Юноша стоял молча, неподвижно. У кардинала появилась надежда, что он поколебал его решимость.

— Ну вот, Анри, попробуй другое средство. В сердце твоем — отравленная стрела: что ж, ходи с ней повсюду, смешивайся с шумной толпой, бывай на всех празднествах, принимай участие в наших пирах. Подражай раненому оленю, который мчится сквозь чащи, леса, кустарники, заросли, стараясь освободиться от стрелы, торчащей в ране: иногда стрела выпадает.

— Брат мой, смилуйтесь, — сказал Анри, — не настаивайте больше. То, чего я у вас прошу, не минутный, каприз, не внезапное решение: я медленно, мучительно обдумал все. Брат мой, во имя Неба, заклинаю вас даровать мне милость, о которой я молю.

— Ну говори же, какая такая милость тебе нужна?

— Я бы хотел, чтобы для меня было сокращено время послушничества.

— Ах, я так и знал, дю Бушаж, даже в своем ригоризме ты человек мирской, бедный мой друг. О, я знаю, какие доводы ты станешь мне приводить! Но все равно ты остаешься человеком нашего суетного света: ты похож на тех молодых людей, которые идут на войну добровольцами и жаждут огня, пуль, рукопашных схваток, но не согласны рыть траншеи и подметать палатки. Тем лучше, Анри — тут уже есть надежда!

— Я на коленях умоляю вас об этой льготе, брат мой!

— Обещаю тебе ее, я напишу в Рим. Ответ придет не раньше чем через месяц. Но взамен ты мне тоже кое-что обещай.

— Что?

— Не избегать в течение этого месяца ни одного удовольствия, которое тебе представится. И если через месяц ты не откажешься от своего намерения, Анри, я сам вручу тебе это разрешение. Доволен ты теперь или у тебя есть еще какая-нибудь просьба?

— Нет, брат мой, спасибо. Но месяц — это так долго, проволочки меня убивают!

— А пока, брат, начнем развлекаться. И для начала не согласишься ли ты со мной позавтракать? У меня сегодня утром будет приятное общество.

И прелат улыбнулся с таким видом, которому позавидовал бы самый светский кавалер из фаворитов Генриха III.

— Брат… — хотел было возразить дю Бушаж.

— Никаких отказов не принимаю: из твоих родственников тут один я. Ведь ты только сейчас возвратился из Фландрии, и своего хозяйства у тебя еще нет.

С этими словами кардинал поднялся и отдернул портьеру, за которой находился роскошно обставленный просторный кабинет.

— Войдите, графиня, помогите мне уговорить графа дю Бушажа остаться с нами.

Когда кардинал приподнял портьеру, Анри увидел возлежащего на подушках пажа, который недавно вошел вместе с тем дворянином в калитку со стороны реки, и узнал в этом паже женщину еще до того, как прелат обратился к ней.

Он испытал внезапный страх, чувство неодолимого ужаса, и пока светский любезник кардинал выводил за руку прекрасного пажа, Анри дю Бушаж устремился прочь из комнаты, так что когда Франсуа вернулся в сопровождении дамы, улыбающейся при мысли о том, что она вернет чье-то сердце в мир живых людей, комната была пуста.

Франсуа нахмурился и, сев за стол, заваленный письмами и бумагами, быстро написал несколько строк.

— Будьте так добры, позвоните, дорогая графиня, — сказал он, — звонок у вас под рукой.

Паж повиновался.

Вошел доверенный камердинер.

— Пусть кто-нибудь из курьеров тотчас садится на коня, — сказал Франсуа, — и отвезет это письмо господину главному адмиралу в Шато-Тьерри.

На следующий день, когда король работал в Лувре с суперинтендантом финансов, ему сообщили, что г-н де Жуаез-старший только что приехал из Шато-Тьерри и ожидает его в кабинете для аудиенций с поручением от его высочества герцога Анжуйского.

Король тотчас бросил дела и устремился навстречу своему любимому другу.

В кабинете находилось немало офицеров и придворных. В тот вечер явилась сама королева-мать в сопровождении своих фрейлин, а эти веселые девицы были как бы солнцами, вокруг которых постоянно кружились спутники.

Король протянул Жуаезу руку для поцелуя и окинул собравшихся довольным взглядом.

