— Что случилось? — спросил тот, высовывая голову в окошко.

— Господин лейтенант, тут один господин желает, чтобы его выпустили за ворота.

— Ах, господин Шико, — вскричал офицер, — простите, что мы заставляем вас ждать. Сейчас я спущусь и сию минут буду к вашим услугам.

Шико от нетерпения грыз ногти: в нем закипала ярость.

“Да есть ли здесь кто-нибудь, кто бы меня не знал! Этот Нерак просто стеклянный фонарь, а я в нем — свечка!”

В дверях караулки появился офицер.

— Извините, господин Шико, — сказал он, подходя скорым шагом, — я спал.

— Помилуйте, сударь, — возразил Шико, — на то и ночь! Будьте так добры, прикажите открыть мне ворота. Я-то, к сожалению, спать не могу. Король… да вам, наверно, тоже известно, что король меня знает?

— Я видел сегодня во дворце, как вы беседовали с его величеством.

— Вот-вот, — пробормотал Шико. — Отлично же: вы видели, как я разговаривал с королем, но не слышали, о чем шла речь.

— Нет, господин Шико, я говорю только то, что знаю.

— Я тоже. Так вот, в беседе со мной король велел мне отправиться с одним поручением в Ажан. А эти ворота ведь Ажанские, не правда ли?

— Да, господин Шико.

— Они заперты?

— Как вы изволите видеть.

— Прикажите же, чтобы мне их открыли, прошу вас.

— Слушаюсь, господин Шико! Атенас, Атенас, откройте ворота господину Шико, да поживей!

Шико широко открыл глаза и вздохнул, словно пловец, вынырнувший из воды после того, как провел под нею минут пять.

Ворота заскрипели в петлях — ворота Эдема для бедняги Шико, уже предвкушавшего за ними все райские восторги свободы.

Он дружески распрощался с офицером и направился к арке ворот.

— Прощайте, — сказал он, — спасибо!

— Прощайте, господин Шико, доброго пути!

И Шико сделал еще один шаг по направлению к воротам.

— Кстати, ох, я безмозглый! — крикнул вдруг офицер, нагоняя Шико и хватая его за рукав. — Я же забыл, дорогой господин Шико, спросить у вас пропуск.

— Какой пропуск?

— Ну, конечно: вы сами человек военный, господин Шико, и хорошо знаете, что такое пропуск, не так ли? Вы же понимаете, что из такого города, как Нерак, не выходят без королевского пропуска, в особенности когда сам король находится в городе.

— А кем должен быть подписан пропуск?

— Самим королем. Если за город вас послал король, он уж наверно не забыл дать вам пропуск.

— Ах, вы, значит, сомневаетесь в том, что меня послал король? — сказал Шико. Глаза его загорелись недобрым огнем, ибо он видел, что ему грозит неудача, и гнев возбуждал в нем недобрые мысли — заколоть офицера, привратника и бежать через уже раскрытые ворота, не посчитавшись даже с тем, что вдогонку ему пошлют сотню выстрелов.

— Я ни в чем не сомневаюсь, господин Шико, особенно же в том, что вы соблаговолили мне сказать, но подумайте сами: раз король дал вам это поручение…

— Лично, сударь, самолично!

— Тем более. Его величеству, значит, известно, что вы покинете город.

— Черти полосатые! — вскричал Шико. — Да, разумеется, ему это известно.

— Мне, следовательно, придется предъявлять утром пропуск господину губернатору.

— А кто, — спросил Шико, — здесь губернатор?

— Господин де Морнэ, который с приказами не шутит, господин Шико, вы должны это знать. И если я не выполню данного мне приказа, он просто-напросто велит меня расстрелять.

Шико уже начал с недоброй улыбкой поглаживать рукоятку своей шпаги, но, обернувшись, заметил, что в воротах остановился отряд, совершавший внешний обход и, несомненно, находившийся тут именно для того, чтобы помешать Шико выйти, даже если бы он убил часового и привратника.

“Ладно, — подумал Шико со вздохом, — разыграно было хорошо, а я дурак и остался в проигрыше”.

И он повернул обратно.

— Не проводить ли вас, господин Шико? — спросил офицер.

— Спасибо, не стоит, — ответил Шико.

