В самом деле, теперь, когда обе его цели были достигнуты, бегство Питу послужило ему и двум его помощникам превосходным предлогом для того, чтобы в свою очередь обратиться в бегство.

Поэтому, хотя агент не питал ровно никакой надежды поймать беглеца, он приказал полицейским броситься в погоню за ним и сам показал подчиненным пример; все трое так бросились через поля клевера, пшеницы и люцерны, словно были злейшими врагами бедного Питу, а между тем в глубине души они благословляли его длинные ноги.

Но как только Питу углубился в лес, вся компания, как раз достигшая опушки, остановилась за первым же кустом. Во время погони к известной нам троице присоединились еще двое полицейских, сидевших в засаде неподалеку от фермы и готовых по первому зову командира прийти ему на помощь.

— Клянусь честью, — сказал агент, — наше счастье, что у этого парня была книга, а не ларец. Иначе нам пришлось бы догонять его на почтовых. Черт подери, это не человек, а олень.

— Да, — сказал один из полицейских, — но ведь ларец не у него, а у вас, не правда ли, господин Волчий Шаг?

— Совершенно верно, друг мой, вот он, — отвечал тот, чьего имени, а точнее, прозвища, данного за легкую и вороватую походку, мы прежде не слышали.

— Значит, мы получим обещанную награду?

— Она при мне, — отвечал агент, доставая из кармана четыре луидора и раздавая их четырем полицейским, как тем, что участвовали в обыске, так и тем, что бездействовали в засаде.

— Да здравствует господин начальник полиции! — заорали полицейские.

— Нет ничего дурного в том, чтобы крикнуть: «Да здравствует господин начальник полиции!» — сказал Волчий Шаг, — но кричать нужно с умом. Платит-то вам не господин начальник полиции.

— А кто же?

— Один из его приятелей или одна из его приятельниц, не знаю точно, — особа, пожелавшая остаться неизвестной.

— Ручаюсь, что это та или тот, кому принадлежит ларец, — сказал один из полицейских.

— Ригуло, друг мой, — отвечал человек в черном, — я всегда говорил, что ты парень проницательный, но, дабы эта проницательность принесла свои плоды и удостоилась награды, следует, мне кажется, поторопиться; проклятый фермер не слишком любезен и, если заметит пропажу ларца, вполне может отрядить за нами в погоню всех своих работников, а они бравые ребята и могут всадить вам пулю в затылок не хуже самых метких швейцарцев из гвардии его величества.

Это мнение, несомненно, было общим, и вся компания двинулась в путь по опушке леса, которая, скрывая сыщиков от посторонних глаз, должна была через три четверти льё привести их к дороге.

Предосторожность эта оказалась отнюдь не напрасной, ибо, как только Катрин увидела, что человек в черном и двое полицейских устремились следом за Питу, она, не сомневаясь в проворстве того, за кем они гнались, и зная наверняка, что погоня окончится очень нескоро, позвала испольщиков, которые чувствовали: на ферме что-то происходит, но не могли ничего понять, и попросила их отпереть дверь ее комнаты, а очутившись на свободе, поспешила вызволить из заключения своего отца.

Бийо, казалось, был не в себе. Вместо того чтобы броситься вон из дома, он ступал с осторожностью и кружил по комнате. Казалось, он не может оставаться на одном месте, но в то же время не может и заставить себя взглянуть на шкафы и комоды, взломанные и опустошенные полицейскими.

— Так что, забрали они в конце концов книгу или нет? — спросил Бийо.

— Я думаю, что забрали, отец, но его они забрать не сумели.

— Кого его?

— Питу. Он убежал, а они, если все еще гонятся за ним, добрались, должно быть, не меньше как до Кайоля или Восьена.

— Тем лучше! Бедный мальчуган! Ведь это я втравил его в эту историю.

— О отец, не тревожьтесь за Питу, подумайте лучше о нас. Питу выкрутится, не беспокойтесь. Но какой тут беспорядок, Боже мой! Посмотрите, матушка!

— Ах, мой бельевой шкаф! — воскликнула г-жа Бийо. — Они не пощадили даже мой бельевой шкаф! Какие негодяи!

— Они рылись в бельевом шкафу! — вскрикнул Бийо.