У входной двери на обычном месте стоял Анри дю Бушаж, строго выполнявший свои служебные обязанности.

Король поблагодарил его и дружелюбно кивнул ему, на что Анри ответил низким поклоном.

Знаки королевской благосклонности вскружили Жуаезу голову, и он издали улыбнулся брату, ограничившись этим, дабы не нарушить этикета.

— Сир, — сказал Жуаез, — я послан к нашему величеству его высочеством герцогом Анжуйским, только что вернувшимся из Фландрского похода.

— Брат мой здоров, господин адмирал? — спросил король.

— Настолько, сир, насколько это позволяет его душевное состояние. Не скрою от вашего величества, что монсеньор выглядит не очень хорошо.

— Ему необходимо развлечься после постигшего его несчастья, — сказал король, очень довольный тем, что может прилюдно упомянуть о неудаче своего брата, делая при этом вид, что жалеет его.

— Я думаю, что да, сир.

— Нам говорили, что поражение было жестокое.

— Ваше величество…

— Но что благодаря вам значительная часть войска была спасена. Благодарю вас, господин адмирал, благодарю. А бедняга Анжу хотел бы нас видеть?

— Он горит желанием, сир.

— Отлично, мы с ним увидимся. Вы согласны, сударыня? — сказал Генрих, оборачиваясь к Екатерине, чье лицо никак не выдавало терзаний сердца.

— Сир, — ответила она, — я бы одна отправилась навстречу сыну. Но раз ваше величество готовы присоединиться ко мне в этом порыве сердечных чувств, путешествие станет для меня приятной прогулкой.

— Вы отправитесь с нами, господа, — обратился король к придворным. — Мы выедем завтра, ночевать я буду в Мо.

— Так я, сир, вернусь к его высочеству с этой радостной вестью?

— Ну нет! Чтоб вы так скоро покинули меня? Нет, нет. Я вполне понимаю, что к представителю дома Жуаезов мой брат чувствует симпатию и хочет видеть его при себе, но ведь Жуаезов у нас, слава Богу, два… Дю Бушаж, пожалуйста, поезжайте в Шато-Тьерри.

— Сир, позволено ли будет мне, после того как я извещу его высочество герцога Анжуйского о приезде вашего величества, возвратиться в Париж? — спросил Анри.

— На ваше усмотрение, дю Бушаж, — сказал король.

Анри поклонился и пошел к выходу. К счастью, Жуаез все время следил за ним.

— Разрешите мне, сир, сказать брату несколько слов? — спросил он.

— Конечно. А в чем дело? — понизив голос, спросил король.

— Дело в том, что он хочет в один миг выполнить поручение и тут же возвратиться, а это противоречит моим планам, сир, и планам господина кардинала.

— Иди же и поскорее спровадь этого влюбленного безумца.

Анн поспешил за братом и нагнал его в приемных.

— Итак, — сказал Жуаез, — ты очень торопишься выехать, Анри?

— Ну конечно, брат.

— Потому что хочешь поскорее вернуться?

— Это правда.

— Значит, ты рассчитываешь пробыть в Шато-Тьерри лишь самое короткое время?

— Как можно меньше.

— Почему?

— Там, где развлекаются, брат, мне не место.

— Как раз наоборот, Анри, именно потому, что герцог Анжуйский должен устраивать для двора празднества, тебе бы и следовало остаться в Шато-Тьерри.

— Для меня это невозможно, брат.

— Из-за твоего желания удалиться от мира, жить в суровом затворничестве?

— Да, брат.

— Ты обращался к королю с просьбой о сокращении времени послушничества?

— Кто тебе об этом сказал?

— Да уж я знаю.

— Это верно, я ходил к королю.

— Ты не добьешься своего.

— Почему, брат?

— Потому что королю совсем неудобно лишаться такого слуги, как ты.

— Тогда наш брат-кардинал сделает то, что не угодно будет сделать его величеству.

— И все из-за какой-то женщины!

— Анн, умоляю тебя, не настаивай.

— Хорошо, успокойся, не стану. Но давай же наконец поговорим начистоту. Ты едешь в Шато-Тьерри. Так вот, вместо того чтобы возвращаться так поспешно, как тебе хотелось бы, ты — таково мое желание — подожди меня на моей квартире. Мы давно уже не жили вместе. Мне надо, пойми это, побыть наконец с тобой.