— Сударь, разве вы не говорили со своим братом? Но может быть, если вы с ним и говорили, он не счел нужным довериться вам во всем. Иначе вы узнали бы от него, что со мной не было так, как вы говорите: я любила, а теперь больше не буду любить, я жила, а теперь должна умереть.

Жуаез не сводил глаз с Дианы. Огонь ее всемогущего взгляда проник до глубины его души, подобно струям вулканической лавы, при одном приближении которых расплавляется бронза статуй.

Этот огонь уничтожил всю грубую породу в сердце адмирала, словно в тигле, распадающемся на части оттого, что теперь в нем плавится и кипит уже только чистое золото.

— О да, — произнес он еще раз, понизив голос и все еще нс сводя с нее взгляда, в котором быстро угас гнев, — О да, Анри должен был вас полюбить… О сударыня, на коленях молю вас: сжальтесь, полюбите моего брата!

Диана по-прежнему стояла холодная и молчаливая.

— Не допустите, чтобы из-за вас терзалась целая семья, не губите нашего рода — ведь один из нас погибнет от отчаяния, а другие от горя.

Диана не отвечала, продолжая грустно смотреть на склонившегося перед нею молящего ее человека.

— О, — вскричал наконец Жуаез, яростно схватившись за грудь судорожно сжатыми пальцами, — о, сжальтесь над моим братом, надо мною самим! Я горю! Ваш взор испепелил меня!.. Прощайте, сударыня, прощайте!

Он встал с колен, словно безумный, сорвал задвижку с двери приемной и в исступлении бежал к своим слугам, ожидавшим его на углу улицы Анфер.

В воскресенье 10 июня около одиннадцати часов утра весь двор собрался в комнате перед кабинетом, где со времени своей встречи с Дианой де Меридор медленно умирал герцог Анжуйский.

Ни искусство врачей, ни отчаяние его матери, ни молебны, заказанные королем, не в силах были предотвратить рокового исхода.

Утром 10 июня Мирон объявил королю, что болезнь неизлечима и что Франсуа Анжуйский не проживет и дня.

Король сделал вид, что поражен величайшим горем, и, обернувшись к присутствующим, сказал:

— Теперь-то враги мои воспрянут духом.

На что королева-мать ответила:

— Судьбы наши в руках Божиих, сын мой.

А Шико, скромно стоявший в скорбной позе неподалеку от короля, совсем тихо прибавил:

— Надо, насколько это в наших силах, помогать Господу Богу, ваше величество.

Около половины двенадцатого больной покрылся мертвенной бледностью и перестал видеть. Рот его, дотоле полуоткрытый, закрылся. Прилив крови, который уже в течение нескольких дней ужасал присутствующих, как некогда кровавый пот Карла IX, внезапно прекратился, и конечности похолодели.

Генрих сидел у изголовья брата. Екатерина, сидя между стеной и кроватью, держала в своих руках ледяную руку умирающего.

Епископ города Шато-Тьерри и кардинал де Жуаез читали отходную. Все присутствующие, стоя на коленях и подняв сложенные вместе ладони рук, повторяли слова молитвы.

Около полудня больной открыл глаза. Солнце выглянуло из-за облака и залило кровать золотым сиянием. Франсуа, дотоле не двигавший ни одним пальцем, Франсуа, чье сознание было затуманено, как за мгновение до того солнце, поднял руку к небу, словно охваченный ужасом.

Он огляделся кругом, услышал молитвы, почувствовал, как болен и слаб, понял свое состояние, может быть, потому, что ему уже мерещился тот мир, темный и зловещий, куда, покинув землю, уходят некоторые души.

Тогда он испустил громкий вопль и ударил себя по лбу с такой силой, что все собравшиеся вздрогнули.

Потом он нахмурился, словно мысленно постигал одну из тайн своей жизни.

— Бюсси, — прошептал он, — Диана!

Этого последнего слова не слышал никто, кроме Екатерины, — таким слабым голосом произнес его умирающий.