Он пошел той же дорогой обратно, но мучения его на этом не кончились.

Он встретился с прево, который сказал ему:

— Ого, господин Шико, вы уже выполнили королевское поручение? Чудеса! Только на вас и полагаться — быстро вы обернулись!

Дальше за углом его схватил за рукав корнет:

— Добрый вечер, господин Шико. Ну, а та дама, о которой вы говорили?.. Довольны вы Нераком, господин Шико?

Наконец, часовой в дворцовой передней, по-прежнему стоявший на том же месте, пустил в него последний заряд:

— Клянусь Богом, господин Шико, — портной очень плохо починил вам одежду, вы сейчас, прости Господи, еще оборваннее, чем раньше.

Шико на этот раз не пожелал быть освежеванным, словно заяц, в раме импоста. Он уселся подле самой двери и сделал вид, что заснул. Но случайно или, вернее, из милосердия дверь приоткрыли, и Шико, смущенный и униженный, вернулся во дворец.

Его растерзанный вид тронул пажа, все еще находившегося на своем посту.

— Дорогой господин Шико, — сказал он, — хотите, я открою вам, в чем тут секрет?

— Открой, змееныш, открой, — прошептал Шико.

— Ну так знайте: король вас настолько полюбил, что не пожелал с вами расстаться.

— Ты это знал, разбойник, и не предупредил меня!

— О, господин Шико, разве я мог? Это же была государственная тайна.

— Но я тебе заплатил негодник!

— О, тайна-то уж наверно стоила дороже десяти пистолей, согласитесь сами, дорогой господин Шико.

Шико вошел в свою комнату и со злости уснул.

Расставшись с королем, Маргарита тотчас направилась в комнату придворных дам.

По пути она прихватила своего лейб-медика Ширака, почивавшего в замке, и вместе с ним вошла в комнату, где лежала мадмуазель Фоссез; бедняжка, мертвенно-бледная, пронизываемая любопытствующими взглядами окружающих, жаловалась на боли в животе, столь жестокие, что она не отвечала ни на какие вопросы и отказывалась от всякой помощи.

Мадмуазель Фоссез недавно пошел двадцать первый год; это была красивая, статная девушка, голубоглазая, белокурая; ее благородный гибкий стан дышал негой и грацией. Но вот уже около трех месяцев она не выходила из комнаты, ссылаясь на необычайную слабость, приковавшую ее к постели.

Ширак первым делом приказал всем удалиться; стоя у изголовья постели, он ждал, покуда вышли все, кроме королевы.

Мадмуазель Фоссез, напуганная этими приготовлениями, которым бесстрастное лицо лейб-медика и холодное выражение лица королевы придавали известную торжественность, приподнялась с подушек и прерывающимся голосом поблагодарила свою повелительницу за высокую честь, которую та ей оказала.

Маргарита была еще бледнее, чем мадмуазель Фоссез: ведь уязвленная гордость заставляет страдать гораздо больше, чем жестокость или болезнь.

Несмотря на явное нежелание девушки, Ширак пощупал ей пульс.

— Что вы чувствуете? — спросил он после беглого осмотра.

— Боли в животе, сударь, — ответила бедняжка, — но это пройдет, уверяю вас, если только я обрету спокойствие…

— Какое спокойствие, мадмуазель? — спросила королева.

Девушка разрыдалась.

— Не огорчайтесь, мадмуазель, — продолжала Маргарита, — его величество просил меня зайти к вам и ободрить вас.

— О, как вы добры, ваше величество!

Ширак выпустил руку больной и сказал:

— Теперь я знаю, чем вы больны.

— Неужели знаете? — молвила, трепеща, мадмуазель Фоссез.

— Да, мы знаем, что вы, по всей вероятности, очень страдаете, — прибавила Маргарита.

Мысль, что она во власти этих невозмутимых людей — врача и ревнивицы, — еще усугубляла ужас бедняжки.

Маргарита знаком приказала Шираку удалиться. Мадмуазель Фоссез задрожала от страха и едва не лишилась чувств.

— Мадмуазель, — сказала Маргарита, — хотя с некоторого времени вы ведете себя со мной так, словно я вам чужая, и хотя меня что ни день осведомляют о том, как дурно вы поступаете в отношении меня, когда дело касается моего супруга…