на турнирах.

Все завсегдатаи покоев королевы, верные слуги монархии, внимательно выслушали последние парижские новости, сообщенные очевидцем событий г-ном де Ламбеском: он прискакал в Версаль во главе своего полка, в усыпанном тюильрийской пылью мундире, и поспешил утешить правдой перепуганных людей, рисовавших себе несчастье, и без того немалое, еще более ужасным, чем на самом деле.