С последним звуком этого имени Франсуа Анжуйский испустил дух.

И в тот же самый миг по странному совпадению солнце, заливавшее своими лучами герб французского королевского дома с его золотыми лилиями, исчезло. И лилии эти, подобные еще недавно созвездиям столь же ослепительным, как те, настоящие, которые взор мечтателя ищет в ночном небе, — лилии эти, так ярко сиявшие лишь мгновение тому назад, поблекли и слились с лазурным фоном, по которому они были рассыпаны.

Екатерина выпустила из своей руки руку сына.

Генрих III вздрогнул и, трепеща, оперся на плечо Шико, тоже вздрогнувшего, но только из благоговения, свойственного верующему христианину перед лицом смерти.

Мирон поднес к губам Франсуа золотой дискос и, осмотрев его спустя несколько секунд, сказал:

— Его высочество скончался.

В ответ на это из прилегающих комнат донесся многоголосый стон, словно аккомпанемент псалму, который вполголоса читал кардинал: “Cedant inequitates meae advocem deprecationis meae…”[31]

— Скончался! — повторил король, осеняя себя крестным знамением в глубине своего кресла. — Брат мой, брат мой!

— Единственный наследник французского престола, — прошептала Екатерина. Отойдя от кровати усопшего, она вернулась к последнему оставшемуся у нее сыну.

— О! — сказал Генрих. — Престол этот уж слишком широк для короля без потомства. Корона велика для одной головы…

У меня нет детей, нет наследников!.. Кто станет моим преемником?

Не успел он договорить, как на лестнице и в залах послышался сильный шум.

Намбю бросился к комнате, где лежал покойный, и доложил:

— Его светлость герцог де Гиз.

Пораженный этим ответом на заданный им вопрос, король побледнел, встал и взглянул на мать.

Екатерина была еще бледнее сына. Услышав это случайно прозвучавшее роковое для ее рода предсказание, она схватила руку короля и сжала ее, словно говоря: “Вот она, опасность… но не бойтесь, я с вами!”

Сын и мать поняли друг друга, испытав общий для них страх перед лицом общей угрозы.

Появился герцог в сопровождении своей свиты. Он вошел с высоко поднятой головой, хотя глаза его не без смущения искали короля или же смертное ложе герцога.

Генрих III, стоя с тем величием, которое он, натура по-своему артистическая, порою умел почерпнуть в себе, остановил герцога властным движением руки, указав ему на измятую в агонии кровать, где покоились царственные останки.

Герцог склонился и медленно опустился на колени.

Все, кто его окружал, тоже склонили головы и опустились на одно колено.

Лишь Генрих III со своей матерью стояли, и во взгляде короля в последний раз вспыхнула гордость.

Шико заметил этот взгляд и шепотом прочитал другой стих из псалмов: “Dijiciet potentes de sede et exaltabit humiles”[32].

стр.

5 кантон — федеральная единица в Швейцарии.

Монтрейль, Венсен, Сен-Мор — пригороды Парижа.

8 Генрих Газ (1550–1588) — герцог из французского аристократического рода, боковой ветви Лотарингского герцогского дома. Известный государственный деятель и полководец, глава католической партии в период религиозных войн во Франции, один из инициаторов резни протестантов во время Варфоломеевской ночи 1572 года. Став в 1576 г. во главе Католической лиги, стремился занять французский престол, но был убит по приказу Генриха III Валуа.

11 гельвет — представитель кельтского племени, жившего в последние века до н. э. — начале н. э. в северо-западной части современной Швейцарии.

12 герцог Анжуйский — Франсуа де Валуа (1554–1584), младший сын Генриха II и Екатерины Медичи. Носил титул герцога Алансонского, после вступления на престол его брата Генриха III получил титул герцога Анжуйского. Принимал непосредственное участие во всех заговорах против своих старших братьев, Карла IX и Генриха III.

15 прево — во Франции в XI–XVIII вв. королевский чиновник, обладавший в подведомственном ему административно-судебном округе судебной, фискальной и военной властью.