Он бросился к шкафу, который агент, как мы помним, тщательно закрыл, и погрузил обе руки в кипу скомканного белья.

— Нет! Это невозможно!

— Что случилось, отец? — спросила Катрин.

Бийо посмотрел кругом невидящими глазами.

— Поищи. Поищи, может быть, ты где-нибудь его найдешь. Но нет, в этом комоде его быть не может, в секретере тем более; конечно же, он стоял здесь, здесь… Я сам его сюда поставил. Еще вчера я его видел. Не книгу они искали, жалкие твари, они искали ларец.

— Какой ларец? — спросила Катрин.

— Ты же прекрасно знаешь.

— Ларец доктора Жильбера? — осмелилась спросить г-жа Бийо, которая обычно при чрезвычайных обстоятельствах хранила молчание, предоставляла говорить и действовать другим.

— Да, ларец доктора Жильбера, — вскричал Бийо, запуская пальцы в свою густую шевелюру. — Этот бесценный ларец!

— Вы пугаете меня, отец! — сказала Катрин.

— Несчастный я человек! — завопил Бийо вне себя от ярости. — Я даже ничего не заподозрил! Даже не подумал о ларце! О, что скажет доктор? Что он подумает? Что я предатель, трус, жалкое ничтожество!

— Но, Боже мой, отец, что было в этом ларце?

— Не знаю; но я поклялся доктору своей жизнью, что сберегу его, и обязан был погибнуть, но не выпустить его из рук.

В голосе Бийо звучало столько отчаяния, что жена и дочь в ужасе попятились.

— Боже мой! Боже мой! Бедный отец, в своем ли вы уме? — спросила Катрин и разрыдалась.

— Ответьте же мне, — молила она, — ради всего святого, ответьте мне!

— Пьер, друг мой, ответь же своей дочери, ответь своей жене, — вторила ей г-жа Бийо.

— Коня! — закричал фермер. — Пусть приведут коня!

— Куда вы поедете, отец?

— Предупредить доктора: доктора обязательно нужно предупредить.

— Но где его искать?

— В Париже. Разве ты не читала в его письме, что он едет в Париж? Он наверняка уже там. И я тоже поскачу в Париж. Коня! Коня!

— И вы покинете нас в такую минуту, отец? Покинете нас в такие тревожные часы?

— Так надо, дитя мое, так надо, — ответил фермер, обнимая дочь и судорожно ее целуя. — Доктор сказал мне: «Если ты потеряешь ларец, Бийо, или, что более вероятно, у тебя его украдут, то, как только ты заметишь пропажу, немедленно предупреди меня, где бы я ни находился. Ты обязан сделать это даже ценою человеческой жизни».

— Иисусе! Что же такое может быть в этом ларце?

— Не знаю. Все, что я знаю: мне отдали его на хранение, а я его не сберег. Ну вот и мой конь! У сына доктора, который учится в коллеже, я узнаю, где отец.

И, в последний раз обняв и жену и дочь, фермер вскочил в седло и галопом понесся через поля к парижской дороге.

Вернемся к Питу.

Питу был движим двумя самыми могущественными силами этого мира — страхом и любовью.

Страх сказал ему без обиняков: «Тебя могут арестовать или поколотить; берегись, Питу!».

И этого было довольно, чтобы он помчался как лань.

Любовь сказала ему голосом Катрин: «Бегите скорей, дорогой Питу!».

И Питу бросился бежать.

Более того, под действием двух этих сил он даже не бежал, а летел!

Решительно, Господь велик, Господь непогрешим!

Как кстати пришлись длинные ноги Питу, казавшиеся рахитичными, и огромные колени, позорившие его на танцах, — как кстати пришлись они в дороге, когда сердце его, переполненное страхом, билось со скоростью три удара в секунду!

Разве смог бы так бежать г-н де Шарни с его маленькими ступнями, изящными коленями и аккуратными икрами?!

Питу вспомнил ту прелестную басню, где олень, глядясь в пруд, сокрушается о том, что ноги у него тонки, как спички, и, хотя у нашего героя, в отличие от оленя, не имелось на голове того ветвистого украшения, вид которого утешил четвероногого, он упрекнул себя за большое презрение к своим жердям.